Зал был набит битком. Просто вот никогда не видела столько людей в одном месте. Их было, наверное, не меньше шести сотен. И все сверкали нарядами, как на карнавале.
И зал сверкал. Десятки ламп стояли на высоких ножках вдоль рядов бесчисленных, обитых красной тканью кресел. Над всем этим великолепием возвышалась ракушка королевской ложи, с парчовыми занавесками, богатыми креслами, резными ручками, перилами и всем прочим, что только может быть резным или украшенным росписью.
Широкая сцена, выложенная дорогим паркетом, уже была открыта, а на сцене стоял рояль, как знак того, что он правит сегодняшним балом.
Люди суетились, искали свои места, лакеи в темно-синих ливреях бегали туда-сюда, помогая всем рассесться.
А потом раздался первый удар гонга, и шум понемногу стал гаснуть вслед за лампами. Ко второму удару остались только яркие канделябры на сцене и уютные — в королевской ложе.
— Представить себе не могла эдакой помпезности, — прошептала Ванда.
Мы сидели в третьем ряду. Ванда была в красивом нежно-розовом платье, которое очень шло к ее серым глазам и пепельным волосам. А я так и осталась в любимом синем, только добавила черный бархатный жакет — самую нарядную вещь из моего скромного гардероба.
За минуту до того, как закрыли главные двери, прозвучал последний удар гонга, и все замерли в ожидании короля.
Позади меня началась возня, а громкий, раскатистый бас принялся отчаянно извиняться.
Я обернулась. Дедушка Феодор решительно протискивался мимо чужих коленей. Некоторые особо сообразительные привставали, но чаще ему приходилось просто перешагивать через ноги сидящих. Он охал, топал, фыркал, вздыхал и без конца произносил: «Извинения просим, ага!», «Не серчайте, дорогой друг!», «Благодарю!», «Еще раз со всем уважением!» Ох и тяжко ему приходилось. С такими-то размерами.
Дедушка чудом втиснулся в просторное кресло позади нас с Вандой. Все, кто были за ним, сразу принялись возмущаться, что он загородил им сцену. Мы с Вандой получили тычок коленями в спины, а те, кому посчастливилось оказаться по соседству, тут же огребли от деда локтями в бока. Кто-то предложил великану сесть на пол.
— Это вряд ли, любезные господа, — весело прогрохотал дедушка. — Единственное, что поможет — голову мне отрезать. Если, конечно, кто рискнет.
После такого заявления все притихли, а в королевской ложе появился король в сером костюме. Очень хотелось рассмотреть Кавена получше, но я успела заметить только его знаменитые очки. Король быстро поднял руку, приветствуя публику, опустился в богатое кресло, и последние лампы погасли.
В первом отделении играли все вперемешку, и струнные, и духовые, и даже трио виолончелей. Но я ждала Эрика.Он должен был выступать перед самым антрактом. Так распорядился жребий.
Я ждала и ждала, а потому очень невнимательно слушала остальных. Дедушка изредка кидал шуточки в адрес юных музыкантов. И хотя он старался говорить потише, склоняясь над моим ухом, чтобы слышала только я, на него все равно шикали.
Когда появился Эрик, великан сказал:
— Без выкрутасов не обойдется. Уж поверь!
Я ему верила.
Эрик Травинский вышел на сцену так, словно это была и не королевская сцена вовсе, а университетский двор, по которому он уже не раз гулял вдоль и поперек. Зал тоже будто бы был ему знаком, а всякий в нем сидящий состоял с Эриком в добрых приятельских отношениях. Даже король. Чего уж там мелочиться!
Фрак ему мешал. Нет, фрак ему очень шел, делал элегантным, придавал солидности и благородства, но именно это и мешало, сковывало в движениях и вынуждало улыбаться не так широко и беспечно, как Эрик привык. Фрак обязывал, а обязанностей Эрик не любил. Поэтому он артистично повел плечами, избавился от фрака и ловко повесил его на спинку стула. Потом повернулся к залу и поклонился королю. Своим фирменным театральным, нарочито глубоким поклоном. Одним словом, Эрик еще не начал играть, а зал уже обожал его.
Прежде ему вынесли стул и подставку для ноги. На стуле лежала его лютня. Тринадцать струн, край грифа дважды заломлен и помещался по собственной ширине в длину пять с половиной раз. На барабане протертое пятно от ладони, на деке — вензеля и звезды. Та самая лютня, с которой все началось.
Эрик взял инструмент в руки, уселся, долго возился, устраиваясь удобнее, то подгибая одну ногу под себя, то выставляя другую чуть согнутой в колене. Наконец устроился, приобнял лютню и прижал ее к животу.
Гриф вверх. Не так как на гитаре, почти вдоль колен, а несколько драматично задирая левую руку к плечу.
Он был в белой рубашке, с черным, небрежно повязанным на шее бантом. Синяк на его лице сиял как вызов. Я так надеялась, что Ричкина пудра решит дело, но Эрик с радостью послушался совета дедушки и послал пудру к ведьмам. Синяк ему был нужен на сцене для пущего эффекта. А заодно для того, чтобы жечь мне сердце открытым огнем.
Эрик ласково положил пальцы на струны, ослепительно улыбнулся залу и принялся за акт публичной любви.
Вот в кого Эрик был влюблен по-настоящему. Не в меня, не в Ричку, не в какую-нибудь другую девочку. Эрик любил лютню. Как госпожу, как богиню — благолепно, нежно и старательно, не жалея пота и чувств.
Мне казалось, что от его умелой любви лютня поет голосами разных женщин из разных времен и народов, лучших певиц, блудниц и праведниц, цариц и служанок, и голоса их множатся и стекаются в один.
Сначала нежная мелодия стерла с душ слушателей все лишнее, настраивая их на нужный лад. А когда зал был готов, Эрик повел рассказ о том, как немногие спасенные после падения Древнего мира люди плыли по Великому морю на трех галерах в поисках нового дома.
Скрипели мачты, кричали чайки, палуба полнилась всяким народом.
Тут были и суровые мужчины, и испуганные женщины, были дети, много детей. Взрослые вели себя как взрослые, а дети вели себя как дети — радовались солнцу и птицам, затевали игры, смеялись и ссорились. Они не обращали внимания на голод, на плач матерей и подавленность мужчин. Дети катали по палубе катушку из-под лески, стараясь загнать ее в щель между двумя бочками с пресной водой.
Девочка с белыми косичками держала в руке яблоко. Должно быть, на борту галеры яблоко было великой ценностью. Тем более спелое, красное, с одним только желтым боком.
Девочка его не ела, просто держала и разглядывала, не решаясь поделиться драгоценностью с тем, с кем ей очень хотелось поделиться — с черноглазым смуглым мальчиком лет десяти, который так весело и ловко лазил по реям.
Женщина с младенцем на руках сидела на корме, прислонившись к борту, волосы ее были спутаны, щеки впали, она спала от усталости и изнеможения. Какой-то мужчина принес ей в ковше воды, она пригубила, но так и не очнулась.
Тщедушный, черный от загара старик перевязывал сухими пальцами рану на ноге несчастному юноше. Неопытный матрос упал с реи и разодрал бедро крюком.
Людей было много, но большинство их историй остались скрытыми от нас, слушателей, следовало понимать лишь главное — плывущих ожидала неминуемая гибель.
На этой ноте часть закончилась. Наступила недолгая тишина, нарушаемая только нетерпеливыми кашляющими. Хлопать между частями не положено. Это мне объяснили еще днем.
И вот лютня вновь взвилась над парусами. Галеры плыли, люди терпели. Небо темнело.
В следующей части началась буря. Аккорды забили, точно брызги пенных волн, точно крики мужчин и плач женщин.
И поднялся ветер, и начался шторм, и матросы спустили паруса, и пассажиры в ужасе прижались к палубам.
Стихия бесновалась, гремела, шатала легкие посудины, играла ими, а когда наигралась вдоволь, перевернула все три разом, шутя ткнула волной, как надоевшие игрушки. Люди посыпались в воду, словно яблоки из корзины.
Лютня зарыдала, прощаясь с тонущими, провожая в Подтемье мужчин, стариков, женщин и детей. Тех, кого еще пожирали и перемалывали в пене хищные волны, и тех, кто уже камнем шел на дно...
Погибель длилась всю вторую часть.
Третья часть произведения оказалась совсем другой. Светлой и пронзительной, музыка поднялась над морем, дала панораму сверху. Прозвучала лучом надежды.
В небе появились эферы. Светловолосые, красиво сложенные мужчины с огромными зелеными крыльями. Они летели сквозь ветер и мглу. Чайки рассказали им о галерах, везущих последних выживших из человеческого рода.
Эферы спасли только детей. Взрослых им было не унести.
Они отбирали у пучины моря будущее новое человечество, и море послушалось их, смирилось.
Ему и так досталась знатная добыча. К тому же емудосталось яблоко. Белокосая девочка так и не решилась ни съесть его, ни отдать. Яблоко плыло по волнам, переворачиваясь к небу то желтым, то красным боком.
Когда лютня умолкла, рассказанная история еще долго держала зал в оцепенении.
По лицу Эрика катился пот, рубашка прилипла к телу. Он выдержал необходимую долгую паузу, потом поднялся со стула, бережно опустил на него инструмент, словно благодаря за прекрасную работу, развернулся к зрителям,и все увидели, что левое плечо музыканта порозовело.
Эрик согнулся, замер в поклоне, рыща исподлобья взглядом по рукоплещущему залу. Отыскал меня, заметил, что я плачу, и выпрямился со счастливой улыбкой. Плечо его из розового стало алым.
Все было как в тумане. Эрик надел фрак, забрал лютню и, поклонившись в последний раз, ушел со сцены.
В антракте дедушка потащил меня, а заодно и Ванду в гримерку. Мы стеснялись. И Феодор сказал:
— Без поддержки и одобрения женщины любой подвиг мужчины теряет всякий смысл. И неважно, сколько тебе лет. Идем, девчата.
Делать было нечего. И я пошла.
За сценой толпились люди. Какая-то пожилая дама, держа в руке пузырек со спиртом, обрабатывала Эрику плечо. Эрик сидел на стуле полуголый и кривился. Рядом с ним участливо крутилась Ричка. Эмиля нигде не было.
Я замерла на пороге и не вошла. Просто не имела права.
Все его поздравляли, охали и жалели. В моей голове все еще играла лютня, самая грустная, душераздирающая часть, где погибали люди, и их некому было спасти.
Эрик заметил меня, понял, что я впечатлена, восхищена и подавлена, обрадовался этому и подмигнул мне. Мол, да ладно тебе страдать — наша тайна, все нормально. Для него все было игрой...
Я нашла укромное место среди инструментов и брошенных вещей и там разрыдалась от избытка чувств. По-настоящему. Так, чтобы и меня уже наконец отпустило.
Эмиль играл сразу после антракта. К тому моменту я уже успокоилась, умылась.Дедушка по-своему понял мои слезы.
— Согласен. «Галеры» Амслея — великое произведение. И малыш хорошо его сыграл. Необычно. На нерве. А по позиции я потом с ним поговорю.
Зал решил, что лютнист вернулся на сцену.
Никто залу ничего не объяснял.
Мальчик был точно такой же, высокий, кудрявый и тощий. Ну разве что без фингала под глазом.
Мальчик был такой же, да, но на сцену он принес совсем другое настроение.
Он был отдельно, зал отдельно. А сдержанный, гордый поклон окончательно определил границы.
Эмиль был аккуратно причесан на косой пробор, черный бант, треугольные плечи, взгляд напряженный. Фрак сильно сужал фигуру и делал ее гротескно длинной.
В Эмиле было столько благородства и достоинства, что зрители в зале тоже выпрямили спины и тоже внутренне подобрались.
Этого Эмиль и добивался.
Флейта лежала на рояле в черном чехле. В полной тишине он подошел к роялю, взял инструмент, повернулся к публике и легко поднес флейту к губам.
Она заиграла. Словно бы сама. Поначалу казалось, что Эмиль ничего не делает, что нежная и звенящая музыка сама наполняет зал. Как вкрадчивый ветер, как летняя пыльца, как небесный свет.
Произведение, которое играл Эмиль, не имело своей истории. Оно было призвано говорить о нематериальных вещах. Таких, о каких размышляет ребенок, ничего не знающий о мире, и таких, о каких размышляет седовласый мудрец, проживший жизнь, но так и не познавший истину.
Я поняла это сразу, внезапно, вдруг. Наслаждаясь красивой музыкой, любуясь великолепным Эмилем, я осознала, как неостановимо время, отпущенное и мне, и братьям, и каждому живущему.
Я всем сердцем ощутила, как хрупок чудом выживший после падения цивилизации наш мир, как бесконечны небеса и неизмеримо Подтемье. Как мелочны мои переживания из-за глупого страстного мальчика, как бесценны абсолютно все радости и печали, случающиеся вот прямо сейчас, в эту секунду. Я поняла, что мне никогда уже не будет четырнадцать лет, и никогда Эмиль не сыграет больше эту мелодию в этом зале. Я поняла, что красота мимолетна и неуловима, как музыка, что одна и та же вещь может быть прекрасной или ужасной только в оценке человека. Сам по себе восход солнца — просто восход.
Я почувствовала, что больше не боюсь ни выбора, ни горя, ни своих тайн, что я благодарна миру за то, что вообще существую и могу чувствовать поцелуи и боль, любовь и разочарование, могу дышать, слышать эту чарующую, неземную музыку, могу видеть Эмиля, такого прекрасного, умного и робкого, с его закрытой, но заботливой душой.
Флейта рождала и рушила вселенные, звезды разгорались и гасли, летели планеты, лился свет, и наступала мгла. Все это происходило в моей душе и в душах притихших, озаренных истиной зрителей...
А потом все закончилось. Музыка смолкла, король встал, снял очки и уважительно захлопал в ладони — тихо, медленно, с одобрением. Эмиль вежливо поклонился королю, потом залу, потом снова королю, забрал с рояля футляр и спокойно ушел со сцены.
— Сукин сын! — с восторгом пробасил мне на ухо дедушка.
Все снова стало живым и объемным. Следом за Эмилем играли другие ребята. И красавчик Рир обольстительно исполнил лютневую балладу, и скрипка звучала, и виолончель. Я смотрела только на выход. Никакого терпения не хватало. Но когда концерт закончился, пришлось еще долго ждать, пока все музыканты выйдут на сцену вместе, и Кавен скажет благодарственную речь, и все ему поклонятся, и зал еще и еще похлопает, и король попрощается, и все повскакивают со своих мест, словно на пожар, и, конечно, застрянут при этом в очереди к выходу.
Я протолкалась в гримерку, где были все, и где стоял возбужденный гул разговоров. Подождала, пока Эрик перестанет поздравлять брата, а именно — лупить по плечам и орать: «Как ты их! Этой длинной нотой, прямо за горло!», подошла и сказала:
— Спасибо, Эмиль. Я сто раз умерла и родилась снова, пока ты играл. Никогда, никогда еще не слышала ничего столь прекрасного.
Он улыбнулся.
— Я в третьей части ошибся. Дедушка будет недоволен.
— А ты? Ты сам доволен?
— Нормально все прошло. Но могло быть и лучше.
Он лукавил. Он был доволен.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57979-belaja-gildija-chast-12.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: