226,9 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 35

14 октября 202414 окт 2024

17 мин

Славно быть студентом

Занятия начались шестого сентября. День был ласковый. Солнце светило, небо было синим, зелень подернулась первыми желтыми и бордовыми кружевами. Палисадники полнились осенними цветами, всюду алели мокрые от росы шарики шиповника, пестрели поздние розы, астры, георгины; конопляное поле скосили, а в леске, который мы пересекали по дороге в Графский Зуб и обратно было очень много грибов и паутины.

С тренировки мы притащили полные карманы подосиновиков, наспех умылись, счистили с одежды паутину, а с обуви — грязь, прихватили карандаши, перья и блокноты и втекли в струящуюся от общежитий к учебным корпусам шумную студенческую реку. Нырнули в арку, ведущую на площадь перед зданием администрации, а там уже разбежались по своим корпусам.

В холле художественного факультета висело приколоченное крепкими гвоздями новенькое, с иголочки расписание на первый семестр триста двадцать первого — триста двадцать второго года от восстановления. А перед ним толпились возбужденные художники всех курсов вперемежку.

Второй курс обещал быть куда сложнее и насыщеннее первого. Я с трепетом пробежала глазами по списку предметов: рисунок, живопись, композиция, скульптура, объемный декор, предметная эстетика, история искусств древнего мира *курс второй, история искусств нового мира* курс первый, свойства материалов *пигменты и изготовление красок, пластическая анатомия *основы, общая экономика, ресурсная география.

Напротив общей экономики и ресурсной географии, а также истории искусств, входящей в программу не только художников, но и харизматиков и музыкантов, стояли значки бесконечности — так обозначались совмещенные для нескольких факультетов лекции, которые проводились в больших аудиториях, и на которые при наличии окна любопытные учащиеся других курсов могли зайти вольными слушателями.

— Даже не верится... — услышала я за спиной голос Дамины Фок. — Уже третий курс. Кажется только вчера впервые тут оказалась. И все было хорошо...

Она не договорила, встала рядом.

Я очень удивилась тому, что Дамина вдруг решила откровенничать, и чтобы закрепить ее порыв искренности ответила.

— Да. Просто невероятно, что мы снова здесь... после всех этих ужасов.

— Ужасы еще не закончились, — сказала Дамина. — Строму снова взяли. Конечно, там уже никого — всех эвакуировали после... той бойни. Но гвардия разбита и ведьмы опять ходят по моему дому, как по родному хлеву. Суки...

Горечь и боль, идущие от Дамины наполнили мою душу. Я не забыла, что в той бойне у нее и у ее брата Гордея погибли оба родителя, а еще я понимала — от Строма до Озерья — рукой подать...

— Откуда ты знаешь? — чтобы заполнить паузу спросила я.

Дамина посмотрела на меня с осуждением.

— Новости с войны Комарович каждый день на храме вывешивает. Ты вообще не в этой реальности что ли живешь, Итта?

— Я?

— Да, ты. Идем. У нас сейчас общий сбор в мастерской. У миссис Заславской...

— Видела ее животик?

— Видела. Неподходящее время сейчас... — в голосе Дамины прозвучали такие ледяные ноты, что я с удивлением посмотрела на нее.

У Дамины были лисьи, желтые как осенние листья глаза и короткие темные ресницы. Эти глаза умели так посмотреть, что все становилось ясно без лишних слов.

И вот теперь они выражали досадную озабоченность за судьбы всех, кто пытается не думать о войне, и жить так, будто ничего не случилось. За миссис Заславскую, а заодно за глупую меня — девушку Эмиля Травинского — негласного, но признанного лидера нашей тайной организации — влюбленную дурочку, которая так юна и легкомысленна, что не читает военные новости...

— Идем, — Дамина по-дружески толкнула меня в плечо. — Опоздаем же.

Мы пошли через рекреацию вниз по лестнице, в мастерскую. И уже на лестнице Дамина произнесла:

— У нее муж на фронте... Януш Заславский, наш кузнец. Этого ты тоже не знала?

— Нет... — призналась я.

— Ты точно из другого мира, Итта Элиман.

Дамина сказала это не зло, не надменно, просто грустно. Можно было бы даже подумать, что она завидует моему неведению, но нет. Я слышала — Дамина мне не завидовала, она обо мне беспокоилась, как о младшей, как о тех несчастных детях, которых прятала во время нападения на Строму.

— Не наделайте там с Травинскими глупостей, — тихо добавила она. — Эмиль молодец, без вопросов. Но от этого ещё страшнее...

Миссис Заславская стояла посреди светлой мастерской и прикрывала заляпанным краской рабочим халатом заметно округлившийся животик.

Мы сидели не так, как все прочие курсы на первом собрании, не за партами, а кто как. Кто за пустыми мольбертами, кто просто на стульях, кто на постановочных столиках, кто на полу. Нас было много. Три неполных курса — тридцать с лишним человек.

— Я не стану лукавить и утверждать, что все будет хорошо. — говорила миссис Заславская. — Но мы обязаны делать свою работу. В этом семестре у нас будет все как всегда, пленэры и работы с натуры. Второй курс... — она нашла глазами тех моих сокурсников с которыми я уже проучилась целый год. Друзья Грег и Долуш из Кивида, живописцы, нацеленные на росписи интерьеров. Левша Левий из Северной Лэды — земляк моих мамы и бабушки. Белобрысый, веснушчатый. Он больше по дереву и глине. Наверняка будет скульптором. Мечтающая стать ювелиром Амаранта — болезненная, тонкокостная девушка с прозрачными глазами. Тихоня. И все. Остальные верно еще не приехали.

— Второй курс прямо с сегодняшнего дня начинает изучать пластическую анатомию. Учебники получите в библиотеке сами. Они вас ждут. Через неделю поставлю вам первую обнаженную натуру. Пора. Не маленькие уже. Третьему курсу тоже рекомендую принять участие. Но официально у вас по программе наброски животных. Так что успевайте и то и другое. Ищите материал в библиотеке, можете на скотный двор сходить.

— А как же Ванькин Хвост? — весело спросил парнишка с третьего курса, имея в виду давно лишившегося хвоста чучело зайца,.

— Хвост обязательно, — улыбнулась миссис Заславская. — И Графиню тоже можете порисовать. Но этого мало. Заяц да ворона вас не спасут. Коровы, лошади, домашние птицы — ваш хлеб, господа художники. Как бы ни странно это звучало...

Дальше миссис Заславская занялась первокурсниками, новенькими настороженными мальчиками и девочками, которым следовало все рассказать и объяснить, что в мастерской можно, а что нельзя. Как закрывать краски и коробки с пигментами, как мыть кисти, сушить работы, управлять фокусными зеркалами и прочее, что мы — старожилы уже знали будто бы всю жизнь.

Приятно и спокойно было в художественной мастерской. Здесь пахло красками, деревом и пылью, пахло тишиной рабочего процесса, когда класс из десяти человек так увлечен живописью, что в нем почти не слышно разговоров, и порой самое громкое из звуков здесь — жужжащая муха, запутавшаяся в паутине под потолком...

Я ощутила покой. И такой же мимолетный, но очень нужный ей в эту минуту покой ощутила Дамина. Мы встретились взглядами и улыбнулись друг другу...

На следующий день после занятий братья ввалились ко мне, буквально держась за животы от смеха.

Хохотали оба так, что просто обливались слезами.

— Ну... что на этот раз? — я услышала их гогот еще в коридоре и заранее поправила волосы, села красиво, подобрав под себя ноги. Но ребятам явно было не до моей красоты. Произошло что-то, что срочно требовало свободных ушей. Однако мне пришлось подождать, пока они перестанут гоготать как умалишенные.

Эрик плюхнулся боком на кровать Ванды.

— ыыыы... — только и мычал он.

Эмиль упал на стул, уронил лицо в ладони, плечи его тряслись от непрерывного смеха.

— Давайте уже! Продышитесь! — сгорая от любопытства, попросила я. — Я тоже хочу посмеяться. А то вот — нудятина страшная... мышцы все эти, кости...

Учебник на моей кровати был открыт на схеме строения человека. Я пыталась учить пластическую анатомию и понимала, что это те же ненавистные пособия по фехтованию, только в разрезе. Тут люди с содранной кожей демонстрировали мышцы во всех подробностях. Ужасные, окруженные губными мышцами рты скалились обнаженными челюстями, ненавязчиво намекая, что вот они-то как раз и задействованы во время головокружительно сладких поцелуев. Выучи нас, темная дева, перерисуй в тетрадь, сдай контрольную, и помни — внутри все на самом деле не так, как снаружи...

— КАроче, — развалившись на вандиной подушке, начал Эрик. — Во-первых, можешь меня поздравить. Утром приехала Ричка.

— В бричке? — не удержалась я.

