213,6 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 20

12 минут

42 прочтения

29 сентября

Мечи роанской войны

Всякого народу повидал в детские годы Тигиль Талески, околачиваясь в станционной кузнице отца на Южном тракте. Неразговорчивые путники в пыльных плащах да на дрянных клячах; нагловатые гвардейцы в красно-желтых, выцветших мундирах; бродячие служители храма Солнца, от которых понятного слова не дождешься; хлеборобы и поселяне, едущие на возах на рынок во Фьюн-Гавань или наоборот — в Белтрадо; фельдкурьеры, обычно резкие и грубые. Народ южный, бедный, прижимистый, и медяка не накатят услужливому мальчугану.

Но одного Тигиль хорошо запомнил. Тот остановился не на станции, а на поляне неподалеку. Тигиль шел тогда на рассвете по березняку, нарвать ягод и щипануть душистых трав для заварки. Еще тогда, помнится, повстречал дерущихся за зайца сверебов. Бросил в них палкой. Но заяц уже был мертвый, помочь ему было нельзя, и Тигиль пошел дальше, к речке Вакушке, вдоль берегов которой росла эта милая душистая травка. И вот неподалеку от мостика, в зарослях кулиягоды — две лошади да угасающие угли костра.

Тигиль осторожно подошел ближе. Лошади были эдурские, цены немыслимой, с королевским клеймом Дымных равнин. Смотрелись как молодые кьяки.

Будь у Тигиля такая лошадь, он бы ее продал и... Впрочем, нет. Ну пятьсот такая стоит, ну, самое большее тысячу. А Тигилю нужно было пять. Такая цена была назначена Кавеном для поступления в Королевский военный колледж, цена не представимая для простых ребятишек Юга, тут мечтай, не мечтай — без толку.

— Заплутали, молодой человек?

Тигиль ойкнул от неожиданности и обернулся. Кто, во имя Солнца, смог подкрасться к нему вплотную, не хрустнув ни единой веткой?! Так, что он даже не успел ни пригнуться, ни выхватить нож.

Молодой мужчина, невысокий, выше Тигиля всего на голову, добродушно улыбался, смыкая и размыкая заспанные глаза. Длинные волосы свешивались ему на лицо, плащ из тончайшей кожи покоился на левом плече, как будто обычное бродяжье покрывало. К иссиня-белому воротнику была приколота золотая фибула с двумя изумрудами.

— Доброе утро, — сказал Тигиль просто, чтобы заполнить тишину.

— Извините меня, юный друг, я только проснулся, — таинственный странник слегка наклонил голову в знак почтения к тощенькому парнишке в простой, не самой свежей рубахе. Говорил он чисто, спокойно, по-городскому грамотно. — И угостить вас, к сожалению, нечем. Сейчас мой товарищ вернется, и мы сразу отправимся в путь.

Он уселся на седло возле догорающего костра, снял плащ, расправил бархатные рукава, потянулся. Знатный господин, перстни на пальцах.

Тигиль смотрел во все глаза. Небольшой арбалет в чехле, кортик на поясе дорогого господина и жутко красивая серебряная рукоять рапиры, положенной под седло... в изголовье, стало быть. Ах, какой великолепный инструмент... Да, это вам не местная гвардия — сельская толпа с ножами для рубки тростника. Тут явно высшие господа ночуют подальше от простых смертных.

Посмотришь на такого господина, и остро хочется стать им, хотя бы даже и душу прямо сейчас продать за это.

Господин тем временем споро сворачивал в трубочку нечто странно блестящее, поначалу принятое Тигилем за молитвенный коврик... но при более внимательном взгляде, оказавшаяся картой местности. Тигиль едва успел заметить розу ветров в углу этого коврика-карты, как руки господина скрыли содержимое и перехватили свиток вощеной веревкой самого обычного вида. Руки, кстати, совсем будто бы и не ему принадлежали — тощие, костистые. И перстни эти совсем не на таких бы руках должны ездить, нет. Таким перстням место на руках пухлых, плавных, вялых. А на этих руках лучше всего смотрелись бы кандалы, на самом-то деле. Вот тебе и господа.

