226,3 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 36

15 октября 202415 окт 2024

15 мин

Хорош спать

Работал он теперь почти всегда молча, поправляя ошибки равнодушными окриками. Ошибки типичные для начинающих, выше руку, ниже локоть, мернее шаг и так далее. Сердце больше не билось командным барабаном, рот не метал повелевающие стрелы. Тигиль превратился в заводного болванчика и не видел в этом проблемы.

Весь этот фехтовальный кружок вызывал у него теперь более досаду, чем интерес. Бушкен все-таки прав — все фантазии тепличных университетских детей о защите родного королевства изначально были вздором. Ни к чему такому их не подготовить. На войне воюет совсем другой сорт людей.

К сожалению, Тигиля Талески уже связывало с этими людьми очень многое — и сказанное, и сделанное, и задуманное. Просто бросить их он не мог. Просто объявить, что ему это все в тягость, и слиться... было бы разумно и даже честно, но убийственно. Он не мастер, да. И никому впредь не позволит себя так называть. С этим разобрались. Проклятый Бушкен...

Рана на месте отрубленного мизинца заживала на удивление быстро, однако держать меч со старой сноровкой Тигиль пока не мог. Пробовал наедине с собой взять меч в левую руку — но это было не то, совсем не то. Ничем не лучше, чем у ни на что не годных его учеников.

Только вчера он разбегал свою зажившую ногу и присоединился к тренировкам, которые старший Травинский больше недели вел вместо него. Вот человек серьезный.

Вопреки ожиданиям, их тайное подземное сборище не разбежалось, а напротив — заметно разрослось. Дежурства неслись по графику, тренировки посещались.

Политический треп, временами вспыхивающий в паузах или же за вином, старший Травинский предпочел ограничивать, как прежде Тигиль, но теперь самому Тигилю вдруг стало понятно — пусть треплются. Даже наоборот, пусть треплются поболее. Авось чего интересное натреплют, да при свидетелях — отвертеться будет нельзя. Чистая польза.

Младший Травинский за время, которое Тигиль отлеживался от встречи с Бушкеном, стал манерами похож на наследника королевского престола, говорил теперь высокопарно и слегка гортанно: «Дорогие мои дети катакомб, как прекрасны ваши утренние взгляды!», смотря на всех вокруг как на керамических лошадок из игрушечной лавки. Его глаза лучились как у высокого духовного лица, и это вызывало в Тигиле тихое бешенство. Чертов кривляка, всегда норовит изобрести наиболее раздражающую манеру. И всего только потому, что крутит сразу с тремя барышнями и считает это за признак высшего существа. Дурак, как есть дурак.

Динис и Ванис доросли до открытого соперничества. Что-то меж ними произошло, и норовили ранить друг друга. У этих двоих Тигиль сразу же изъял клинки и выдал дубины — развлекайтесь, мальчики.

В его отсутствие старшему Травинскому таки удалось подтянуть девиц к фехтовальным упражнениям. Тренера им нашел из старших. Все это представлялась Тигилю верхом глупости. Да и сами девицы стали для него точно бы на одно лицо. Вот ходячие инкубаторы, все как есть. Только темная Элиман на общем фоне выделялась самым непознаваемым и раздражающим образом. Что-то в ней было такое... как говорил Ванис — у этой перепелки есть перья поперек.

Пора было что-то решать с ними всеми. Народу в Туон съезжалось все больше, и все больше студентов интересовались убегающими затемно утром через Северные ворота спортивными молодыми людьми. Куда они бегут? От кого? Зачем? Вскоре внимание прибывающих станет назойливым. Обнаружение катакомб — тоже дело ближайшего времени. Тигиль в этом не сомневался. Соскочить со всего происходящего без потерь уже не получится в любом случае.

После тренировки он вернулся в жилой корпус, разделся донага и лег на постель.

Оставался час до двенадцати, в двенадцать надо было быть на занятии по усадебной экономике. Уж чего-чего, а это занятие он мог с чистой совестью пропустить. Но подумал, что умнее будет туда пойти. Черт знает что творится в королевстве, и чем все окончится — никто не знает. Лучше не подпускать хаос ни к восточным, ни к западным воротам своего бытия. Проклятый Бушкен...

Завтра дежурство на весь день, с перерывом на ветеринарную теорию. Вот это даже наверное стоит пропустить, уж чего-чего, а обхаживать скотину младший Талески не планировал вовсе. Вот просто даже в ум не шло.

Шло другое. Какие-то таинственные набеги на окрестные деревни, каких-то шалунов с факелами и в белых не то сутанах не то простынях. Об этом рассказывали в Уздоке, а из Уздока новости уже через час были известны всему Туону.

Шалуны врывались в поселения верхами, что-нибудь поджигали, а когда народ сбегался тушить, угоняли лошадей, воровали барахло, гусей и коз, подхватывали девок ради шутки и роняли на дороге, — шалуны, одно слово. Будто боялись сделать что-то посерьезнее. Пока боялись... Почему? Да потому что местные. Жители Туонского князь-кесарства. Боятся быть узнанными за большим злодейством. Но рано или поздно — неизбежно сделают. Обязательно.

Странные люди попадались на дорогах — пешие и конные. Странные глухо крытые телеги проносились, не заезжая в Туон, по уздокскому объезду, с севера на юг и обратно.

И если они соберутся толпой и набегут в Туон, пусть даже и в белых своих сутанах — что тогда?

Идиотское время, идиотское положение... идиотская выходка Травинского, идиотский дебош Чанова, идиотский город полный идиотов без всякой защиты, только десять идиотских оловянных солдатиков с деревянными палочками. Пять сегодня, пять завтра. Полный идиотизм. Идиоты. Королевство идиотов.

Чтоб отвлечься от этих не особенно приятных мыслей, Тигиль взял с тумбочки недавно доставленный из столицы свежий номер журнала «Ну когда же?». Название несколько устарело...

«...нашего просвещенного царствования. Никогда еще хозяйство наше не пребывало в такой близости от высочайшего своего экономического триумфа, как в преддверие этой войны. И что же обнаружилось? Что триумф этот у нас внаглую и среди бела дня пытаются забрать наглые наши же кумушки, что при прежнем хозяине ластились к нам как бедные родственницы, всемерно счастливые даже и крошкам с нашего стола. Эти самые кумушки, с которыми новый хозяин, столь искусный в чтении застольной и прочей лирики по кабакам, так и не нашёл времени и возможности по-хорошему договориться...»

Тигиль резко открыл глаза. В комнате было темно. Похоже, он проспал целый день.

А еще в комнате стоял запах табачного дыма, дорогущей сапожной ваксы и — человека, знакомого человека.

Тигиль повернул голову. В профиль к нему на стуле сидел мужчина в широкополой шляпе, с длинной глиняной трубкой и знакомыми очертаниями лица.

— Доброе утро, — сказал гость знакомым голосом, и повернул зажженную лампу окошком к себе. — Давно не виделись.

Тигиль наконец-то его узнал.

Он был на ратушной площади, когда приехал рыжебородый начальник, укорачивать Чанова. Он был тогда, давно, возле отцовской кузни, ночевал в лесу. Шрам на его щеке прятался теперь в тени от света лампы.

— Ты хорош спать, — сказал гость с иронией. — Есть предложение прокатиться по окрестностям. Ночь тиха, дождя не будет. Поехали.

Не помня себя от замешательства, Тигиль молча, как сомнамбула, выбрался из постели, как был — голый, отыскал в полумраке свою одежду. Мужчина ждал, вроде бы даже тактично не мешая юноше одеваться. Они прошли по темным коридорам общежития и вышли во двор. Совсем недавно, перед визитом однорукого повелителя жути, этот человек был символом самой лучшей жизни их тех, что можно вообразить. Самый стильный, самый загадочный, самый мужественный. Самый... независимый, очевидно. Независимый от всего, что довлело над молодым Талески, от всех его непробиваемых потолков и непреодолимых стен. Дворянская выправка, но явно не дворянин. Грубые обветренные руки преступника, но в бархатных рукавах золотой молодежи. Явно преодолевший все подобные стены и пробивший все потолки. И упасть в его глазах было для молодого Талески чрезвычайно обидным.

