229,9 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 8

17 сентября 202417 сен 2024

13 мин

Мансы

Перед отбоем я долго сидела у братьев, слушала, как измученный, усталый и при этом болезненно воодушевленный Эрик сулит Эмилю незабываемое приключение, а исполненный азарта грядущей шалости Эмиль нудно ругает Эрика за «наитупейшую, недостойную образованного человека неосторожность в отношениях с властями». Потом оба взялись за меня. Устроили допрос с пристрастием: А уверена ли я на все сто, что можно доверять этому взрослому и уж очень популярному Комаровичу?

Только после того, как мне удалось их убедить, что да, этот парень светел и честен, как герой народного эпоса — Ор Серокрыл, парни успокоились и отправили меня собирать вещи.

До начала комендантского часа оставалось полчаса, и я решила заглянуть к Борею, спросить, с нами он или все же останется.

— Я не пойду, Итта. Прости.

Борей по обыкновению возился с какими-то проводами и железками. Он не удостоил лучшую подругу даже взглядом, не повернулся и не поднял от своего изобретения головы. Но исходившее от него смущение было таким жгучим, что мне стало одновременно неловко и гадко.

— Где он? — не сдерживая досаду, спросила я.

— Эрл? — Борей напрягся и повернулся. — Плавает...

Ну ещё бы! Что ему ещё делать? Охотится, небось, на глубине за мелкой рыбешкой. Ужинает. Каша с тмином вряд ли входит в его любимое меню.

— Почему ты не хочешь с нами, Бор? — начала я. — Эрик говорит — там круто. Какие-то древние катакомбы... Тайны. Ты же любишь...

Моя попытка выглядела не менее жалкой, чем попытка Борея спрятать от меня истинную причину отказа.

Я постояла, слушая, как он вертиться, точно вошь на гребешке, объясняя, что обещал не ходить, что занят, что его железяка сейчас важнее, потому что пока она не повернет катушку, он будет думать только о ней, а у него на решение этой задачи только ночь, ведь утром надо отправляться на общественные работы... и все такое, и все подобное...

Я слушала, и мне становилось все хуже и хуже, пока я не сказала себе:

«Итта! Да ты его к стенке прижала! Зачем? Это же... просто нечестно. Какое ты имеешь право лезть не в свое дело, заставлять его так смущаться, юлить и переживать? Самого близкого друга! Ему и так больно! А он терпит ещё и тебя! Да любой другой тотчас выставил бы такую нахалку вон, зная, что она бесцеремонно лезет в самые сокровенные тайны. Опасные тайны, такие, какие во что бы то ни стало должны оставаться тайнами. Возомнила о себе! Перешла все личные границы. Ты так привыкла, что для твоего дара их не существует, что всякую совесть потеряла...

— Прости... — Я стушевалась и, чтобы прекратить эту пытку, подошла и, обняв Борея, поцеловала его в щеку. — Просто я очень тебя люблю. Поэтому волнуюсь. Ты все делаешь правильно. Все хорошо.

— Не знаю, хорошо ли... — По-доброму улыбнулся он, не обнимая меня, но и не отстраняясь. — Время покажет...

Все остальное важное я прочитала в его светлом и грустном взгляде.

«Я не хочу туда... Не хочу... Он там будет, с этой Диной... И мне снова будет больно. Мне там не светит... А здесь... я нужен, здесь меня любят... Здесь я могу не прятаться...»

Что я могла сделать? Что сделать, когда одинокий человек внезапно больше не чувствует себя одиноким? Самое мудрое — не мешать. Ты все-равно не смогла бы заменить ему то, что ему действительно нужно... А нужно ли? Ну конечно! Тебе же нужна любовь... и все, что к ней прилагается... вот и ему... Все выросли... все ... Ничего не поделаешь...

Я еще раз поцеловала Борея в румяную щеку и вышла из комнаты.

В коридоре за дверью стоял Эрл. Он давно уже был здесь и подслушивал. Его круглая породистая голова была мокрая, и белые волосы тонкими прядями прилипли к такому же белому, прозрачному лбу. Синие тонкие губы были нервно сложены в презрительную улыбку.

— Еще раз полезешь к нему с поцелуями, — еле слышно процедил он, — твои близняшки узнают.