Заметив, что Тигиль следит за его руками, мужчина весело кивнул, мол, экий пытливый парень, и откинул с лица волосы. И тогда Тигиль увидел рваный шрам, бурой молнией рассекающий улыбчивому человеку щеку. След от когтей какого-то зверя, не иначе.

— Хотите кулиягоды? — неожиданно спросил Тигиль, протягивая только что собранную горсть.

— Спасибо, юноша, — Господин усмехнулся. — Но мы не завтракаем... Возьмите-ка лучше этот предмет, он вам пригодится. — Ударом ногтя он высоко подбросил в сторону Тигиля тусклый золотой кавенчик. — Доброй дороги.

И вот, когда два года спустя Тигиль лежал рядом с друзьями под комендантской плетью и мысленно сокрушался о том, в какое скорбное дерьмо пристроила его судьба, на площадь перед административным корпусом въехало несколько всадников. Вооруженный эскорт рыжебородого начальника, члена королевского совета, умеющего прыгать решателя проблем.

Тогда та самая судьба предъявила юноше очередную обаятельную ухмылку. В одном из всадников Тигиль опознал человека со шрамом на лице, с которым повстречался тогда в лесу. Человек, после встречи с которым сама мысль остаться кузнецом на Южном тракте сделалась невыносимой, и в итоге Талески-младший угодил на сельскохозяйственный факультет. Да что угодно, лишь бы хоть на дюйм приблизиться к возможности стать чем-то подобным этому бравому всаднику.

Назовите это сокровенной мечтой. И впрямь, что же это как не мечта? Кому-то ловить из-под кобылы новорожденных жеребят, замешивать овес с конопляным семенем, поливая молодым вином, да, строгать заросшие копыта. А кому-то, размахивая дорогущим оружием, скакать на врагов короля, стрелять по ним из арбалета, тыкать им в жирные дряблые бока свой длинный тонкий кортик, и усмехаться в их трусливые инородческие лица северным суровым лицом с легкой небритостью и шрамом на щеке.

Настоящая пропасть между этими двумя условными «кем-то». Тем более теперь, когда он, грязный, битый, рваный лежит под арестантской плетью, а этот полубог со шрамом, ни на минуту даже не постаревший, ровно таким же огурчиком вновь заезжает в центр его обреченного плебейского мира.

Проще было нищему попрошайке помечтать о кресле в королевском совете, чем младшему Талески теперь мечтать о чем бы то ни было вообще.

Через это печальное осознание Тигиль даже не особо заметил то, что случилось с комендантом. Ни радости, ни облегчения, ничего... скандал, приезжее начальство, пожар. Как можно было очутиться в центре такого позора? Как можно было себе это позволить??

Проснувшись следующим утром в лазарете, он от досады прикусил себе губу. Вкус крови показался ему вкусом умирающей мечты.

Он знал, что у любой неудачи должны быть имя и фамилия, иначе никак. Тот гвардейский командир на Южном тракте, который не взял Тигиля в дружину за низкий рост и щуплые плечи— его имени Тигиль не запомнил и уже два года кряду об этом жалел. А вот имя виновника нынешнего своего положения Тигиль Талески знал прекрасно.

Вечер спустился на Туон, испачкав светлые краски ветреного дня желтыми огнями и синими тенями. Наступала пора собирать камни. Начальство уехало, гвардия ушла, освобожденные от принудительных работ студенты рассеянно искали себе занятие. Кто гулял, кто отсыпался, кто по-прежнему лежал в лазарете, а кто выбирал — отправиться в горячие объятия подруг или взять в руки холодный клинок.

Победил клинок. Братья Травинские повели героический отряд звездочетов в подземелье под Графским зубом, где торжественно распаковали свою «арфу» и предоставили друзьям выбирать оружие.