И вот он заходит к нему в комнату совершенно по-свойски, будто зная его сто лет, а Тигиль, между тем, даже не знает его по имени.

И ощущения теперь совсем другие, не мальчишеские, с завистью и любованием, а другие... с осторожностью, с неким подозрением — а что это вообще за субъект.

После рассечения сами Тигилевы глаза рисовали теперь таинственного гостя совсем иначе, другими красками. И в глазах гостя под дежурным выражением спокойного превосходства пряталось что-то еще... что-то странное. И внюхаться в этого гостя обычным способом, зайдя с подветренной стороны, не удавалось — он пользовался довольно резким ароматическим спиртом.

Все было необычно.

Да и сама поездка. Гость приготовил для Тигиля лошадь, небольшую пегую кобылку, очень послушную и спокойную. Обе лошади, его и тигилева, оказались привязаны к коновязи возле почты. От жилого корпуса до почты они шли в полном молчании по совершенно пустому городу. Где-то тусклыми цветными пятнами светились окна, где-то уже все легли спать. Один из дежурных должен был постоянно находиться неподалеку от почты и северных ворот, обычно по жребию... Рир Ключник чаще всего брал эту часть на себя, потому что ближайшими южными воротами можно было вволю покататься на лошади. Теперь его нигде не было видно, видимо уже ускакал.

Выход Тигиля с таинственным гостем, таким образом, никто не заметил и своими глазами не видел.

Неприятное подозрение поднялось в груди Тигиля, будто бы этот гость на самом деле Бушкен и был Бушкеном всегда. И идут они вдвоем по городу-призраку, не встретив ни одной живой души, и тем не менее сейчас он, Тигиль, проследует за безымянным гостем черт знает куда в этом странном, видимо, сне.

Он действительно проследовал, оседлал пегую, вырулил вслед за гостем из южных ворот мимо двоих привратных гвардейцев. Гвардейцы, сидя на бочонках возле бочки покрупнее, резались в кости, и не обратили на выехавших ни малейшего внимания.

Мужчина, не прибавляя скорости, спокойно добрался до развилки уздокского объезда, и свернул в то самое располье, где в каком-то странном уже неправдоподобном прошлом, с две недели назад, Тигиль и Ванис шли и обсуждали всякие пустяки.

Но ночной гость пересекал это располье совсем иначе, наискосок, совершая повороты, взбираясь на пригорки, останавливаясь и вглядываясь в темноту.

Один раз Тигилю показалось, что вдалеке тоже остановился какой-то всадник.

Но ему не показалось. Его молчаливый спутник поднял сложенную в кулак ладонь кверху, всадник вдалеке сделал похожий жест.

Они тут же продолжили путь. Встреченный ими всадник полностью растворился в густых сумерках.

Ночной гость и Тигиль не спеша, шагом ехали недалеко от дороги. Гость выискивал укромные места, откуда дорогу было хорошо видно даже в уже почти наступившей ночи, она выглядела в темноте бледной полосой. Сами они, однако, с дороги были бы не видны.

Наконец, впереди показался остов несчастного дилижанса, уже порядком ободранного на дрова.

И вот тут из мужчины наконец-то донеслись слова.

— Какой ведьмы он вообще поехал по этой дороге.

Ни вопросительной интонации, ни уточнений, ничего, просто точка.

Тигиль вдруг вспомнил из бессистемных опросов пострадавших печальную досаду молодого кучера, мол первый раз в туонском рейсе, а тут такое...

Ага. Ну понятно же какой ведьмы, просто молодой, еще толком не знает пути.

— Молодой кучер, — ответил Тигиль пересохшими губами. — Первый рейс сюда ехал. Дороги еще не знал.

Все это было правильно, логично.