— Плевала я...

— Не ври. Уверен, твой парень и так не в восторге от твоей дружбы с таким привлекательным юношей .. а если он узнает, что ты лезешь к нему с поцелуями... то, моя дорогая... тебе просто придется сдать любовнику своего старого, лучшего друга... Ай-яй! Представляю, как погано тебе будет, такой-то неженке.

Я вспыхнула и уже открыла рот, чтобы наговорить этому самовлюбленному тритону гадостей, но почуяла, как липкий, холодный страх подло просачивается из этого скользкого мерзавца. Эдакой тоненькой струйкой, как воздух из дырочки в надувном кьяке.

Я поняла, что он просто блефует, защищает свою преступную для общества страсть, свою уязвимость перед этим обществом, которое сам же презирает.

— Обидишь его — горло тебе перегрызу... — почти беззвучно произнесла я. Губа моя приподнялась, демонстрируя оружие.

— Зубы сломаешь, пигалица! — В ответ Эрл показал мне свои крупные, прозрачные клыки.

В этот момент из комнаты в конце коридора вышел рыжик Феликс с полотенцем на плече и, насвистывая, направился мимо нас в сторону уборной.

Эрл спрятал улыбку, а я воспользовалась поводом уйти. Все и так было ясно... все было предельно ясно... Эрл получил Борея. И если моему другу удалось спрятать от меня главное, то ведьмов иттиит с наслаждением вложил этот факт в мою голову. Они переспали. Борей проглотил наживку и болтался теперь на крючке их общей тайны, по рукам и ногам связанный обязательствами.

Я шла по коридору, прочь из мальчишеского корпуса, дрожа от страха и гнева. Страха за Борея, и гнева на то, что все-равно ничего не смогу изменить...

Мадам Виола ждала Эрика Травинского весь вечер и далеко за полночь. Она приехала в Туон по трем причинам и четко могла выставить приоритеты. Причиной номер один был проректор по воспитательной работе — Алоиз Брешер и их давняя, весьма пикантная связь, отражающаяся на ее теле неприятными шрамами, а на ее счете в банке — приятными депозитами.

Впрочем, депозиты Виола могла получать и от других мужчин, но выпускать из-под контроля Алоиза совсем не хотелось. Она и представить не могла, что такое может с ними случиться. В конце концов — какая еще дама пойдет на те садо-мазохистские причуды, кои он всегда ценил превыше многих иных развлечений? Да и с кем еще у него может быть такой душевный контакт? Оказалось, может! И оказалось — не только с ней. Однако, прочность связи Алоиза с этой мышью — библиотекаршей еще предстояло уточнить до полного разъяснения. Надежда еще была...

Второе, что привлекало Виолу — этот парнишка, украсивший ее тридцать второе лето нежностью и молодостью, цветами и поэзией, дружбой и множественными оргазмами, а потом исчезнувший неизвестно куда... Она волновалась. Вот так, да. Этот «привет» от ее погибшего жениха, так был похож на Реда, что Виола буквально уже видела Эрика тоже погибшим от рук завистников, или от гвардейского меча, или от морриганской стрелы. Все, буквально все могло угрожать этому талантливому идеалисту. Поэтому, увидев его утром в колодках, она сначала испытала облегчение, а потом разволновалась и уже в кабинете Чанова плохо играла роль старой девы — инспектрисы, зачем-то расстегнула платье и выдала себя, как ей казалось, с потрохами. Такие, как Чанов знают женщин только со стороны борделей, а в глаза этот сторожевой пес смотрел ей пристально...

Третьей причиной была обычная скука. С исчезновением Пастушки жизнь снова стала рутиной, работа — пресной. Ей показалось, что старость приблизилась вместе с августом, и чтобы не дать себе слабости даже думать о таких глупостях — мадам бросилась поближе к молодости — лечиться от преждевременной депрессии неисчерпаемым юношеским либидо.

Одним словом, мадам Виола ждала Эрика. Она стояла у раскрытого окна гостевого дома, рассеянно поглаживая холодный подоконник и наблюдая, как какой-то белобрысый толстенький мальчик скачет по дорожке сада и давит башмачками выползших после дождя улиток, щелкает их громко, как орехи. Улиток было много, но мальчик оказался усердным и бросил свою карательную миссию лишь потому, что пришла мама, раскричалась, отшлепала сына и увела домой спать.

«Чья-то жена... должно быть управляющего гостиницей...» — подумала мадам.

За садом виднелась пустая улица. Фонарей здесь не жгли. Видимо, экономили керосин. Темнота уже мягко обнимала университетский городок. Дул легкий прохладный ветер, Виола поежилась и прикрыла окно. Не до конца — вдруг ему придет в голову лезть в него. Дверь она тоже оставила незапертой. Все варианты, милый. Только приди...

Она раскрыла саквояж, в который натолкала любимые наряды и обнаружила, что плохо завинтила пузырек с розовой водой, и теперь все вещи приторно пахли розами. Этот резкий аромат напомнил ей юность. Однажды она чуть не сбежала из заведения. Рэд уломал, выпросил, пообещал, задурил ее глупую голову... И как это все было волнующе. И как мимолетно... Она вот так же собрала саквояж... не этот дорогой гобеленовый, а старенький, штопаный у кожевника. И так же пахло разлившейся розовой водой... А потом вошла бывшая мадам и, присев на край кровати, сложила на коленях полные белые руки и сказала мягко, без гнева и злости, а даже будто бы с пониманием:

— Он пропьет все твои накопления. А потом его убьют в какой-нибудь драке, а ты останешься нищая, да еще, возможно, с дитем на руках. Этого ты хочешь?

И Виола осталась... А Рэда действительно убили.

Теперь ее накопления не так-то просто было пропить. Да и суть жизни практически лежала у нее, если не на ладони, то в декольте.

Виола вздохнула, грудь ее поднялась и опустилась.

Стряхнув с теплого жакета пудру, она надела его поверх ночной рубашки и застегнулась. В комнате стало совсем темно и прохладно. Спать не хотелось, а хотелось сидеть у окна и, не зажигая свечей, всматриваться в полумрак сада и ждать.

Он должен прийти. Она это знала.

В дверь постучали, когда уже совсем стемнело. Она бросилась открывать, чувствуя такую молодую, такую жгучую радость, что сама себе удивилась. Вот, вот ради чего выбила она себе эту должность, хлопоча до зари на обрюзгшем министре образования. Вот ради этого чувства щемящего предвкушения.

— Тише! Вот глупый! — Голос ее был настолько же мягкий и нежный, насколько мягким, нежным и податливым стало все ее роскошное тело. — Ты же всех перебудишь...

Она распахнула дверь и впустила в комнату... другого мужчину... Этот был ниже ростом и шире в плечах. Его силуэт качнулся ей навстречу, и аромат розовой воды смешался с запахом дешевой туалетной воды, гуталина, свиного сала и солдатского пота, что проедает любой мундир намертво — сколько ни чисти его денщик.

— Вы? Ох... Господин комендант... Ну, право же...

— Мадам! Вы напрасно не запираете двери. Всякий недостойный мерзавец может пожаловать, не спросясь, к такой интересной даме.

Капитан Чанов, застегнутый до самой последней пуговицы капитанского кителя, подал даме бутылку игристого и недорогую — мадам разбиралась в конфетах — коробочку «Вишневой пышки», явно нездешний товар. Вторая рука его была элегантно заложена за неестественно прямую спину.

— Благодарю... Вас... Господин комендант... — Виола сделала вид, что очень удивлена, но приняла и вино, и конфеты. С профессиональным, неспешным движением плеч повернулась к туалетному столику, чтобы все поставить.

Вот за эти ее роскошные плечи и обнял ее капитан.

— Господин комендант, вы... забываетесь...

— Мадам инспектор явно ждала кого-то другого?

— Как можно?! — Она гневно повернулась лицом к капитану и попыталась сложить на груди руки, но тот уже крепко ухватил ее за локти и заговорил ей прямо в глаза:

— Дверь не закрыта! Вы одеты. Кого вы ждали? Выскочку Комаровича? Да полно вам! Он же щенок.

— Я... вас... не понимаю...

— Вы чертовски хорошая актриса... — Он крепче сжал ее локти. — И легко обманете дураков. Но, мадам, я очень недурно разбираюсь в людях... Ваши глаза и жесты все рассказали мне о вас еще утром. И меня очень завело это представление... Так, что даже пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу мундира. Вы понимаете?

— Догадываюсь, господин капитан... — Мадам Виола сникла, опустила плечи. Ей были знакомы и подобный тон, и эти нетерпеливые, мнущие ее руки ладони. Такие ладони... способны разорвать ее на мелкие кусочки, а потом собрать снова... и снова разорвать...

Главное — доиграть роль, которая явно его заводит.

Она сглотнула, покорно сдула со лба светлый локон, равнодушно взялась за верхнюю пуговицу жакета, неспешно ее расстегнула, потом расстегнула вторую.

Капитан Чанов прочитал в ее глазах согласие. Щека его дернулась. Резкий хват за лацканы и все оставшиеся пуговицы разлетелись как горох из лопнувшего стручка. Жакет был сорван и полетел на пол. Треснула ткань ночной рубашки, Виолу крепко взяли за плечи, зубами дернули лямку лифа, и лямка больно резанула под грудью.

— Что вы творите? — прошипела она, захлебываясь от гнева и восхищения.

— Взятие вражеского бастиона, мадам! — прямо в ухо Виоле прорычал капитан.

— Я вам враг? — голос ее уже срывался, а колени подкашивались.

— Так точно! Раз уж вы женщина.

В почти полной темноте, изредка сверкающей отраженным от пуговиц и погон светом звезд, учуявший ее возбуждение капитан, сгреб даму поперек зада, уложил и, не снимая кителя и сапогов, тяжело навалился, прижал к кровати собой. Руки не гладили, не ласкали, они хватали и мяли. И тяжёлое с посвистыванием дыхание обжигало ей шею. Спущенные шелковые трусы лопнули, ошпарив резинкой ее ягодицы.

«Мамочка... — стонала Виола. — Да что же... ооо... ох... ай ай яй....»

Она честно пыталась биться и даже прикусила ухватившую ее за шею волосатую руку. И получила за это синяки от пятерни на ягодице, крепкий поцелуй в плечо, а также сильное нажатие на живот и уже полное поверженное положение. Победитель расправился со своей ширинкой и бесцеремонно приступил к дегустации главного меню...

Мужчина-зверь... Мужчина-хозяин...

И она оценила. Скуля и постанывая, перестала играть недотрогу, бесстыже изогнулась, раскрылась ему навстречу, чувствуя, как огонь удовольствия разрастается и прожигает ее бесплатно используемое тело до костей.

— Останетесь до утра, господин комендант? — томно спросила Виола чуть позже, уже игриво теребя пуговицу его мундира.

— В следующий раз, мадам инспектор. Завтра много всяких неприятных дел, и вам надо выспаться перед вступлением в должность.

Он поцеловал ее немного крепче, чем положено при прощальном поцелуе, еще раз велел не оставлять дверь открытой, потому что «от этих дегенератов можно ждать все, что угодно», и ушел так же браво, как и появился.

Виола упала в изнеможении на смятую постель и подумала: «Хорошо, что Пастушка не явился. Встреча этих двоих в ее апартаментах грозила бы поистине масштабной катастрофой... Но с другой стороны — почему же он не явился?»

Будь на его месте кто-то другой, Виола бы объяснила отсутствие любовника его тяжелым днем, проведенным на площади в колодках. Но к такому слабаку она бы и не поехала. Знакомый ей Пастушка только разогревался на подобных проделках судьбы. Так что опытная мадам могла объяснить его отсутствие только наличием другой женщины, и, конечно, оказалась права.

Эрик Травинский шагал по тропинке в сторону Графского Зуба в большой компании друзей. Рядом с ним шла слегка смущенная и до чертиков пленительная в своей неприступности Лора Шафран, а позади — он чувствовал ее спиной — тайная дама его сердца, которая по всем законам дурацких романов предпочла ему брата. На душе у Эрика тихо поигрывал старый вальсок, и на этот вальсок почему-то напрашивались слова: «Уста коменданта, о-ле-о-ля, еще поцелуют тебя и меня...»

Продолжение следует...