Из общежития мы выходили так: ребята прошли мимо консьержки, а я осталась ждать в коридоре, подглядывая из-за угла. Мадам Минчева ни за что бы меня не выпустила. Старшекурсникам можно было уходить после закрытия под расписку и даже по доверию, но нас, первокурсников, блюли по всей строгости.
— До свидания, — вежливо попрощался с консьержкой Эмиль.
— Прощайте! — Эрик задержался перед ее столом и сделал низкий театральный поклон. — С глубокой горечью покидаю эту обитель красоты!
— Идите-идите, негодяи, — незло проворчала мадам Минчева. — Не успеют усы отрастить, а уже обитель красоты им подавай!
— При чем тут усы, милейшая дама? — удивился Эрик. — Каких-то четыре месяца, и мне пятнадцать. А в пятнадцать король Грегори уже женился.
— Не очень-то ты похож на короля Грегори, — оторвавшись от вязания и придирчиво оглядев Эрика, заключила консьержка.
— Ясное дело! — нисколько не обидевшись, согласился тот. — Я же не Грегори, я Эрик. И мы еще посмотрим, кто лучше!
Выразив столь безобразное непочтение к бывшему королю, Эрик вдруг поперхнулся и закашлялся, точно кара за самохвальство последовала незамедлительно.
Он так натурально кашлял, согнувшись и хватая воздух ртом, что я поверила и испугалась. И консьержка тоже поверила, и тоже испугалась.
— Да что ж такое-то, мальчик?! Сейчас же подними правую руку вверх! Вот так, за голову. — Она отложила вязание и неуклюже воздела коротенькую пухлую руку, чтобы показать Эрику, как надо сделать.
Тот послушно выполнил совет, но кашлять не перестал. Напротив, согнулся в таком новом приступе, что лицо его стало пунцовым.
Совершенно перепуганная мадам Минчева выбралась из-за стола, вид у нее был растерянный.
— Принесите, пожалуйста, воды, — помог Эмиль.
— Конечно же! Да! Воды! Как я не сообразила?! — Охая и причитая, консьержка быстро засеменила в свою комнату.
Едва она отлучилась с поста, как Эмиль махнул мне рукой, и я, прижимая к груди шарф и шапку, пробежала через холл и выскользнула за дверь в ветреный темный вечер.
Сердце мое билось быстро и радостно. Мысли о том, что я совсем рехнулась, если иду неизвестно куда с ребятами, которых знаю всего два дня и не думаю о том, как буду возвращаться, не посетили меня. Азарт и любопытство жгли душу. Было волнующе здорово, было воодушевленно весело, было возбуждающе трепетно, все что угодно, только не страшно.
Появились братья. Эрик все еще кашлял, лицо его было похоже цветом на свеклу.
— Хватит уже! — сказал ему Эмиль. — И так отлично справился.
— Прости, вошел в роль, — хохотнул Эрик, сразу перестав изображать мученика.
— Странно, что она сама не догадалась принести воды.
— Ладно бы воды. Мерзкий ромашковый чай. Ненавижу ромашку! Одно радует: водить ее за нос будет нетрудно. — Эрик хитро взглянул на меня: — Ну как, грандиозно?
— Не то слово! — похвалила я. — Я даже на секунду поверила.
— На то и расчет, Итта. На то и расчет!
Мы направились прочь от жилых домов, через темный парк к озеру. Я шла посредине, справа от меня шагал Эмиль, слева Эрик. Словно они охраняли меня или наоборот — словно вели под конвоем.
Мир был мокр и черен. Зима выдалась теплая, снег выпал, потом растаял. Нас окружала совершенно коричневая темнота, такая, как краска «арзакан палевый», то есть вроде бы коричневая, но, в общем-то, грязно-болотная. Небо тоже было палевых оттенков. Чернели только деревья. От дыхания шел белый пар, руки зябли, и я пожалела, что не взяла рукавицы.
Эрик был в свитере и распахнутой куртке — ни шарфа, ни шапки. Эмиль, напротив, застегнулся и поднял воротник. Шарф и шапка у него были серые, одинаковой вязки, а куртка такая же, как у Эрика — старая, темно-синяя, из которой он тоже давно вырос.
— Давай, темная дева, рассказывай, — вдруг сказал Эрик.
— Что именно?
— Самое главное! Что любишь? Чего терпеть не можешь?
Я задумалась. Вот вроде бы простые вопросы, а поди найдись сразу с ответом.
— Рисовать люблю, — улыбнулась я. — Это само собой ясно. Поэтому люблю всякую красоту. Людей, природу. Люблю море, реки и озера, вообще воду. Плавать очень люблю. Что еще? Люблю, когда летом в открытое окно пахнет сиренью. Люблю книги, конечно. Песочное печенье и кофе с молоком. Люблю мечтать, представлять, как было бы, если бы что-то произошло не так, а иначе. Люблю лошадей, и как они пахнут. Да-да, не смейся. Мне нравится.
— Я не смеюсь, я радуюсь, — сказал Эрик.
— Ну, если радуешься, тогда твоя очередь, — предложила я. — Говори, что любишь!
— Ой, слушай! — Эрик запустил пальцы в шевелюру и сам себе ухмыльнулся. — Про меня долго. Я вообще ужасно жадный. Так много всего люблю, что не перечислить. Музыку люблю, серьезную и несерьезную, петь люблю, веселье всякое, споры, тайны. Девчонок тоже люблю. — Он лукаво посмотрел на меня и сощурился. — Они красивые. Еще мне нравится любая вкусная еда, но больше всего обожаю маринованную свеклу. Вот теперь ты смеешься. Зря! Это ужасно вкусно! Стоило подумать, и уже полный рот слюны. — Эрик сплюнул и продолжил: — Люблю летом не спать по ночам, а гулять или сидеть на крыше и представлять, что весь мир — мой, и я могу что угодно захотеть, и оно сбудется. Люблю разные старые легенды о рыцарях, оружие люблю. Сейчас как раз увлекаюсь фехтованием. Ну, считай, только начал. В общем, полно всего.
Он сунул руки в карманы и замолчал, видимо, задумавшись о том, что еще забыл рассказать.
Я надеялась, что Эмиль присоединится к откровенной беседе, но он как будто и не собирался, шагал себе да шагал.
Мы дошли до озера, над которым склонились тощие ивы, свернули налево — на сумеречную тропу вдоль берега. Вскоре среди голых деревьев показалась желтая стена питомника пресноводных кахл. Зимой кахлы спали. Студенты с сельскохозяйственного факультета заглядывали сюда только пару раз в неделю — проветривать и обновлять воду. Ванда говорила, что спящие кахлы похожи на большущие серые мешки с картошкой, и не понятно, где у них голова, а где хвост...
Во дворе питомника уютно горел костер, вокруг него виднелись чьи-то фигуры.
Мое волнение переросло в предчувствие чего-то по-настоящему тайного, даже запретного. Я немного сбавила шаг и отстала.
— Ты же не боишься, правда? — оглянулся Эрик. — Да брось. С таким дерзким взглядом нельзя ничего бояться. Просто непозволительно.
— Я не боюсь, — фыркнула я. — Однако это явно не Роанская ваза.
— Это лучше, — подбодрил меня Эрик. — Это друзья.
Мне хотелось спросить: «Какой ведьмы у вас тут друзья? Вы только появились в университете и уже организовали себе полный мешок развлечений!» Но я не спросила, просто поклялась себе быть загадочной и осторожной. Очень люблю клясться в том, чего не в состоянии исполнить.
Возле костра лежали бревна, а на бревнах сидели ребята. Подростки, такие же, как мы, и старше нас. Их было семеро. Отблески пламени делали лица таинственными, прятали чувства и мысли, или, может, напротив, высвечивали самое главное, то, что скрывалось за условностями повседневного бытия.
Бойкая беседа скакала мячиком от одного сидящего к другому.
Мы подошли к костру.
— Вот и вы. — Невысокий мальчик в кожаной куртке поднялся и с серьезным видом пожал близнецам руки. У него были черные волосы до плеч, перехваченные пересекающей лоб кожаной веревочкой. Больше никто особо не отреагировал на наше появление, покивали и продолжили разговаривать.
— ...так он и просидел на шкафу все занятие в позе мудреца Чо. — рассказывала кругленькая девочка с короткой стрижкой и милыми ямочками на щечках, на плечи которой был наброшен большой шикарный тулуп. — Представьте! Физичка его не заметила. Никак не могла понять, чего все смеются. Решила, у нее с одеждой что-то не то, и все время поправляла юбку.
— Ну а дальше что? Он же когда-нибудь слез оттуда? — с интересом спросил крупный румяный парень. Видимо, тулуп принадлежал ему. На крепыше был только модный кардиган с отворотами и шелковое кашне — самый бесполезный предмет гардероба даже летом, не то что зимой. Парень грел у костра большие красные руки и казался весьма довольным ролью истинного джентльмена, отдавшего даме верхнюю одежду.
— Конечно, слез! — подтвердила девочка с ямочками на щечках. — Самое смешное — после занятия физичка заперла дверь, а Луку остался на шкафу. Он спустился, а выйти из кабинета не смог... Пришлось стучать. Старшекурсники услышали, сходили за ключом и выпустили его. Потом физичка перед ним извинялась. Мол, да как же это я не заметила студента. Ах-ах!
— Садись, — шепнул мне Эрик.
Он сел и хлопнул ладонью по бревну около себя. Я так и сделала. Эмиль опустился рядом — сложился, как складной нож, ноги и руки явно ему мешали.
Длинноволосый старшекурсник, устроившись на корточках перед костром, медленно поворачивал над огнем нанизанный на ветку кусок хлеба. Едва мы сели, он подвинул к нам холщовую сумку, на которой лежали неровные ломти ржаного каравая.
— Берите, друзья! Вот так, на ветке поджарить — просто отпад!
Улыбался он ослепительно, прямо-таки лучезарно. У него были белоснежные зубы и такие доверчивые серые глаза, что он прямо светился добром и простодушием. И еще у него росла настоящая борода. Не густая и не длинная, но такая, что сразу было ясно — юноше не меньше семнадцати.
Эмиль взял кусок хлеба, поблагодарил бородача и стал искать в куче хвороста подходящую ветку.
В компании был и красавчик Рир, который нравился Ванде. Спортивный, синеглазый блондин, ну просто принц из книжки, он сидел в обнимку с симпатичной разбитной девочкой. Рыжие волосы небрежно выбивались у нее из-под зеленой шапочки. Куртка была расстегнута, отблески пламени забирались в глубокий вырез на обтягивающей кофте, и все, кто был у костра, могли любоваться на ее уже вполне настоящую грудь.
Рыженькая задорно, но очень внимательно оглядела сначала меня, а потом обоих близнецов. Братья ей понравились, а я — нет. Это было очевидно как дважды два четыре.
Еще один мальчик держался особняком, вроде со всеми, а вроде сам по себе. Видимо, он единственный из всех не любил большие компании и попал сюда по случайности. На длинном прямом носу поблескивали круглые очки, и больше ничего примечательного, кроме того, что у бедного парня зверски болел зуб. Он сидел, съежившись, спрятав кисти в рукава и прижав ноги друг к дружке, терпел и от выпивки не отказывался.
По кругу ходила огромная зеленая бутылка. Каждый отпивал из нее столько, сколько хотел.
Когда очередь дошла до Эрика, тот тоже сделал глоток.
— Что это? — спросил Эмиль.
— Яблочный сидр. Слабенький. — Эрик отхлебнул еще раз и обратился к компании: — Откуда такие щедрости?
— Дрош у нас сегодня волшебник. — Рир кивнул на румяного крепыша. — У него наступило алкогольное совершеннолетие. Ну и вот!
— О! Поздравляю! — воскликнул Эрик. — А как тут вообще с этим? Малышам продают или просят записку от мамочки?
— Сам подумай! Какой дурак не нагреется на бедных детях, пропадающих без сидра и эля? — Дрош потер ладонями замерзшие плечи. Его пухлое румяное лицо сделалось важным, и он со знанием дела добавил: — А вообще, достать можно все что угодно. Просто места надо знать.
— Вот с этого и надо начинать! Расскажешь потом! Про места... — Эрик приподнялся и пожал руку Дрошу. — Я — Эрик.
Попробовать сидр, конечно, хотелось, но я не рискнула. Эмиль тоже пропустил свою очередь, так что бутылка сразу перешла к бородачу, а от него — к Риру.
Рир нехотя отлип от своей спутницы и, держа бутылку в руке, обратился ко всем:
— Ребята, прежде чем произнести тост за модника и будущего повесу Дроша, я хочу представить вам наших гостей, которые любезно привели с собой таинственную незнакомку. Близнецы Травинские, кто еще не успел заметить их в стенах альма-матер. Прибыли недавно и по праву приглашены в наш веселый притон. Только поди попробуй их различи. Эрик, махни-ка дланью, дабы все увидели моего соперника. Вот он! Лютнист, гитарист, поэт и дамский угодник. Этот парень пытался оспорить мое первенство по части покорения женских сердец. И, похоже, у нас ничья. Мое почтение! Представь нам свою спутницу, счастливчик!
С этими словами Рир посмотрел на меня и придирчиво оценил все: мою теплую парусиновую куртку, полосатые гетры, заляпанные землей ботинки, но главное, конечно, мои длинные волосы, спускающиеся по плечам из-под вязаной шапки, а заодно красные от жара костра губы и щеки. Так смотрят мальчики, которые думают, что любая девочка им по зубам. Вот только Рир был совершенно не в моем вкусе, а сердце уже захвачено, причем с двух сторон. Почуяв мое равнодушие, он, рисуясь, приложил руку к груди и вежливо склонил голову так, чтобы белая челка красиво рассыпалась по чистому высокому лбу.
Я посмотрела на Эрика, ожидая от него какой-нибудь шутки. Но Эрик молчал. Весь его задор буквально стек с лица. Он сидел растерянный, досадная неловкость жгла его пылающие уши и щеки. Эрик отчаянно соображал, как выкрутиться из сложившейся ситуации, и не находился с ответом.
— Итта здесь по моему приглашению, — неожиданно громко сказал за брата Эмиль. Я удивленно повернулась к нему. Он смотрел в глаза Риру прямо и уверенно. Вид у Эмиля был совершенно спокойный, но я заметила, что его большие уши тоже покраснели. — Она художница из Озерья. Первый курс.
— Видишь ли, друг, — вмешался Эрик таким вызывающим тоном, каким чаще всего отпираются от очевидного поражения. — Из всех девочек, которые согласились встречаться со мной, просто невозможно было выбрать лучшую. Так что вместо девушки пришлось привести с собой брата. Представлю-ка лучше его. — Эрик взмахнул рукой над моей головой, указывая на Эмиля: — Прошу любить и жаловать! Эмиль. Флейтист, книжный червь и зануда.
Рыженькая засмеялась и с интересом уставилась на Эмиля.
— Почему твой брат называет тебя занудой? — чуть подавшись вперед и блеснув зелеными глазами, спросила она.
— Потому что я зануда, надо полагать, — невозмутимо ответил Эмиль.
— А почему мы раньше вас не встречали на занятиях? — Девочка Рира просто вцепилась взглядом в Эмиля. — Вас точно не было целый семестр. Я бы тебя обязательно заметила.
— У Эрика был перелом, — несколько неохотно объяснил Эмиль. — Пришлось весь семестр учиться дома.
— А ты почему? У тебя тоже был перелом?
— Нет. У меня был Эрик в гипсе.
— Значит, не разлей вода?
Эмиль непонимающе пожал плечами:
— Просто надо было помочь. Вот и все.
Рыженькая удивленно подняла изящные брови, улыбнулась Эмилю и игриво повернулась к Риру:
— Какие интересные у тебя друзья!
— Можешь не сомневаться, Ричка. У меня все интересное! — хохотнул Рир и, определяя свое превосходство, крепко прижал девушку к себе.
Я посмотрела на Эрика. Он сердито сверлил взглядом ботинки.
Бутылка сделала новый круг, но на этот раз Эрик пить не стал. Словно ему надоела неунывающая маска, и он решил побыть собой настоящим. И почему он не позвал ту девочку, которой пел баллады? Она бы точно согласилась. Да и я бы согласилась, ради спора. Просто сказал бы прямо: «Подыграй».
— Хочешь жареного хлеба? — спросил Эмиль.
Мне совсем не хотелось есть, но я благодарно кивнула. Он нацепил на ветку ломоть и стал жарить его для меня, а я — смотреть на его красивые руки.
— В шахматах это называется «вилка», — ответил кому-то на вопрос, который я не услышала, серьезный черноволосый мальчик в кожаной куртке.
— Играешь в шахматы? — с интересом вмешался Эмиль.
— Да, — кивнул серьезный. — Самая достойная игра из всех, что когда-либо существовали.
— Звучит категорично, — улыбнулся Эмиль. — В Древнем мире было много разных игр для развития системного мышления.
— Но выжили только шахматы! — Серьезный мальчик обеими руками отвел от лица длинные волосы. — И неспроста!
— А как же нарды, Тигиль? А дин-дон, а вершики? — Глаза Эмиля блестели, словно впервые ему стало по-настоящему интересно. Хлеб обуглился с одного края, и я осторожно забрала прут у Эмиля. Он даже не заметил.
— Не будем сравнивать кьяка с кроликом, — без улыбки пошутил Тигиль. — Я вообще сомневаюсь, что шахматы придумали люди.
— Правильно сомневаешься. Шахматы придумали эферы.
— Никто этого точно не знает. — Тигиль снова убрал от лица надоедливые волосы. — Сохранилось то, что решено было оставить людям.
— Кем решено? — удивился Эмиль.
— Мудрецами.
— Много вы понимаете! — встрял Дрош. — Нет никаких мудрецов. Это все детские сказочки. Сохранилось все, что не попало под удары. Та же Роанская ваза. Сколько шансов было найти именно фарфор Индокиании, а не померский или, к примеру, керамику фенш?
— Ты историк? — спросил Эмиль.
— А незаметно? Я стал историком в пять лет, когда купил в «Букинисте» первую книгу на языке реши. Но сейчас речь не обо мне. Речь о том, что историей правит случайность.
— Не могу согласиться, — возразил Эмиль. — Вспомни, раз уж ты историк: «Частное — только одинокая нота в строгой партитуре закономерности».
— Цитируешь Фалерса?
— Считаю его авторитетом, да.
— Тогда тебе известно и другое его изречение: «Обобщение неродственных явлений — великая ошибка пытливых умов».
— «История водит хороводы вокруг природы человека», — тут же парировал Эмиль. — Это изречение я больше люблю.
— Мальчики, кончайте говорить об истории! — взмолилась Ричка. — Хотите, чтобы девочки померли со скуки? Ами уже зевает. Дрош, так ты никогда не станешь юным повесой!
— Ну почему?! Это же очень интересно! — вступила я в разговор. — Тонкие связи между науками. «Одинокая нота в партитуре закономерностей» — так здорово! У нас, у художников, это штрих карандаша или мазок кисти. Вроде бы свободный, а вроде бы должен следовать правилам... — Я увидела, как улыбнулся Эмиль, и почувствовала, что Ричка начинает злиться. Пришлось быстро тащить ее в союзники: — У вас разве не так? Ты на каком факультете?
— На медицинском, — слегка заносчиво ответила рыженькая Ричка. — У нас так: совершил ошибку — человек умер. Вот и все рассуждения.
Она надулась, и Рир, который с интересом слушал друзей, вновь прижал ее к себе. Я подумала, что они сейчас при всех начнут целоваться, но они не поцеловались. Рир просто погладил девушку по щеке.
— Значит, пари? — Тигилю надоели волосы, он снял с головы кожаную веревочку и завязал на затылке короткий хвостик. — Три партии, Эмиль? Да?
— Идет! — Эмиль воодушевленно откинулся назад, хлопнул себя по коленям и поднялся, чтобы скрепить договор рукопожатием. — Завтра после занятий. Там же, в читальном зале. Шахматы я принесу.
Костер потихоньку таял, становилось холодно. Ребята сходили за новым хворостом, но и тот вскоре прогорел. Ами и Дрош все-таки забрались под один тулуп и тоже обнялись. Бородач, имени которого я так и не узнала, сидел на земле в той самой известной позе мудреца Чо и с закрытыми глазами мурлыкал какую-то песенку.
— Почему ты не взял гитару? — спросила я Эрика. Мне очень хотелось его подбодрить. — Было бы здорово послушать, как ты поешь.
— Струна порвалась, — буркнул он, но не выдержал, и широкая, теплая улыбка расцвела на его лице. — Ты еще услышишь. Я тебе обязательно спою, можешь не сомневаться!
— Очень на это надеюсь, Эрик, — улыбнулась я в ответ.
Мальчик в очках, который не произнес ни слова, так же беззвучно, кивком, попрощался и ушел.
— Что это с ним? Он немой, что ли? — удивилась Ричка.
— Обычно нет, — пожал плечами Тигиль. — Он физик. Поступил с кругленьким баллом, по королевской протекции. Изобретает всякое. Полезный человек.
— Поэтому все время молчит? Тоже мне оправдание — королевская протекция.
— Не поэтому, — встряла я, не успев понять, что делаю глупость. — У него зуб болит. Весь вечер...
— Ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Ричка.
— Просто знаю и все. — Я покраснела. Надо же было мне ляпнуть. Хотелось утереть нос этой рыженькой, обратить на себя внимание, показаться особенной? Ну, молодец! Теперь расхлебывай! Ничего лучше не придумала, как среди незнакомых людей светить своими тайнами. Вот же...
К счастью, никто не придал значения моим словам. Никто, кроме Тигиля. Он взглянул на меня с подозрительным прищуром сыщика. Глаза у него были узкие, черные и острые, как иголочки. Тигиль один из всех понял, что у девочки, которую привели близнецы, припрятан в кармане маленький секрет.
После полуночи все-таки натянуло дождь. А что такое дождь в ночном зимнем небе? Тьма на тьме. Когда на уже, казалось бы, непроглядную черноту наползают еще более черные тучи, и ты понимаешь, что та тьма и не тьма была вовсе, а так — серенькая, та самая палевая завеса, а вот теперь уже грядет настоящий мрак.
Мрак пришел с юга, как это часто случалось. Серым зимним утром он перевалил через Фамов перешеек, рассыпался снегом по портовым деревенькам и потек по всему Северному королевству. К ночи достиг лугов Девании и навис над королевским университетом — корпусами и лабораториями, тренировочными залами, теплицами и мастерскими, — протянулся до питомника водяных кахл, до озера, где тайно жгли костер наивные, вдохновенные юнцы.
Я почуяла приближающийся дождь давно, еще тогда, когда вышла из общежития. Но только за разговором об истории ощутила, что ливня не миновать. Первые ледяные капли, упавшие на лицо, не стали для меня такой же неожиданностью, как для остальных.
— Посидели! — натягивая куртку на голову, возмутилась Ричка.
— Давайте под козырек питомника спрячемся. Там переждем! — предложила Ами и подергала увальня Дроша за рукав.
— И правда. Может, пройдет? — с надеждой спросил Эрик.
— Не надейся, — ответила я. — Будет лить до утра.
Эрик пожал плечами и застегнул, наконец, куртку. Его совершенно не удивила моя осведомленность. В этом было какое-то приятное, очень трогательное доверие. Мол, если ты говоришь, темная дева, значит, знаешь.
Эмиль поднял лицо, подставил под дождь, и я вместе с ним ощутила холодное покалывание на его коже. Он замер, прикрыв глаза, наслаждаясь дождем, и дал мне возможность рассмотреть его лицо. Не украдкой, а так, чтобы успеть отметить родинку под левым глазом, тонкие складки век, длину ресниц и сложную линию профиля. Точно такую же, как у Эрика, да.
— Все равно уже пора, — открыв глаза и смахнув с выбивающегося из-под шапки кудрявого чуба капли, сказал Эмиль. — Завтра в девять обществознание. И бегать еще.
— Бегать? — удивилась я.
— Да. Надо бегать. Эрику после перелома велели мышцы восстанавливать. Да и я уже втянулся.
— Ну что, по койкам? — спросил Рир и встал, оставив недовольную Ричку кутаться в модную, но холодную куртку — Тушим, парни! Девочки, отвернитесь.
— Без этого никак? — спросила Ами.
— Ритуал, — извиняющимся тоном ответил Дрош. — Можно сказать, вековой!
Тушить костер было необязательно. Дождь все равно бы с ним разобрался. Но ребята встали. Эмиль тоже поднялся,подхватил с земли пустую бутылку из-под сидра и направился к озеру. Ричка и Ами повернулись к костру спиной. Я тоже поспешно перекинула ноги на другую сторону бревна и стала наблюдать за Эмилем, который быстро добрался до воды и наполнил бутылку.
— Там выдра на берегу, — сказал он мне, когда вернулся. — Большущая. А, может, и не выдра, может, свереб. Все уже, поворачивайся. Ритуал протек успешно.
Я повернулась ко всем. Костер еще тлел. Эмиль неторопливо залил угли озерной водой из бутылки, и тогда прибитый дождем и стараниями мальчиков костер умер окончательно. Двор питомника сразу накрыла темень.
— Мы почти справились, Эм! — проворчал Эрик. — Вечно ты!
— Почти — не считается! Идем.
Попрощавшись со всеми, мы с братьями ушли по тропинке первыми.
Вдоль берега двигались на ощупь, выставив перед собой руки, чтобы ветви плакучих ив не попали ненароком в глаза. Впереди шел Эрик, потом я, позади Эмиль.
— Надо будет изобрести какой-нибудь карманный фонарик для таких случаев, — сказал Эрик. — А то просто по чутью иду. Ни зги не видать.
— Надо, — согласился Эмиль.
— И кстати, — вспомнил Эрик. — Мог бы и не влезать в наше с Риром пари. Выставил меня дураком.
— Перебьешься разок без выигрыша, — не столько зло, сколько назидательно произнес Эмиль. — Заодно подумаешь, куда тебя заносит.
— Да ладно тебе нудеть, — попробовал возразить Эрик. — Это же просто дурацкое пари!
— А это просто репутация Итты! Ну так, намекаю, в какую сторону начинать думать.
— Ну-ну! Строй из себя паиньку! — надулся Эрик.
Дождь усиливался. Лупил по плечам холодными плетьми, катился по нашим лицам и по волосам Эрика. Под ногами чавкало, и весь мир шуршал и плюхал. На дорожках парка пузырились лужи, и когда мы подошли к женскому корпусу, то уже вымокли до нитки.
— Ребята, а дальше? Как я попаду к себе? — дрожа от холода, спросила я.
— Залезешь по пожарке, по-другому никак, — ответил Эрик.
— В окно? — ужаснулась я.
— Да, — кивнул Эмиль. — Там просто. Я оставил его чуть приоткрытым. И если твоя соседка его не закрыла, то не придется ее будить.
— Ты все продумал? — поразилась я. — Заранее?
— Такой уж он у нас, — саркастично развел руками Эрик.
Я оторопела. Просто потеряла дар речи. Шаткие, сломанные лестницы — мои главные ночные кошмары. С поражающей регулярностью и по неизвестной причине мне снилось, как я взбираюсь на обледенелые ступени и съезжаю с них вниз, как лестницы проваливаются в пропасть вместе со мной или как я остаюсь висеть, цепляясь за перила, сползаю, падаю, а потом лечу в пропасть и с криком просыпаюсь.
Значит, вот так мне было уготовано заплатить за сегодняшний вечер! Самым глубоким своим страхом... Что ж, справедливо!
На мое счастье, в окне на первом этаже горела лампа. То ли кто-то забыл потушить, то ли готовился к занятиям, но окно бросало свет на пожарную лестницу, и ступеньки разглядеть было нетрудно.
Эмиль ухватился руками сразу за третью ступеньку, подтянулся, поставил ботинок на нижнюю, находившуюся в полутора метрах от земли, и быстро забрался на второй этаж. Толкнул раму моего окна рукой. Окно открылось вовнутрь. Эмиль осторожно спустился с лестницы и спрыгнул на землю. При его росте и тощем телосложении все путешествие до моего окна и обратно производило впечатление легкой прогулки. Многое представляется простым со стороны...
— Все в порядке, — ободряюще сказал мне Эмиль. — Но учти, лестница скользкая и подоконник тоже. Поэтому сначала как следует укрепи опорную ногу, потом делай следующий шаг. Мы тебя подсадим. Готова?
Он говорил так бодро и уверенно, будто речь шла о сущей ерунде. Но я слышала, что Эмиль волнуется. Его волнение передалось мне, и я почувствовала себя совсем плохо.
Я молчала, зубы мои стучали. Братья стояли передо мной, длиннющие, мокрые, замерзшие. Вода струйками стекала по волосам Эрика цвета сена или сырого песка. Его неряшливая шевелюра превратилась в сотню тугих колечек, прибитых ливнем к ушам и голой шее. Эрик с удовольствием слизывал дождь с губ и улыбался. Он не понимал, что мне страшно. Совсем не понимал.
— Ну, темная дева! Теплая постель ждет! — поторопил он меня.
Эмиль снял шапку, тщательно выжал ее, снова натянул на голову и утер ладонью лицо. Он как раз все понимал и дал мне время собраться.
— Не бойся. Просто держись крепче, — сказал он, глядя мне в глаза. — Мы тебя подстрахуем.
— Хорошо, — как завороженная кивнула я. — Я готова.
Я не была готова, но выбора мне не оставили. Не держать же их вот так до утра под ледяным дождем.
Ребята слаженно сцепили руки в «стульчик». Этот знакомый со школы трюк слегка успокоил меня. Теперь надо было опереться им на плечи и встать грязными ботинками на рукава.
— Я вас испачкаю...
— Еще придумала проблему! — фыркнул Эрик. — Давай, черноглазая, держись как следует!
— Погоди. — Эмиль расцепил «стульчик» и снял перчатки. — Вот, надень. Не для тепла, конечно, они все равно мокрые. Чтобы руки по перилам не скользили.
Я поблагодарила и надела перчатки Эмиля. Внутри они были теплые. Теплые от жара его рук...
Братья подняли меня на первую ступень быстро и ловко.
Ноги сразу стали чужими, непослушными, вялыми, колени дрожали, сердце долбило прямо в горло. Я боялась поскользнуться, боялась упасть, но больше всего боялась подвести ребят. Ну смешно же, в самом деле! Какие-то восемь ступенек. Ты медлишь, а близнецы ждут. Итта, соберись, чтоб тебя! Верни себе самоуважение, в конце концов. Мышцы, грация, легкость, ну, давай же! Во что бы то ни стало надо закончить вечер достойно. Или забудь про любовь!
Молясь милосердному Солнцу и думая только о мальчиках, я влезла по отвратительной, мокрой и ненадежной лестнице, вцепилась в раму и перебралась на подоконник. Махнула рукой ребятам, и они, махнув в ответ, исчезли в темноте.
Только почувствовав под ногами твердый пол комнаты, я подумала о том, каким образом братья попадут к себе. Они-то жили на третьем этаже, и никакой пожарки рядом с их окнами не было...
«Справятся, — убедила себя я, — они такие классные. Что-нибудь придумают. Нет сомнений».
Я развесила мокрую одежду на печке, а перчатки Эмиля положила на тумбочку у изголовья кровати. Пусть сохнут поближе ко мне. Тихой мышкой забралась под теплое одеяло, но кровать все-таки подло скрипнула, и Ванда проснулась.
— Фу! Как же от тебя костром несет! — возмутилась она.
— Я все расскажу завтра, — пообещала я. — Все-все!
— Да уж, будь любезна. — Ванда перевернулась на другой бок и пробормотала: — Раз уж мне повезло поселиться с сумасшедшей художницей...
Мне очень хотелось рассказать ей о вечере, и о том, что там был Рир. Но спать хотелось больше. Перчатки Эмиля пахли дымом.
«Забыла сказать Эрику, что очень люблю запах костра...» — подумала я и тотчас уснула.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57586-belaja-gildija-glava-3.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: