Эмиль помог мне устроить вещи, предложил флягу с чаем и спросил:
— Ты чего такая? У тебя глаза опухли. Что-то случилось?
— Аллергия... — соврала я. — Желтозвездочки распустились, и вот, пожалуйста.
Как же стыдно и горько было ему врать. Как странно и глупо было вообще оказаться в этой истории, купиться на ухаживания Эрика, зайти так далеко. Зачем вообще было все портить? Дружили и дружили. Мне казалось, что я больше никогда ни с кем не захочу целоваться, но это, конечно, был самообман. Женщина, которую во мне разбудил Эрик, была еще очень юна, неопытна и стыдлива, но она проснулась, потягивалась и прихорашивалась где-то внутри меня. Она себе нравилась и хотела нравиться миру. Пути назад не было.
Перед самым отправлением к нам подсела Ричка. В коротком летнем платье, с яркой лентой в волосах и с крупными сережками в ушах, спускающимися до самой шеи. Она явно была настроена весело проводить время.
— У вас тут помер кто-то? — оценила ситуацию Ричка, а когда заметила лицо Эрика, то ее зеленые накрашенные глаза стали как пятаки. — О-го-го! Эричек! Кто это тебя?!
— Эричек... — передразнил Эмиль и его прорвало: — Руки чешутся добавить! Разукрасить себя за два дня до концерта! Как бандюк с Южного тракта. Только Эричек может так вляпаться. Патетические «Галеры» Амслея! На лютне! Великое произведение начала эпохи! И с такой рожей! Кавен никогда тебя не забудет, уж поверь!
— Отвали от меня со своими нравоучениями. Просто захлопнись! Понял?! — вызверился Эрик. — Лучше всех сыграю. Тебе назло! — Он отвернулся, стал смотреть в окно.
— Себе назло сыграй, — вызывающе процедил Эмиль.
— Не переживайте вы так. — Ричка положила руку Эмилю на колено. — Синяк мы замажем. У меня пудра есть.
Послышался крик Картофельного Глаза: «Отправляемся!» Ему ответили кучера, и наша бричка тронулась от станции дилижансов, вместе с пятью другими крытыми повозками, по Главной улице и мосту через Клячку, к Южным воротам, на большую дорогу Девании.
Ричка посидела немного, тяготясь всеобщим молчанием, а потом вытащила из уха серьгу и сказала:
— Хотела вас попросить... У меня сережка сломалась. Эм, не поможешь?
— Дай-ка сюда. — Эрик решительно перехватил сережку и осмотрел. — Просто дужка разошлась. На стоянке достану инструменты и сделаю, вообще не проблема. — Он положил сережку в карман, прострелил меня надменным взглядом и снова уставился в окно.
Ричка пощебетала еще недолго и тоже притихла.
Птицы заливались на все лады, мимо проплывали только засеянные поля и крошечные озера, возле которых ютились хутора и деревеньки.
К полудню мы миновали луга Девании и въехали в Темный лес, откуда до широкого Южного тракта было перетерпеть ночь.
Повозку потряхивало и мотало. Меня укачало. Измученная, не спавшая толком всю ночь, я задремала, а когда очнулась от тяжелых снов, то поняла, что лежу на плече у Эмиля, укрытая его курткой, а он сидит боком, так, чтобы мне было удобно. Его рука, которую я придавила, затекла, но он не осмелился вытащить ее и обнять меня, просто терпел.
Ричка что-то рассказывала Эрику. Он только делал вид, что слушает. Отвечая невпопад и невпопад смеясь, он упрямо холил свою злость, переливал ее по венам, густо сдабривая ревностью.
Я встрепенулась, поблагодарила Эмиля и извинилась, что прилегла на него.
— Все нормально. — Он размял руку и сел ближе. — Можешь ложиться снова.
Не хотелось дразнить Эрика, но делать было нечего. Смутись я, помедли, Эмиль закроется и больше не предложит мне свое плечо. А его защита, внутренняя тишина и сила возвращали меня к жизни. Я не была «пустым домом», не ревновала и уже даже не злилась. Эти чувства в избытке поставлял в мою душу Эрик. Мне просто хотелось спрятаться от всего, зализать рану, забыть. Мне хотелось близкого человека рядом с собой. Такого, который не обидит.
И я прислонилась к Эмилю снова.
Тогда он вытащил из-под меня руку и положил мне на плечо.
— Можно так? Я без всяких. Просто так удобнее.
Я почувствовала,что он покраснел, кивнула и осторожно устроилась под его рукой, но, конечно, уже не уснула. Спать было невозможно. Чувства раздирали. Я слышала, как бьется сердце Эмиля и стреляет ему в живот. И слышала, как вспыхнул Эрик, забурлил, заклокотал ревностью. Он смотрел на нас с презрением, готовый разорвать брата и меня заодно. От его коленей в мои били злые молнии.
— Правильные девушки такие правильные, — не выдержав, процедил он.
— Заткнись, — посоветовал ему Эмиль. — Пусть поспит. Тебе жалко?
Эрик еще поязвил и поерничал, но бравада давалась ему с трудом, надолго его не хватило. Вскоре Ричка тоже начала зевать, и в итоге притулилась к Эрику. Тот сразу обнял ее, положил руку на талию, демонстративно, уверенно, словно только и ждал повода нам отомстить. Он смотрел мне в глаза, а сам забирался пальцами ей под кофту.
— Не беси меня! — мрачно рыкнул Эмиль.
— А то что?
— А то заработаешь второй фингал. Для симметрии! Дедушка будет счастлив тебя лицезреть!
— Ну-ну! Раздухарился-то! — презрительно скривился Эрик, но Ричка уже устыдилась, вытащила руку Эрика из-под кофты, оставив свою ладошку на его руке. Мол, так можно, а так нельзя.
Я ухмыльнулась и сама удивилась своему злорадству.
Так мы и ехали. Мимо тянулся густой хвойный лес, а ночь в хвойном лесу темная даже в мае. Кучера повесили на повозки фонари, свет от них болтался как неприкаянный, лез внутрь, искал, куда бы упасть, осыпая пятнами спящих путешественников, да так и не находил пристанища.
Я спала у Эмиля на плече, он обнимал меня. Рядом с ним было тихо и уютно. От него не шло возбуждение, только волнение и нежность, желание меня защищать, охранять. Это не было доверие равных, он по-прежнему оставался закрытым, вещью в себе, одиночкой. Но его тянуло ко мне, это его смущало и на самую малость выводило из душевного равновесия.
Под утро он не выдержал и уснул сам, притулился ко мне головой к голове. Бричку потряхивало, его голова подпрыгивала на моем плече, как мячик. Хотелось прижать ее ладонью, чтобы ему было удобнее. Я осторожно подсунула Эмилю под щеку куртку, но он проснулся, извинился и привалился на другую сторону, к стенке.
Ричка спала у Эрика на коленях. Тот храпел. Ноги его были втиснуты между моими. Я подумала, как же трудно, наверное, жить с таким ростом. В общежитии ребята сняли с кроватей спинки и поставили табуреты, укрепили веревками, чтоб не разъезжались, и тем самым решили вопрос. Но четырехместные, тесные брички явно сконструировали не для них.
Я подогнула ноги под себя, чтобы Эрику было хоть немного удобнее, прижалась к спящему Эмилю, и он снова обнял меня, во сне.
Когда я проснулась, солнце уже вовсю светило, птицы опять трезвонили, а Эрик целовался с Ричкой. Держал руку на ее шее, водил большим пальцем по ее ушку, как раз тому, в котором болталась починенная сережка, и смачно облизывал ее красные губки.
Я быстро закрыла глаза, чтобы он не знал, что я увидела. Живот свело. Но волна возбуждения быстро схлынула. Ревность даже не кольнула меня. Были неловкость, стыд за него и за себя, ужас, что я могла стать «одной из» в ряду его бесконечных подружек. Да, всякие были чувства, а ревности не было совсем. Это меня удивило. Я вспомнила, как сильно ревновала Эмиля к Ричке. Вспомнила, как сжимала в руке нож, узнав, что Эмиль приехал на день рождения не со мной, а с ней. И потом подумала, что если бы Эмиль так целовался с кем-нибудь на моих глазах, моя душа просто сгорела бы. Вот раз – и нет. Возможно, душа Эрика тоже сгорела в тот момент, когда Эмиль меня обнял, но Эрик с этим разобрался по-своему.
И пусть. Пусть ему будет не так плохо.
Я сидела, зажмурившись, не шевелясь, безрезультатно пытаясь выбросить из головы родинки на его шее, линии его голых плеч и бедер, его возбужденное мужское достоинство, запах его дыхания, его губы и руки на своей груди.
Стена презрения, которую он вырастил в тот миг, когда получил категорический отказ, была только защитой. Но тогда я еще не понимала таких очевидных вещей.
Эти ботинки под лавкой казались мне чужими ботинками, эти штаны, руки и губы, кудри и большие уши — все казалось чужим. Он лапал девочку в полуметре от меня. Это было грустно, неприятно, но не смертельно. Пусть. Эрик искал легкой добычи, он ее получил.
Эмиль заерзал, тело его затекло, он проснулся не в духе, хрустнул шеей и попробовал вытянуть затекшие ноги.
Эрик и Ричка, наконец, отлипли друг от друга, и Ричка с удовольствием облизала губы.
— Понятие «личное пространство» вам ни о чем не говорит? — скривился Эмиль.
— Да кто бы умничал-то! — вызывающе заулыбался Эрик и бросил многозначительный взгляд на меня. — Моралист!
Эмиль обнаружил свою руку на моем плече, смутился и замолчал.
Второй день был еще хуже. После отдыха на хуторе у поворота к Южному тракту мы продолжили путь.
Эрик то язвил, то храпел, то лобызал и лапал Ричку. Эмиль психовал, я держалась. Просто была рядом с ним, и все. Просто терпела Эрика и его горячую браваду. Пусть перебесится.
К вечеру второго дня мы въехали в предместья Алъеря. Сначала лес сменили обширные плантации и теплицы, вокруг которых раскинулись большие деревни, на дороге появились обозы с грузами и кибитки, везущие пассажиров. Потом мы оказались среди густо настроенных фабрик, маленьких и побольше, кирпичных и облицованных глиной, симпатичных и страшненьких, но все как одна дымящих в небо высокими трубами.
— Здесь делают буквально все, — объяснил Эмиль. — Все, что касается легкой промышленности, конечно. Потому что тяжелая — это в основном Кивид. Там больше воды. Здесь тоже все построено вдоль порогов Ааги, но на производство металлов Ааги не хватит.
— У нас в Озерье тоже есть фабрики. Целых три. Я думала, это много...
Как ни была я измучена дорогой, но смотрела по сторонам во все глаза. Мы ехали и ехали, а фабрики не кончались.
Когда показались башни Алъеря — высокие белые башни со шпилями, на которых развевались флаги, — уже наступила ночь. Натянуло обещанные мне тучки, и принялся моросить теплый дождик.
Мы въехали в высокие городские ворота и долго еще петляли улочками по мокрой мостовой. Город спал, шумели только кабаки и трактиры, а жилые кварталы смотрели на нас черными окнами, пахло влажной пылью, цветами и уборными, пахло супом, котами и людьми. Все было очень необычное и уютное. Ужасно хотелось поспать в постели, но брички ехали и ехали, Алъерь казался бесконечным.
Прибывших из Туона музыкантов поселили в лучшие гостиницы. Всю нашу компанию втиснули в прекрасный трактир «Сестра Куки», буквально в двух шагах от площади Музыки и концертного зала.
— Сегодня никаких возлияний, — предупредил брата Эмиль. — Завтра вечером играть. Потом накидаешься.
— Обойдусь без твоих советов, — дежурно буркнул Эрик. — Притомил уже!
В итоге мы все-таки выпили за ужином по пинте пива. И к счастью. В ту ночь я спала как убитая.
Мне снилась мама. Молодая, черноволосая, мама держала меня за руку и объясняла, что не стоит без нужды демонстрировать свои особенные способности никому.
— Ничего в них страшного нет, — улыбалась она, — но люди разные, есть и злые, могут не понять, а могут и обидеть.
— Почему я такая? — спрашивала я. Во сне мне было лет девять, не больше, потому что мама казалась очень высокой.
— Какая еще «такая»? Волшебная? Да разве же это плохо? Смотри, как чудесно ты рисуешь. Это тоже твой дар. Его ты можешь показывать миру смело!
Руки у мамы были сильные и ласковые.
С ней было так же хорошо и спокойно, как с Эмилем.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57903-belaja-gildija-chast-10.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