Тигиль Талески не колебался. Его взгляд сразу же лег на потускневший от времени старомодный «бастард». Этот клинок будто для него был создан — по руке, ладный, удобный, с прекрасным равновесием. Чуть ли не позвал Тигиля подобием голоса, почудилось или нет, но определенно, хороший меч должен уметь разговаривать, петь и молчать. Он представил себя с этим клинком в руке со стороны — ну просто как родной.

В подземелье было почти совсем темно, от двух факелов можно было разглядеть только соблазнительный тусклый блеск клинка и почерневшую виньетку на гарде. За рассматриванием клинка юноша задумался еще крепче. Он знал, что означало слово «бастард». Это древнее докатаклизменное слово означало «незаконнорожденный отпрыск». Побывав на каторге всего один день, Тигиль разошелся с законом настолько, что даже меч судьба вручила ему со вполне определенным подтекстом.

Звездочёты негромко шумели, разбирая мечи, слышался лязг пробных ударов. Старые полуразвалившиеся своды и этот прекрасный меч придали Тигилю решительности. Все-таки кузнецы сродни пещерным гномам — в темных каменных мешках они чувствуют себя как дома, а, значит, вправе требовать по счетам.

— Что бы там ни говорили эти ваши зануды-педагоги, справедливость — не пустое слово. Все вышло так, как должно было... — Эрик крутил в руках два меча, никак не решаясь сделать выбор между тесаком и кортеласом.

Тигиль почувствовал, что бледнеет от злости. Он вперился в Эрика, в эту каланчу, в этого поэта и художника по шеям ничего не подозревающих спящих друзей... Тот самодовольно поигрывал мечами, точно и думать забыл о том, что непосредственно причастен ко всему этому позорному цирку со звездами и каторжными работами, кровавому бунту, едва не убитому Количу и пожару в административном корпусе. Справедливость? Ну-ну!

— Идем... — Тигиль подошел к Эрику и, раздувая ноздри, кивнул в сторону каменной насыпи, к выходу. — Есть разговор...

Эрик театрально удивленно дернул бровью, продолжая чуть ли не жонглировать клинками:

— К вашим услугам, дорогой Талески. До завтрашнего полудня я совершенно свободен.

Эмиль сделал шаг ближе, в отличие от брата мгновенно уловив в тоне Тигиля недоброе:

— Я с вами. Не помешаю?

Эрик отдал тесак Паулю, убрал кортелас в ножны, пристегнул к своему поясу и выжидающе застыл, а Тигиль бросил тяжелый взгляд на великолепный морриганский меч на поясе Эмиля. Владельцу такого меча нельзя было сказать — это тебя не касается, поэтому он сдержанно кивнул, и они втроем — Тигиль и братья, — поднялись по насыпи к выходу из Графского зуба, а оттуда наверх, на площадку бастиона, к разбитому фонтану.

Молодым рыцарям, победившим дракона, сама судьба благоволит важно прохаживаться по развалинам замка с видом на сумеречный могильный лес. Холодное оружие бьется о ноги, утяжеляет каждый шаг и придает ему судьбоносной важности. Все это обдувается теплым южным ветром с привкусом подступающей осени и освещается уютным оранжево-алым закатом.

Они вышли на белую скалу и остановились. Закат догорал за лесом, а над озером проплывали только темные тяжелые тучки. Зажглись первые звезды.

Тигиль оглядел братьев. Оба в плащах. Эти верзилы, дети грамотеев, внуки гвардейского капитана. Одинаковые и при этом разные. Эмиль наверняка уже обо всем догадался, а Эрик... продолжает лыбиться, как объевшийся сметаной кот.

— Ну, и кто из вас Эрик? — Тигиль притворно переводил взгляд с одного близнеца на другого и уже доставал обновку из ножен.

— Угадай с трех раз! — Рассмеялся тот, кто во всем находил веселье.

— Не желаешь слегка размяться?

Эрик хмыкнул, снял плащ, швырнул его Эмилю и охотно извлек кортелас.

Более не раздумывая и не медля, Тигиль набросился на Эрика.

Тот сумел уйти от нескольких прямых выпадов, отбил два боковых, но рисунком боя не владел, поэтому спустя какую-то четверть минуты был обезоружен и повергнут наземь.

— Итак... справедливость... — прошипел Тигиль, направляя бастард на противника.

— Эээ... Тиг! — попытался вмешаться Эмиль. — Это уже не шутки!

— Не лезь! — Тигиль резко повернулся к другу и поднес клинок к его горлу, буквально на один ноготь не доставая до кадыка. — Ты тоже остался в дураках. Тоже попал в петушиный суп. Я не буду воспитывать вас обоих, мне нужно получить ответ вот с этого... — бастард снова обратился острием в сторону успевшего подняться на четвереньки Эрика. — Не вставай!

— Что ты... что ты... черт побери... несешь? — ошарашенно проблеял Эрик, спав с лица и отползая по белой скале назад.

— Напоминаю тебе о справедливости! — Тигиль следовал за Эриком на расстоянии одного решительного укола.

Понимая, что иначе уже не получится, Эмиль извлек из ножен меч и встал между Тигилем и Эриком:

— Не надо так поступать с моим братом!

— Пусть даст ответ! — голосом разгневанного мальчишки потребовал Тигиль, отступая и переводя острие с одного близнеца на другого. — Что, во имя Солнца, было с этой чертовой несмываемой краской... с этими проклятыми звездами... Во что вы меня втянули?

— Да ты обиделся! — Эмиль сделал осторожный шаг навстречу Тигилю. — Ведьма тебя побери! Старик, ты чего... Ты чего кидаешься на нас... с нашим же мечом...

— Ваш меч... в умелых руках! — Тигиль направил бастард к лицу Эмиля. Тот так и не решался поднять оружие и вынужден был отшатнуться. — Не подходи! И ты тоже! — Новый выпад в сторону уже поднявшегося на ноги Эрика. Острие клинка уперлось ему в грудь, зацепив косоворотку. — Я жду объяснений!

— Да ты поехавший, Талески, — Эрик замер на месте, продолжая подпирать грудью меч. — Это же была... шутка... Невинная шутка... Поэтическая импровизация... Ну виноват я, виноват, черт бы тебя побрал... Убери меч... Сейчас же!

— Невинная шутка?! Ссы мне в уши! Комендант сказал, что это символ запрещенной организации...

Эрик поджал губы. Ноздри его злобно раздулись, но он молчал. Врать вооруженному Талески он не решился, тот умел вбивать себе в голову мысли, ведьмы с две выбьешь.

— То-то! — Лицо Тигиля торжествующе скривилось, рука с мечом дернулась, поцарапав ткань рубашки. — Ну так и что это за организация такая, за которую положена каторга? Давай-ка ты мне расскажешь...

— Я ничего не знаю! Ты... придурок... — Эрик глубоко вдохнул и медленно выдохнул, ни на сантиметр при этом не отступив от упирающегося в него клинка. — Я сам не представлял, чем это кончится...

— Ты не представлял, да! Тебе это без надобности! — зло процедил Тигиль, не убирая острие от груди Эрика. Не так то просто было вести допрос парня, который был на две головы выше. Следовало бы снова заставить его опуститься на четвереньки, следовало бы поцарапать ему хотя бы щеку, чтобы он больше не ухмылялся и не напирал грудью на острие. Чертов псих!

— Я понял. — Вдруг холодно произнес Эмиль. — Ты просто боишься...

— Что? — Тигиль мгновенно повернул клинок к Эмилю.

— Боишься. И сам не знаешь, чего именно. — Эмиль презрительно хмыкнул и, не обращая внимания на направленное на него острие, демонстративно спокойно вложил свой меч в ножны. — Это, друг мой, самый омерзительный страх... Бояться не пойми чего...

— Я... я знаю... — Голос Тигиля дрогнул, рука с мечом затряслась. — чего боюсь, Эм... Прекрасно знаю... В отличие от вас, которым есть куда мягко падать...

— Не надо бояться, — донеслось со стороны.

Трое обернулись на голос.

Продолжение следует...