224,8 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 27

6 октября 20246 окт 2024

15 мин

Сложная криминалистика

Рир открыл глаза. Перед ним под непривычным углом стояла деревянная кружка в две пинты, а за кружкой повисла развернутая боком стена, миленько подсвеченная утренним солнышком, ниже — кривая барная стойка, и сам корчмарь, тоже под каким-то уж очень неестественным наклоном. Рир мужественно подавил желание снова отключиться, поднял туманную голову с широкого стола, и предметы приняли привычное положение.

Он находился в «Рогатом фее», в Уздоке. Вчерашние «пол пинты и домой», видать, хорошо ударили по мозгам.

Ему и невдомек было, что привкус канифоли на губах — это тот самый секрет, от которого молодые люди становятся ценителями уздокского эля. Впрочем, кто думает о таких вещах в пору первой юности?

Корчма, вчера полная до того, что от дыма было не видно лиц, теперь совсем опустела, только хозяйские внуки катали по полу цветные стеклянные шарики.

Рир с философским принятием отметил, что никого из вчерашних собутыльников рядом нет. Ну, ладно, допустим, эти пройдохи-роанцы почти не пили, им выигрыш дороже, но куда делся Травинский? Он-то махал в себя, и не по глотку... А роанцы красавчики, конечно. Им волю дай, тихой сапой все тут к рукам приберут. Сцепились вчера с местными на деньги играть. И ладно бы в карты, в какую то хитровымудренную игру с кубиками.

Рир не без усилия поднялся, ощупал карманы, гвардейскую дубинку на поясе — ничего не пропало, ничего не исчезло. Какая хорошая все же корчма в Уздоке! Какие вы все тут добрые честные люди, — подумал Рир, молча салютуя корчмарю, — седоусому, грузному и почтенного вида.

— Всегда рады приютить дельного юношу, — подобострастно отозвался корчмарь. — Заходите в любое время и коллег приводите, Папаша Гёз никому не даст умереть от жажды!

Папаша Гёз... Отличное имя. Вот бы как именоваться, отойдя от дел. Папаша Рир. Или нет, лучше Дядюшка Рир. А почему бы и не Братец Рир, а? Воистину, Братец лучше всего.

Братец Рир хотел было поблагодарить Папашу Гёза, но передумал и просто скупо склонил голову. Решил, что от него, юного дружинника, этого будет достаточно.

Выйдя из корчмы, Рир оглядел полусонный Уздок, — вся жара тут начиналась вечером после заката. И вчера они вчетвером в этом убедились.

Помочившись у забора, Рир нашел своего коня в открытом амбаре. Додон лоснился, накормленный и вчера и сегодня, и был явно доволен. А вот кабыздоха Травинских и Дрошевого битюга в амбаре уже не было.

Солнце недвусмысленно давало понять, что Рир проспал дольше положенного. Еще чего доброго опоздает на дежурство. Эмиль его тогда точно с говном съест.

Взгромоздясь на коня, юный дружинник цокнул и выехал в сторону утопающего в елях Туона, ориентируясь на Графский Зуб, видный прямо отсюда. И захочешь — не заблудишься в этой прекрасной стране.

Не то что в его родном Айрэгасе, краю пологих холмов, где чужак терялся практически мгновенно, как в настоящей пустыне, и только хороший конь мог вынести бедолагу к пригодной для питья воде. Особенно королевские землемеры так влипали. А сборщик налогов вообще мог пропасть бесследно. Тут такого не было — старые феоды обустроены как игрушечные замки, каждая дорожка ведет к цели, люди пристойны и доброжелательны. Вот тут бы и жить, на самом-то деле.

— Быстро едешь — раньше помрё-о-о-ошь, — пропел он вполголоса, смакуя канифольное послевкусие, — тише едешь — вряд ли дое-е-е-едешь...

Ему нравилось, как звучала песня в отлично промытой элем голове. И еще ему понравилось ехать по Уздоку не малолетней толпой, а одиноким всадником на службе своего города. При оружии... хоть и деревянном, но случись что, есть и настоящее, взрослое, и по всей видимости уже заточенное в местной кузнице...

У долговязых братцев, Эрика и Эмиля, был один кабыздох на двоих, у Талески коня с роду не водилось, Левончик и Пауль одалживались Дрошевским битюгом. Дрош не любил езды верхом, запрягал битюга в бричку и ехал как настоящий сельский буржуй. И только у него, у Рира Ключника, был свой прекрасный белый, быстрый как лисица и выносливый мустанг.

«Рир Всадник, — подумал Рир приятную думу. — Рир... Странник.»

— Та-а-ак жи-и-иви, не трусь, бу-у-удь что-о-о-о бу-у-удет пусть, — пропел он, не особо вдумываясь в слова, — А что будет, дальше поймё-о-ошь...

Вчерашний срыв старшего Травинского оставил не самое приятное впечатление. Но причина, конечно, была крайне прискорбна. Бедняга скрипач погиб по глупости. Ему бы в столице все лето провести, играть на праздниках, деньги зарабатывать. Нет, поперся на войну, добровольцем. Эмиль ни с того ни с сего ощутил личную вину за погибшего, хотя каким боком он мог быть в этом виноват? Ну и раскомандовался, и ни у кого не хватило духу его остановить. Мечи, говорит, наточить срочно... наконечники... пробежки сократить... девок тренировать буду сам, Талески, мол, не желает. Совсем психанул чувак, перенапрягся. Разгильдяи, мол, сопляки мы все. Неумёхи. Слабаки. Спасибо дорогой друг, одно слово. Хорошо что Элиман его уболтала и увела оттуда, иначе как с ним потом общаться, с психом этим?

Ну и да, роанцы наши конечно помогли, говорят, в Уздоке найдём мастера на эти дела, там много народу ошивается с окрестных хуторов. Вот и поехали с ними в Уздок, и Эрика прихватили с собой. И конечно же выпили как следует, потому что нервы у людей не железные. Мягче с людями надо, а не вот так вот.

Кажется, роанцы вчера с кем-то сторговались и успели куда-то смотаться (это Рир ещё более-менее помнил), а потом, видимо, погнали с наточенными мечами обратно к Эмилю, которого через все эти нервные дела уже воспринимали как своего вождя. Хотя с чего бы? Лично Рир за него не голосовал и не собирался, харизмы у парня маловато, нервические припадки не в счет. А Эрик пропал из поля зрения где-то между этими событиями, видимо поехал к своей... к тайной, для непубличных контактов. Сколько ни делай вид что хочешь нормально жениться, а нутро не спрячешь. Под эту мысль Рир ухмыльнулся и сдул со лба белоснежную челку.

На развилке уздокской и капурнской дорог он еще раз посмотрел на положение солнца, и решил друзей на кузнице не искать, а ехать прямиком в Туон. Причем желательно ехать быстрее. С девяти утра ему уже следовало наматывать круги от почты до ректората и быть у всех на виду всякую минуту. Парни примерно об эту пору возвращались с тренировки, и еще четверо дежурных могли проводить время за своими делами в Туоне, готовые подорваться и прибежать по первому сигналу.

Он пустил коня галопом и снова запел:

— А что будет дальше, поймё-о-о-ошь!

И вот он ехал по капурнской дороге к Северному тракту и пел, а со стороны тракта ему наперерез двигалась чудная суетливая процессия.

Запыленные, изможденные люди еле плелись, то и дело останавливались, присаживаясь на пожитки, потом поднимались, брали сундуки в руки и медленно шли дальше...

Рир аж рот открыл от любопытства, а когда подъехал ближе, то и вовсе оторопел, остановился и спешился, потому что узнал дорогих преподавателей, явно потерпевших одновременно пожар, чуму и кораблекрушение...

Заведующий музыкальным факультетом господин Миминор бросился к всаднику, отсвечивая порванным рукавом сюртука, а когда узнал во всаднике любимого ученика и вовсе растрогался, восклицая на высокой ноте: — Господин Ключник! Какое счастье вас встретить!

— Господин... — Рир от растерянности не сразу вспомнил настоящее имя Миминора. — Господин... эээ... Шалейф! Почему вы тут? Как? Что с вами со всеми.... п...п...произошло?

— Ооо! — только и смог произнести господин Дарий Шалейф. Его потрепанный вид — всклокоченные волосы, царапины и грязь на лице и руках утвердили Рира в самых худших подозрениях.

Две чопорные пожилые дамы с медицинского и розовощекая Пудреница с художественного, тоже кинулись к юноше. Их несчастные, перепуганные лица выплеснули на беднягу дружинника возмущение и гнев.

— Ради Солнца, молодой человек! Где наша доблестная гвардия? Где дружина? Нас ограбили! У нас забрали все ценное! Прямо у стены обители знаний! Рядом с Туоном! Это неслыханно! Помогите нам! — кричали преподавательницы, перебивая друг друга.

Они обступили растерявшегося Рира, наперебой рассказывая о том, что с ними произошло, да так бойко, что Рир толком ничего и не понял.

И, наконец, дам оттеснил похожий на медведя светловолосый мужчина с капральскими нашивками на ржавом мундире. Его голова была перевязана куском нижней рубахи, через который проступала кровь.

— Дружина? — мрачно спросил он Рира, заметив синюю повязку на его рукаве. — Слышал, что всех наших угнали на фронт. Это правда?

— Так точно, — смущенно пробормотал Рир.

— Угум... А сопляки, значит, решили играть в жандармов? — мужчина с досадой смерил Рира сложным белесым взглядом, словно посмотрел в зеркало на свое отражение лет эдак двадцать пять назад. — Нашли время! Ну давай, жандарм... Одна нога здесь — другая там! Организуй нам повозку университетскую. И бутыль с водой прихвати.

— А вы... вы кто... я извиняюсь... кто вы есть?

— Я есть капрал Бабуля. С отпуска к вам на побывку. Что вытаращился? Слыхал про меня, видать. Вот бестолочь! Стоит, блеет! А ну! Садись на коня, едем в город. Будешь показывать что где.

Риру даже в голову не пришло спорить. Он послушно уселся в седло, капрал тоже забрался и устроился позади.

— Обождите тут в теньке, господа педагоги. Мы мигом разберемся. Трогай, блондинчик. Капралу Бабуле очень хочется жрать и спать.

Расследование зашло в тупик, едва начавшись.

Само ограбление случилось под утро, времени никто не отметил. Единственные карманные часы среди всех пассажиров были именно у Миминора, но посмотреть на них он не успел, сразу же их лишившись. Об эту пору пассажиры обычно спят, и в этот раз остались без имущества, так толком и не проснувшись.

Относительно внешних признаков грабителей никто ничего сказать не мог, — какие-то мутные фигуры в темноте, не то трое, не то пятеро, с дешевыми тесаками в руках и одним фонарем на всю банду.

Капрала Бабулю приголубили по голове дубиной, когда он полез из кареты защищать дам. На этом сопротивление и закончилось.

Взвалив на себя руководительские полномочия добровольной дружинной, Эмиль оказался в крайне неудобном положении. Вся эта затея с тайной вооруженной организацией грозила обернуться глупой детской игрой — если они не смогут выйти на след тех, кто ограбил педагогов. А они, похоже, не смогут — просто за отсутствием каких-либо навыков разыскной работы. Могло быть еще хуже — если слухи об их тренировках и разговорах дойдут до королевских служб, те, не моргнув глазом, повесят скандальное ограбление на бывших звездочётов.

Капрал Денежко был несказанно рад услышать от Эмиля, что в расследовании может понадобиться помощь гвардии. Он и двое его подчиненных, отдыхающие от караула, на просьбу командира добровольной дружины только ехидно разулыбались.

— Помилуйте, молодой господин, — воскликнул капрал Денежко, притворно смеясь. — Теперь ваша власть, куда нам вам помогать? Мы стережем ворота без выходных, день и ночь. Нам бы кто помог...

— Вот-вот, — отозвался с дальней койки капрал Бабуля, на правах раненого совсем ничем не занятый. — Пускай поиграют в сыщиков эти лоботрясы... А мы посмотрим... прямо отсюда и посмотрим, с полным комфортом. Так оно будет справедливей. Скажи, Денежка?

Денежко согласно кивнул.

Эмиль, совершенно уничтоженный таким приемом, вынужден был до самого обеда имитировать глубокое проникновение в суть дела, допрашивая потерпевших, по многу раз выясняя детали произошедшего.

Детали путались, противоречили друг другу.

Три женщины, среди которых Эмиль знал только преподавательницу по древнему прикладному искусству — Пудреницу, от страха ничего не запомнили, а мужчин — музыкального теоретика Миминора и пожилого физика Пваленчникова намеренно положили лицами в землю, вместе с кучером. Они ничего не видели, кроме глухих масок, грубых сельских башмаков, междометий и свиста.

Тупик становился всеобъемлющ...

После обеда к Эмилю присоединился конный гвардеец, которому, видимо, в подробностях пересказали визит Эмиля к капралу Денежко. Конный не смеялся, не пускался в анекдоты. Он вообще не был похож на обычного гвардейца. Собранный, мрачный, молчаливый боец лет тридцати пяти, великолепно держащийся на лошади.

— Савва Годэр, — представился он. — Надо съездить посмотреть на место преступления.

— Эмиль... Травинский... нам... разве нам известно точное место преступления? — ответил Эмиль, удивляясь.

— Еще как известно. Дилижанс торчит на северной дороге, даже колеса сняли. Наверняка там и следы рядом...

Они поскакали туда сразу же, Эмиль был, положа руку на сердце, несказанно рад убраться прочь с глаз своих преподавателей, так бесславно и цинично униженных в прямой близости университета, которому посвятили всю жизнь.

У Эмиля кошки скребли на душе... ведь именно их общая выходка привела к тому, что господин комендант слетел с катушек и был убран отсюда вместе со своими бойцами... и теперь город остался фактически беззащитен.

Годэр, видимо, из простой человеческой доброты подключил Эмиля к розыскным действиям, а так, конечно, в таких делах щеглы с музыкального никому и даром не нужны. Догадка эта крепла от минуты к минуте.

За четверть часа они добрались до дилижанса, колеса и правда были уже сняты, грабителями или более поздними мародёрами, установить было невозможно. Годэр деловито осмотрел карету, внимательно изучил окружающее пространство. Сошёл на край дороги, встал на четвереньки, полез в кусты, изучая чуть ли не каждый камушек.

Эмилю пришла в голову счастливая мысль — зарисовать место преступления. Оставаясь в седле, он вытащил из заплечного мешка блокнот и принялся подробно зарисовывать всё, что видел — и карету без колес, и дорогу, уходящую за поворот, и брошенные оглобли, и истоптанную дорожную пыль, и кусты поодаль. Получалось недурно — не для отчёта, конечно, но во имя простого смысла пребывать на этой дороге, когда от тебя ничего не зависит.

Он показал рисунок Годэру, когда тот облазил всё что хотел и снова сел на своего вороного. Годэр, взглянув, равнодушно кивнул. Потом вытянул руку в сторону кустов:

— Ждали там. Вышли на дорогу, остановили экипаж, подхватили лошадей под уздцы, ссадили кучера. Выпотрошили пассажиров. Ушли полем.

— И куда теперь? — спросил Эмиль.

— Уздок, — коротко ответил Годэр, как нечто само собой разумеющееся.

Он выглядел усталым военным, побывавшим, вероятно, и на этой войне тоже, но заскучавшим и поехавшим расследовать ограбление туонского дилижанса. Чтобы развеяться, вероятно.

— А что в Уздоке? — спросил Эмиль.

— Пива попьем, — отозвался Годэр. — Дело глухое, перспектив никаких. Так хоть отдохнём.

— Как же никаких, — удивлённо спросил Эмиль.

— Да никаких, — устало отозвался Годэр. — Не позднее воскресенья хабар продадут либо в Уздоке, либо в Каркассе, либо в Броскине... да где угодно. А когда продадут хабар — всё, пиши пропало.

— И что, ничего нельзя сделать, — полуспросил Эмиль упавшим голосом.

— А что ты сделаешь? Надо в каждый дом зайти только в этом феоде. Двести шестнадцать хуторов, деревень, сёл, заимок, станций. И искать конкретный хабар, который ты даже не знаешь, как точно выглядит. Кто это будет делать? Ты сам? А наши все на войне. Такие гоп-стопы только по горячим следам ловить. И то, надо очень быстро копытами шевелить, очень! Буквально в первый час-два. Сейчас уже поздно. Отчёт написать, и вся любовь.

В Уздоке Годэр расслабился и принял последовательно несколько пинт. Его лицо немного обмякло и стало человечнее. Теперь было понятно, что не такой уж он и мрачный, просто он зубы съел на этой службе, и ему совсем не интересно всем этим заниматься.

Эмиль, памятуя вчерашний успех Диниса и Ваниса с заточкой мечей, поспрашивал местных о хорошем кузнеце, дескать, подковы бы поменять. В уме он держал, что к кузнецам имеет смысл тщательно присмотреться, и спрашивать нарочно невзначай.

Местные как-то странно отводили глаза, и советовали идти к старосте — у него, мол, есть свой кузнечный горн и кузнецы к нему ходят артелями. Ничего конкретного не ответили. Ну, Эмилю в этом отношении и не могло повезти — он выглядел королевским герольдом, ещё и с деревянной дубинкой на поясе, неприлично маленькой к его росту и руке, да с несуразной зелёной повязкой дружинника.

Годэр, опьянев, нашёл в этом некоторую забавность.

— А ну да, ты оригинально придумал... ходишь такой, выспрашиваешь о кузнецах, типа никто не понимает, что хочешь вслепую наткнуться на хабар. Удачи тебе, музыкант... но перехитрожопить деревенских, увы, не получится.

— То есть как? — изумился Эмиль. — Получается, они знают, кто ограбил??

— Ну конечно же они знают, — Годэр рассмеялся. — Может даже и все до единого. Но только хрен они тебе скажут. И мне не скажут. Чанову бы — и то не сказали, чхать им и на Чанова и на меня и на тебя, Чанов сегодня есть — завтра нет, ты вообще непонятно кто такой и откуда, а им здесь жить всю жизнь.

Эмилю стало тяжело. Криминалистика оказалась очень неприятной наукой.

— Но это же как-то делается наверное... — промямлил он, просто чтобы что-то промямлить.

— Так и делается, — Годэр обмакнул губы в пиво. — По горячим следам... а потом надо хватать, бить и в кандалы заковывать. Прессовать, угрожать каторгой, виселицей, закрывать дело... Создавать проблемы. В мирное время мы такое делаем. А сейчас — нет. Потому что все на войне... Некем сейчас...

Эмиль уже разочаровался в полицейской службе до глубины души. Едва только пришло понимание, до какой степени эта служба низка и презренна. Но что же было делать, особенно теперь... теперь, когда под этой «добровольной дружиной» прячется его личный проект, организация, давно рисовавшаяся ему, пусть и нечётко, но теперь возникшая по-настоящему? Неужели отрекаться? Нет. Нет... Нет.

Годэр допил, щелкнул пальцами, подозвал разносчицу, бросил ей золотую монету на поднос.

— Выпьешь, молодой? — спросил он Эмиля, уже ощущая каков будет ответ.

— Пожалуй нет, — отвечал Эмиль. — Надо продолжать расследование. Спросить подробно, что украли. Список составить. Сейчас все уже немного успокоились, может, вспомнят что-нибудь новое.

Годэр хмыкнул, покивал благожелательно.

— Ну а я... пожалуй сегодня вечерком нажрусь... День сегодня такой... длинный... жаркий... и от начала до конца — полная дрянь каждую минуту.

Продолжение следует...