— Именно, — Эрик оценил каламбур, гыкнул с пониманием. — Ну вот. А мы с Эмом как раз были на ковре у ректора, за все грехи праведные. И вот. Выходим мы после чистки мозга, светлые как слеза угрюмой феи. Идем по коридору, аж скрипим от чистоты, я смотрю в окно — ба! У главного входа стоит карета, а из нее выходит сам...

— Господин-лицо-на-блюде... — улыбка Эмиля просто плыла к ушам.

— Ага. Важный такой. И блюдо на месте! — Эрик описал круг вокруг своего подбородка. — А следом выходит тетка какая-то в черном. Ну точно алтарница в храме. А за ней уже Ричка... — тут голос Эрика заметно потеплел.

— Живая и невредимая, — я ревниво раздула ноздри и поджала губы.

— Да ваще огонь, — не почуяв иронии, разулыбался Эрик. — В общем, я тычу Эма в бок, он ориентируется как красавчик, и мы буквально летим по лестнице вниз. Что делать? Как сообразить достойную встречу? И тут сама судьба! — Эрик уже сидел в позе мудреца Чо, увлекшись рассказом, и вовсю размахивал руками. — Веревка, веревочка...

— О да! — плечи Эмиля затряслись снова.

— Моток целый в ящике. Плотник оставил на крыльце свой хлам. Не суть. Пока Ричкин папаша грозно чего-то кудахтал с кучером, мы живо натянули веревку через проход...

— Вы дураки что ли? А если бы ректор пошел?

Эмиль только закивал, продолжая буквально стонать от смеха. Но было ясно, что теоретически он со мной согласен.

— Да слушай ты, — торопился Эрик. — Никто не прошел. Все в ажуре. Веревку в темноте не видно. Двери открываются на улицу. Вот мы и встали. Один за одной створкой. Другой — за другой.

— Ты только представь... — Эмиль снова поднял красное от смеха лицо, — всю эту картину. Солнце, высокое крыльцо администрации, новенькие резные двери. И этот чванливый...

— Подонок... — вставил Эрик.

— Подонок, — согласился Эмиль, — восходит по ступеням с важным видом.

— Будто он тут главный петух, и это все его, и он оглядывает — в порядке ли свеженькие ступени на крыльце, хорошо ли перила выкрасили... Гортензии Варвишевские еще в вазоне пощипал... Брезгливо так... И вот... едва он подходит к двери, как одна створка отворяется и появляется Э-миль. Чуешь суть? Э-миль склоняется в подобострастном поклоне и возглашает с придыханием королевского швейцара: «Добро пожаловать в обитель знаний, господин Зужек!» Папаша сначала вспыхивает как спичка, потом кривится точно от зубной боли, рожа его краснеет. Он открывает рот...

— И..., — Эмиль поднял вверх указательный палец, — открывается вторая створка двери и появляется Э-миль номер два... «Добро пожаловать в обитель знаний, господин Зужек!»

На этом месте близнецы снова повалились в приступе гомерического хохота, и я засмеялась тоже.

— Ты не представляешь, как трогательно дрожала его губа... — прохрипел Эрик. — Просто ужасно жалко, что ты этого не видела!

— Пытаюсь представить.

— Даже не пытайся, — Эмиль встал и повалился ничком на мою кровать, я едва успела убрать из-под него учебник. — Зужек настучит, — провыл в мою подушку он. — Как пить дать — настучит. Но это того стоило! Он будто кол проглотил. Хватал воздух. Ни слова не произнес.

— Ага. Только глаза его выпученные вот так..., как метроном. Тик-так, тик-так. То на меня, то на Эма. — Эрик подпер ладонью щеку и показал бегающие глаза. — Да не парься, не настучит. Не захочет позориться. А если настучит, так что же? Ректор походу нас возлюбил, вон, печеньками с маком угощал, про семью расспрашивал...

— А веревка? — напомнила я.

— Веревка тоже сработала, — сказал Эрик. — В том-то и дело. Папаша ринулся внутрь в неистовом гневе. Ага! Ну и споткнулся, конечно. Растянулся на ковре.

— На слепого крота был похож... — добавил Эмиль.

— Вот это уже плохо! — я перестала смеяться.

— Да брось! — Эрик уставился на меня с удивлением. — Плохо было мне, когда он меня голым из госпиталя вышвырнул. И ножом в меня тыкал. А потом спустил в канаву все мои вещи. Включая фрак, между прочим. Плохо было Ричке, когда он ее тащил за волосы по коридору госпиталя. Она два месяца там работала, ее все знали.

— И деду было плохо, — уже без смеха добавил Эмиль. — Когда он его спаивал. Так что ты не переживай за него. Он по заслугам получил.

— А Ричка? — спросила я. — Ей не прилетит?

— А что Ричка? Она тоже посмеется. Как только этот индюк уедет, — Эрик хитро улыбнулся. — Мы с ней вместе посмеемся. Причем везде. И на складе, и в подсобке тренировочного, и на поляне за питомником.

Мы с Эмилем переглянулись. Поляна за питомником была нашим любимым местом. Эрик поймал наши взгляды и понимающе гыкнул.

— А еще есть репетиторий, и старая душевая на первом этаже нашего корпуса. Там вообще никогда никого не бывает. Это я так. Идеи вам накидываю...

— А что за тетка с ними приехала? — я поспешила перевести тему.

— Тетка — это проблема, которую я собираюсь решать разными хитроумными способами... — Эрик спустил ноги на пол, взял с тумбочки Ванды недоеденное яблоко и принялся задумчиво его грызть.

— Няньку Ричке приставили... — объяснил Эмиль. В его руках уже был мой учебник, и он что-то там даже уже помечал карандашом.

— Зачем? — удивилась я.

— Беречь от нищебродов, разумеется... — мрачно буркнул Эрик и тут же снова разулыбался. — Не... ну какая рожа у него была, Эм! А? Заглядение, да и только!

— Дааа... — не отрываясь от учебника, улыбнулся Эмиль. — Рожа была великолепная!

Начало учебы, хоть и лишило нас доброй половины свободного времени, вынудив метаться между библиотекой и Графским Зубом, однако принесло приятное чувство организованности жизни, заставило думать о чем-то еще кроме войны и любви, чем приятно вернуло в детство. И Эмиль чаще смеялся, и Эрик был обходителен с Лорой, будто бы и вправду собрался когда-нибудь стать добропорядочным мужем этой хорошей девочке, и Тигиль шел на поправку...

Случившееся с Тигилем странное происшествие мало прояснилось даже тогда, когда он оправился от шока и смог говорить внятно. Кто-то, кого он не разглядел, напал на него на Уздокской дороге, сбил с ног, куда-то тащил волоком, потом приложил головой о камень и Тигиль отключился, а очнулся уже в свинарнике без мизинца. Нечисть то была или бешеный рач — Тигиль не знает, ибо было темно и напали сзади.

Так он сказал Эмилю, а Эмиль — мне.

Мы были вдвоем за питомником, сидели на бревне отдыхали в паузе между упражнениями.

— Надо бы мне тоже навестить Талески... — сказала я.

— Не надо... — Эмиль смутился и даже убрал руку с моего плеча. — Тигиль просил.... ну чтобы... чтобы...ты...

— Чтобы я не приходила? — помогла я. — Значит, он знает про меня. Ты ему сказал?

— Нет. Ему сказал Ванис.

— Плохо. Если Ванис знает, будут знать все.

— Да. Рано или поздно... — Эмиль потер лицо обеими ладонями. — И тут ничего не поделаешь. К счастью, у нас не Роан. Иттиитов никто не преследует, паспорта древним народам выдают не меченые. Кричать о себе конечно нужды нет. Но и прятаться незачем.

— Как это незачем? Эм! Тигиль не хочет меня видеть потому что чего-то не договаривает. Боится, что я ... ну, услышу и догадаюсь.

— Вы все-равно встретитесь. Это вопрос времени... А что не договаривает, вполне допускаю. Имеет права. Люди вообще имеют право на тайны, Итта.

Он произнес это настолько обреченно, что мне стало неловко. Конечно, он имел в виду себя, избравшего в возлюбленные иттиитку, всегда знающую его истинные чувства и читающую его как открытую книгу. Так он думал. Но на деле именно Эмиль вовсе не был для меня открытой книгой. Его сложный внутренний мир был виден мне лишь на чуточку. Глубины же его мыслей и чувствований были настолько сложны даже для него самого, что до меня доходили лишь обобщенные эмоции, похожие на сомнения и волнения. Но что за ними действительно стояло я не имела даже понятия. Эмиль Травинский напоминал океан, в котором не добраться до дна, и в котором есть большая тайная жизнь, цивилизация, скрытая от всех сухопутных, подобная древней цивилизации морелаков, могучей вещью в себе. И подобно морелакам, Эмиль не спешил выводить на сушу войска своих тайн, точно бы помня, чем это чаще всего заканчивается.

Он не был раскрытой книгой. Но океаном, в который меня тянуло как моряков на песню сирен.

Я положила голову Эмилю на плечо, и он снова меня обнял.

— Давай еще один подход и пойдем ужинать, — предложил он.

— А после ужина ты что собираешься делать? — с надеждой спросила я. — Ты вроде бы сегодня не дежуришь.

— После ужина я буду заниматься на флейте. Господин Меллис дал мне новую программу. Я уже ноты в библиотеке взял. Надо начинать. А ты?

— А у меня пластическая анатомия, черти бы ее побрали... — вздохнула я.

— Да ладно тебе — черти. Анатомия — полезная вещь... — Эмиль поднял с земли оба деревянных меча. — Надо знать, когда какие мышцы работают...

— Зачем? — вставая и принимая у Эмиля один из мечей спросила я.

— Как зачем? — он встал в стойку напротив меня, поднял меч. — Чтобы все контролировать...

Пока Тигиль лежал в лазарете, тренировки вели Эмиль и Антоний. Антоний взялся работать с девочками, отчего я облегченно вздохнула. Заниматься фехтованием с Эмилем, чересчур внимательным и требовательным было крайне напряженно. Я очень боялась ошибиться, поэтому постоянно ошибалась. Ко всему прочему я растянула державшую деревянный меч руку, не решилась признаться и тренировалась отвратительно. Эмиль расстраивался, я переживала, все не клеилось.

Под началом веселого и взрослого Анта я потихоньку начала делать успехи.

— Нога! Плечо! — командовал Ант. — Живот! Девчата, первое, что вы должны защищать — живот! Ваши животы — будущее нашего королевства! Да! Вот так! Так! Укол. Еще...

Рука уставала, все тело болело. Иттиитская природа просилась наружу, требовала, увещевала — применить ее, облегчить телу нелегкую участь и улучшить результат. Я себе не разрешала. Что бы там не говорил Эмиль, чувство самосохранения подсказывало мне — нельзя. Если и не отвернуться, просто испугаются, будет стена, сплетни, колесо завертиться — не остановишь. Так учила мама, а она умела защищать свои границы от непрошенных слов и взглядов. К тому же в гильдии уже насчитывалось более тридцати человек. В начале сентября в Туон вернулись северяне, те, кто в августе не попал под эвакуацию. Благодаря контрабасисту Антонию, к нам присоединились все ребята из группы Бином Туона. Все, кроме погибшего Натана. Так мы получили еще одного вполне опытного мечника — Битого Мая, все такого же угрюмого социопата, с этим роскошным белым хвостом до зада. Фарат и блондинка Леси, пришли вместе, точно муж и жена. Так в гильдии оказались все три туонских иттиита разом, и Эрлу ничего не оставалось, как пожать Фарату руку, как мне показалось — впервые.

Виолончелистка Карен приехала последней. И едва она появилась у нас в подземелье — почти с Травинских ростом, с идеальной точно восковой стрижкой-каре, в кожаных штанах и с фамильным мечом, который по разговорам она выиграла на спор у старшего брата, как по гильдии прошелся новый гормональный шторм, больше всего зацепивший братьев-роанцев. Свободные девушки страдали по Антонию и даже по Битому Маю. Сложившиеся пары стали вести себя смелее.

И только бедная Ричка, которую повсюду сопровождала Черная Курица, (так прозвал Эрик приставленную к Маричке тетку), осталась вне всех радостей жизни. Я слишком хорошо знала Эрика, чтобы поверить, что он оставил свой план по решению этой проблемы. Однако пока никаких видимых продвижений по вызволению Марички Зужек из несправедливого плена не было замечено. Разве что всякий раз, когда мы встречали Ричку в столовой или в коридорах университета, глаза Эрика вспыхивали очень и очень многозначительно, и даже пожалуй победно. После происшествия с Ричкиным папашей, Эрик решил завязывать отросшие кудри в хвост на затылке, что сделало его похожим на возвышенного над суетой менестреля. Эмиль наоборот — подстригся и стал внезапно выглядеть взрослее и еще выше и строже.

— Чего там у Эрика с Ричкой? Больно уж он хитрый ходит. — Сгорая от любопытства, спросила я у Эмиля.

— Понятия не имею, где он болтается по ночам, — ответил Эмиль. — Будто мне заняться нечем, как за ним присматривать...

Я вздохнула и решила, что деваться некуда придется спрашивать у Эрика напрямую... Потом. При случае...

Продолжение следует...