— В том-то и дело, — усмехнулся ночной гость. — Молодой поехал бы короче. Северной дорогой. Если он по ней еще не ездил, то не знает, что там можно застрять. Не знает, что ее может подтопить, потому что она идет через лес. Он просто поедет по ней, ведь она короче. Быстрее отбиться, больше времени на отдых. Но нет, он как опытный кучер свернул на развилке у Чергасеруно, выехал из леса севернее почти на сто верст и приехал именно по этой дороге. Прямо к этой точке.

Гость указал на сиротливый остов дилижанса.

— А эта дорога длиннее почти на тридцать верст. По ней много ездили до войны, она удобнее и шире чем северная. Но сейчас все они ездят по северной. А наш молодой ничуть не смутившись поехал по этой. Хотя ему-то разбойников бояться куда логичнее. Он же молодой, места не знакомые. И это подводит нас... к закономерному вопросу...

Тигиль не знал, что и сказать.

— Ладно, оставим это, — мужчина вдруг решил переменить тему и протянул Тигилю руку. — Мошэр. Так меня зовут.

— Мошэр, — повторил Тигиль как бы через силу, кивая. — А я Тигиль Талески.

— Очень приятно. Давай только так. Ограничься на сегодня тремя вопросами. Только тремя. Не больше. По этим вопросам я пойму тебя лучше, чем если сам стану тебя спрашивать.

Тигиль, совершенно не настроенный после встречи с Бушкеном на праздные расспросы, был захвачен врасплох.

Теперешний Мошэр теперь совсем ему почему-то не нравился. То есть он, конечно, был по-старому безупречен, но старого Тигиля уже не было на свете, а новый Тигиль смотрел на всю его безупречность как на игру полутонов. С намеком и тайным страхом, что из-под этих полутонов в любое мгновение может прорваться, как сквозь вощеную бумагу, безжалостная рука Бушкена, вооруженная чудовищным мечом, умеющим разрубать заживо и тело человеческое и душу.

Мошэр, Мошэр... Как же ты опоздал.

Но из вежливости интерес надо было все же изобразить, и тема этого интереса лежала на поверхности.

— А что это вообще за движение такое, ездить по дорогам в хорошей одежде на дорогих лошадях? Вы какой-нибудь тайный орден, или корпорация? — спросил Тигиль как можно небрежнее

Глаза Мошэра загорелись каким-то совершенно неожиданным огнем. Он не то разгневался, не то ему до жути понравился этот небрежный тигилев тон.

— Мы служим королю, — сухо сказал он, овладев собой. — Наша служба негласная, официальной вывески у нас нет. Но ты, возможно, слышал в своем Аагаре такое словосочетание «База Лесного конвоя»? Так вот это тоже мы.

У Тигиля перехватило дыхание. Да, он слышал об этих людях. Уже здесь, в Туоне, один из харизматиков рассказывал ему по секрету, что при короле Грегори на базе лесного конвоя травили собаками политических заключенных, а те кто этим занимался лично, теперь в чинах, поэтому лучше бы тебе, парень, никакую политику ни в уши, ни на язык не пускать, ибо пропадешь.

Бояться, впрочем, Тигиль как будто бы совсем отучился, через все произошедшее. Имеет ли смысл бояться чего бы то ни было, если тебя уже разрезали напополам.

Лицо Тигиля, однако, было погружено в холодные раздумья, и Мошэру это, похоже, нравилось более всего. Такое равнодушие или же настолько крепкое самообладание — это дорогого стоит, оба варианта.

— Теперь вся страна на нашем попечении, — сказал Мошэр, чтобы продолжить разговор. — Гвардия на войне. А мы, грешные, вынуждены следить буквально за всем. Прежде всего — дороги, постоялые дворы, конные станции, таможни, роанская граница, порты — работы теперь у нас в десять раз больше. А людей не хватает. Не хватает глаз, ушей. Кулаков не хватает. Вот я и пришёл к тебе. Нам нужна помощь в городе. Нам нужен свой человек среди студентов. Который знает, что происходит. А ты явно знаешь, что там происходит. Может быть, даже лучше всех.

— Что с войной? — спросил Тигиль вместо ответа.

— Скверно, — быстро ответил Мошэр и сплюнул. — Очень скверно. Настолько скверно, что даже мы вынуждены вмешиваться. А мы не военная структура...

— Что, так плохо? — недоверчиво переспросил Тигиль упавшим голосом.

— Скверно, — повторил Мошэр. — В прямом бою примерно на равных, с небольшим их перевесом. Но оперативно дамочки обносят наших в одни ворота. Делают что хотят, когда хотят, как хотят... И сколько это продлится, не знает и сам король.

— Хм, — отвечал Тигиль с неумелым сарказмом. — Интересное предложение. Прямо скажем, захватывающее. Я, конечно, рад буду помочь чем смогу. Но у меня есть и свои принципы...

— Ты что, смеешься? — строго спросил его Мошэр. — Какие «принципы»? Война сейчас, на королевство напали враги. Как можно?

— Принципы такие, что... по случаю войны... конечно, помогу. Чем смогу, помогу. Но вот после войны — мои принципы станут для меня важнее всего.

— Ишь ты какой принципиальный...

— А я сразу говорю, чтобы понятно было. Прямо говорю, — сказал Тигиль и посмотрел Мошэру в его холеные глаза.

И опять увидел в них что-то странное, незнакомое. Непонятное еще. Вообще не по теме разговора.

— ... говорю прямо, чтобы потом не было, что мол вы не поняли или я не сказал. Нет, сказал. Вот прямо сейчас и говорю. А вы слышите...

Мошэр усмехнулся, протянул Тигилю руку и пылко пожал его ладонь, точно бы в знак признательности.

— Ну ладно. У тебя еще один вопрос, малой. Наверняка самый главный.

— Да, пожалуй... Вопрос есть... хм... вот вы везде ездите, многое знаете. Возможно, вы знаете, что за человек Глори Бушкен?

Как будто гром ударил в совершенно чистом сентябрьском ночном небе, лицо Мошэра перекосилось ужасом и болью, он чуть не вскрикнул.

Тигилю стало страшно, когда Мошэр сполз с коня и стащил его с пегой кобылы, склонил над ним свое испуганное лицо и сказал громким шепотом:

— Тщщщщщщщщ! Не произноси это имя всуе, чорт бы тебя побрал! Что за легкомыслие?!? Откуда ты знаешь Бушкена?

— Я... не знаю его, — соврал Тигиль, и Мошэр с готовностью ему поверил.

— Откуда ты, черт бы тебя взял, знаешь это имя??? — прокричал Мошэр полушепотом, явно всерьез опасаясь появления Бушкена.

Тут уж врательная железа в голове Тигиля заработала. Говорила она, разумеется, скрипучим издевательским голосом Глори Бушкена.

— Да он отца моего ограбил, — сказал Тигиль виновато. — На дороге, еще до войны. Говорит, найти бы подлеца да ноги поотламывать. Да где ты его теперь найдешь, он поди в Роан подался, войну переждать...

Отца действительно ограбили несколько лет назад в долине Ааги какие-то оборванцы из речного народа, имен их он, понятно, не узнавал, так что если к нему придут расспрашивать об ограбившем его Глори Бушкене — удивится, но явно не сильно. Мало ли кого как зовут.

Невинные глаза Тигиля, прежде не умевшие и не любившие врать, как и глаза почти всех не знающих жизни молодых людей, остались невинны и чисты.

Во всяком случае, Мошэр, который явно собрался узнавать о Бушкене по-взрослому, успокоился, и только зрачки его, сфокусированные на Тигиле, расширились как-то совсем неприлично.

Имел ли он дело с действительно совершенно невинным юношей или с запредельно циничным лжецом, уже в самые нежные годы распробовавшим вкус и аромат лжи до полного приедания — этого он не знал. Не знал и не мог знать. И это, очевидно, пробрало его до самых глубин...

Продолжение следует...