Я стояла на крыльце Дома С Золотым Флюгером и не слышала ни единой души внутри.
Дом был пуст.
Край половика перед входной дверью оказался слегка отогнутым. Я сунула под половик руку и достала ключ. Чем-то дедушка Феодор напоминал бабушку. Бабушка тоже никогда не беспокоилась о своем имуществе. «Если кому что надо, — говаривала она, — пусть возьмет».
Я открыла дверь и осторожно вошла.
В доме все выглядело так, словно его оставили внезапно.
Сначала я прошла на кухню и обнаружила на большом столе разделочную доску с кольцами засохшего лука, нож, открытую банку с маринованными огурцами. В умывальнике лежала посуда. Мухи летали над почерневшими мясными обрезками. Я не ела сутки. А до этого неделю питалась только рыбой да двумя картофелинами Колича.
Но есть маринованный огурец на голодный желудок не решилась. Поискала по полкам и обнаружила завернутую в тряпицу горбушку черного хлеба. Черствого, но без плесени. Сунув горбушку в рот, я пошла по дому дальше, в надежде понять, что же произошло.
Просторная гостиная была в полном порядке, если не считать задранного, сложенного вдвое ковра перед огромным камином. На каминной полке мне бросилась в глаза наполовину сдвинутая — вот-вот упадет — костяная статуэтка толстого, ушастого животного с длинным-предлинным носом. Я видела такого в учебнике, но имени его не помнила. Я поправила статуэтку и заглянула в комнату рядом с камином. Камин наполовину находился в гостиной, а наполовину в этой небольшой, уютной комнате.
Широкая, разваленная кровать, курительная трубка на тумбочке у изголовья и там же — чашка, в ней — ложка.
На коврике у кровати — огромные, растоптанные домашние тапки. Комната дедушки...
И тут все брошено.
Войти я не решилась, прикрыла дверь, оглядела книжные полки под лестницей и стала подниматься на второй этаж.
На втором этаже пахло краской, будто кто-то совсем недавно грунтовал здесь холсты. Одна дверь — в конце коридора, одна — посередине, и еще одна — у самой лестницы. Я решила начать с дальней.
Половина потолка здесь была скошена, а маленькое окошко смотрело в сад. Два стола с разными слесарными инструментами, стопка нот, два пюпитра, один старенький диванчик без спинки. В углу к стенке тулились учебные мечи, рядом в куче — бумеранг, рогатка, деревяшки для игры в городки. Мастерская. Или комната для всего подряд.
Следующая дверь была заперта. Ключ торчал в замке, но я не захотела его повернуть, словно своим древним чутьем поняла, что именно сюда мне навсегда вход заказан.
Третья, ближайшая к лестнице дверь была приоткрыта, словно приглашая войти.
Я вошла и увидела почти полное повторение комнаты ребят в общежитии. С той лишь разницей, что эта комната была в полтора раза больше, а потолки на метр выше. Дом словно специально построили, учитывая родовую особенность Травинских.
Чисто прибранный стол стоял там же, где и в общежитии — слева. За дверью — платяной шкаф. Кровать вдоль окна аккуратно заправлена. Вторая, на которой стопками были сложены вещи, — на небольшом расстоянии от первой. У изголовья каждой — тумбочка. Над кроватью Эмиля висела карта мира. А над кроватью Эрика — здоровенный лист бумаги, исписанный короткими четверостишиями и изрисованный всем подряд, от мечей и лошадиных морд до женских бюстов. Я никогда не видела, как Эрик рисует, но сразу поняла, что такие смешные фигурки может нарисовать только он.
И наконец я заметила флейту. Черный футляр одиноко лежал на тумбочке возле дальней кровати.
При виде флейты Эмиля пустота, напряжение и страх, наполнявшие меня, разом подвинулись, давая место слезам.
Я поняла, что так устала, что ноги больше не держат.
Скинув красный плащ Колича и аккуратно его сложив, я выбрала из лежащих на кровати Эрика вещей рубашку поменьше и какие-то старые подштанники, надела все на себя. Затем забралась в кровать Эмиля, укрылась его одеялом. Сунула нос в его подушку. И запах, родной, ни с чем не сравнимый, вошел в меня покоем и сном, мгновенным сном под защитой дома друзей.
Эрик приехал утром. Сполз с седла, открыл ворота и привязал взмыленную лошадь во дворе.
— Потерпи, дружище! Остынь пока!
Дом был открыт. Эрик вошел, специально громко хлопнув дверью. Тишина. Вот ведь...
Все спят. Спят и не знают, что происходит в мире.
Он прошел на кухню, не обратив внимание на развал, напился из ведра и посмотрел на себя в зеркало над умывальником. Его лицо, опухшее, все в синяках, было серым от дорожной пыли.
Он умылся и принялся рыться в поисках бинтов и спирта. Нашел только флакон с йодом. Залил разошедшуюся рану над бровью, и, ругаясь сквозь зубы, еще раз поискал бинты. Надо разбудить Эмиля. Все ему рассказать. Деда все одно не добудишься.
Он поднялся по лестнице прямо в ботинках, открыл дверь.
«Тюли-люли, а вот и я!» — хотел закричать он, но увидел Итту и замер, словно пораженный громом.
Эрик сначала подумал, что его черепно-мозговая травма все-таки не прошла даром. Ему мерещится.
Он мотнул головой, но Итта была здесь. Она спала. Темные волосы раскинулись по подушке. Веки во сне дрожали.
— Темная дева... — проговорил он. — Вот так сюрприз....
Итта открыла глаза и мгновенно села. Эрик заметил, что она сильно похудела, лицо ее исцарапано, волосы спутаны, руки испачканы.
— Солнце! — Итта вскочила, бросилась к нему, прыгнула на шею. Обхватила руками и ногами. Прижалась к нему всем телом.
Он подхватил ее под спину:
— Ничо себе! Ты меня с Эмом не спутала случайно?
— Я никогда вас не путаю... — всхлипнула она. — Никогда...
Он понял, что ее душат слезы, обнял покрепче.
— Да что с тобой случилось, темная дева? Что ты тут делаешь?
Он хотел сказать: «В его кровати...», но подумал: «Ясное дело — в его, в чьей же еще?»
— Эрик... Эричек... Я вечером пришла, никого нет. Вообще никого. Все брошено.
— Так ты что, одна здесь?
— Уже не одна. Дай мне минуту осознать, что ты рядом. Баси мне в ухо. Говори что-нибудь. Эр... — Она вцепилась ему в плечи крепко-прекрепко. — Ты не представляешь, что со мной было...
— Это ты не представляешь, что было со мной... Итта. Я... очень... рад тебя видеть...
Он осторожно, не разжимая объятий, поставил ее на пол, она подняла на него заплаканные глаза и увидела опухшее от бандитских сапог любимое лицо.
— Эрик. Где тебя так?
— В Алъере. Слава лучшего поэта столицы нынче дорого обходится...
Я нашла на кухне бинты и вату, разожгла плиту, вскипятила чайник, отыскала на полке сухари и мед. Эрик был голодный, как свереб, и умял целый пакет засушенного для голубей хлеба.
Потом я обрабатывала ему рану над бровью, он ныл, кривился и грыз сухарь. И все рассказывал и рассказывал. Я решила дать ему облегчить душу первому. Его истории были куда веселее моих. Я смеялась, он смотрел, как я смеюсь.
— Одним словом, ты осчастливил всех женщин Алъеря.
— Ну нет, парочку неохваченных там еще осталось. — Он внезапно примолк, а потом ухмыльнулся. — Я думал о тебе. Часто.
— Я тоже думала о тебе. И да… Эрик… Спасибо за розы. Тогда, перед отъездом. Я знала, что это от тебя. Ты же их прямо на кровать положил.Влез в окно и положил. Алые, как по Хондрексу. Кто бы еще додумался?
— Ага! Ободрал для тебя несколько королевских клумб. Чтобы ты знала, что отказала лучшему любовнику столицы...
— Буквально несколько дней назад я очень об этом пожалела, — вздохнула я.
— Правда?
— Представь себе!
И я рассказала Эрику всю свою историю.
Рассказывать ему было просто. Я была совершенно уверена, что для Эрика моя двойная природа — тьфу. Даже здорово. Еще один повод восхищаться и вот так влюбленно смотреть.
— Круто! — выслушав, выдохнул он. — Вот это да! Плавать под водой часами. Я б так хотел! И эти зубки твои и кожа... Я тогда... ну тогда... когда тебя увидел в этом вот всем превращении... чуть с ума не сошел от возбуждения. Конечно, я подозревал, что ты волшебная. А тут... прям как увидел... Тоже, знаешь, крышу снесло от такого! – Он помолчал с минуту и добавил: — Пусть только мне попадутся... эти... иттииты твои. Огребут так, что про все свои сверхидеи позабудут. Ничего еще лучше кулака против сверхидеи не придумали. Дыщ под дых, и ум на глазах светлеет. Сведьмами я и так и так собирался словечком перекинуться... Эпитафию им прочесть...Кто там еще, говоришь? Ойёлли? Ну ты подумай! Развелось извращенцев...
Он старался говорить шутливо. Но я видела, что Эрик ужасно взбешен всей моей историей. Я слышала его чувства, сердце мое разрывалось. Он по-прежнему меня любит. Пусть одну из многих, но...
— Эрик...
— Что? Не думай, пожалуйста, что я дурак. Я знаю, что виноват, и знаю, что все испортил. Вполне справедливо, если ты будешь с ним...
— Почему?
— Почему-почему? — Эрик резко встал. — Потому что он лучше меня... Хотя я определенно красивее!
— Определенно! — улыбнулась я.
— И талантливее! — Эрик скорчил важную гримасу, но тут же скривился. — И так все лицо болит. А теперь еще и щиплет. Ненавижу йод. Идем, Итта, попробуем выяснить, куда подевались наши.
Мы обследовали весь дом. Выяснили, что рюкзак Эмиля пропал, пропали его деньги, нож и кресало.
Потом Эрик перевернул кладовую и понял, что нет дедушкиного гвардейского мундира и штанов для верховой езды.
Тогда он хлопнул себя по больному лбу, воскликнул: «Якорек!» и опрометью бросился из дома. Я побежала за ним, в конюшню.
Якорька не было, а весь двор перед конюшней был исхожен лошадиными копытами. Эрик сказал, что кроме Якорька, который дедушкин, тут потоптались еще две или три лошади.
— Час от часу не легче! Ну и кто здесь был? — Эрик, петляя по заднему двору и приглядываясь ко всякой мелочи, точно заправский сыщик, обошел конюшню, сеновал и направился в сад. Я следовала за ним.
В саду, под яблоней, стоял большой деревянный стол, на котором застыла картина брошенного пиршества.
Еду растаскали вороны и сверебы. Они же опрокинули кувшин, рассыпали соль и разодрали по ниткам полотенце. Но три рюмки, пять тарелок и пустая полуторалитровая бутыль определенно говорили о том, что здесь трапезничали пятеро, и трое из них крепко налегали на самогон.
— Зашибись! — Эрик в отчаянии упал боком на стул, к столу, взял бутылку из-под самогона. Сунул в нее нос. — Все до капли. Вот ведь... Знаешь, что я думаю? Я думаю, здесь были дедовы приятели. И знаешь, Итта, что это значит? Это значит, они все отправились рубать ведьмам шеи.
— А Эмиль? — Сердце мое похолодело.
— Эмиль... — вздохнул Эрик. — Наш малыш, конечно, скромняга... но дед умеет настаивать. Эмиля худо-бедно научили держать меч. Так что, думаю, да, и твой Эмиль тоже.
— Но ему всего пятнадцать...
— Ты иногда меня удивляешь, Итта. О, а вот еще одна! — Эрик выудил из травы четвертую рюмку и поставил ее на стол. — Все-таки их было четверо. Мы с тобой явно читали разные книжки. Самые известные воины истории принимали свой первый бой уже в двенадцать, ну, бывало, и в тринадцать. Если вдуматься, мы с Эмом уже старперы.
Я бессильно опустилась на стул напротив Эрика. Мир перевернулся, и ноги мои подкосились. Эмиль ушел на войну... Я сразу поверила Эрику, сразу поняла, что да, это правда. Поэтому он и оставил флейту. Флейта на войне ни к чему.
— Мне нужен меч! — сказал Эрик.
«Мне тоже!» — подумала я.
— У деда было спрятано оружие. Где-то тут... — Эрик обвел бутылкой широкий круг, в которой попадали и сад, и дом, и конюшня, и сараи. — Не знаю где. Я искал пять лет. С того момента, как подслушал, что дед прячет здесь трофеи Роанской войны, я тут все перерыл. Можешь мне поверить. Ни намека. А я так понял – мечей было немало. Даже если они что-то взяли с собой, какое-то оружие должно остаться. Ты поможешь мне найти тайник? Твои волшебные способности могут такое устроить?
Я вскинула голову. Глаза мои, несчастные, черные, смотрели на него в упор:
— Так ты приехал сюда за мечом! Чтобы отправиться на войну.
— Я приехал за Эмилем, — взвился Эрик. — Забрать его и ехать в Озерье. За тобой. А как ты думала? Мы отсиживаться станем, когда такое? Я видел раненых! Лежал среди них. Там, в столичной больнице, умирают мужчины, изуродованные мечами этих бабищ. Ты же имела счастье с ними познакомиться. Они звери. Хуже зверей. Потому что война — их жизнь. Острова альбиносов, Дикие предгорья. Они собирали армию. А мы считали ворон. И теперь они здесь, на нашей земле. Каждый мужчина должен сейчас стоять на передовой, Итта. Каждый! Счастье, что ты спаслась. Но есть и другие милые девушки, которым нужна помощь. Если я не найду меч, то пойду так. Придумаю что-нибудь по дороге.
— Эр... — Я протянула руку к его руке.
— Не трогай меня! — взвился он. — Уйти на войну без меня... Да как они могли?! Без меня... Подлость, достойная королей! Я специально приехал за ними! Я мог бы сразу скакать на фронт! — Он поднялся. — Напои и накорми мою лошадь, Итта. Я пошел искать меч. Сам.
Что-то незнакомое, взрослое, пугающее, властное слышалось в его словах. Он пнул лежавшее под яблоней ведро и, ругаясь, направился к сараю.
Я не стала спорить. Отвязала заждавшуюся лошадь Эрика, повела в конюшню. Страх, но теперь уже не за себя, а за ребят, снова сжал на сердце кулак. Они идут на войну. Мои мальчики... И, возможно, дед и Эмиль уже там...
Лошадь жадно пила, чмокая большими губами, я смотрела и думала. Что мне делать, если Эрик уйдет? Жить здесь одной? Отправиться в Озерье? Я иттиитка. Если меня поймают ведьмы, то на этот раз просто убьют, а заодно вдоволь напьются моей крови. По обычаю. Ведьмы порабощают древние народы. Медвежичи, волколаки, дигиры, угрюмые феи... Все, кого не удается пристроить к делу войны или забав — умирают. И как жить, когда не знаешь, живы ли те, кого любишь? Не можешь быть с ними рядом? Никак. Лучше смерть...
И я приняла решение. Мне нужен меч. Да. Но лучше бы лук и стрелы.
Я задала лошади сена и пошла к Эрику, сказать, что отправлюсь на войну вместе с ним. Я сильная, крепкая женщина и немного умею стрелять из лука. Да, я иттиитка, но это не только минус. Это еще и огромный плюс. Я приготовила нужные слова, пока шла через сад и поднималась на крыльцо. Правильные, нужные слова. Я вошла в дом, уверенная в своем решении.
Эрик спал на диване в гостиной, перекинув ноги через мягкий валик и разбросав руки в самой неудобной позе. Чудовищная усталость свалила его с ног.
Его покрытое синяками и ссадинами лицо даже во сне выглядело обиженным.
Совсем юный, кем-то избитый мальчик, разве что длинный, а так... мальчик. Перелюбивший в столице уйму каких-то чужих женщин, совсем чужих, всяких разных, юных и взрослых, девственниц и блудниц... всех подряд... только не меня... Я сама так выбрала, сама так решила, я знала, что предназначена не ему... своим древним, проклятым чутьем... знала.
Я смотрела на него и смотрела. Он очень изменился за эти два с половиной месяца. Он принял мой выбор и стал мужчиной без меня. Его судьба свернула с моей дороги. Но теперь началась война. И все эти любовные страдания стали бессмысленными. Или, наоборот, обрели совсем другой смысл? Жизни и смерти...
«Надо успокоиться. Заняться каким-то делом, — сказала я себе. — Иначе ты не отыщешь этот ведьмов тайник с трофеями. А тайник нам нужен».
Я укрыла друга пледом, который принесла из комнаты дедушки, и пошла на кухню.
Если бы в Доме С Золотым Флюгером имелась хозяйка, мне было бы неловко трогать чужие вещи.
«Они живут тут без женщины уже несколько лет. Трое мужчин», — подумала я и уверенно перевернула все кладовки. То, что я нашла — солонину, морковь, картошку, луковицу и мешок старого гороха, — вполне годилось для приготовления супа.
Я подбросила в печку дров, отыскала в буфете кастрюлю и взялась за дело. Я еще никогда сама не варила гороховый суп, но хорошо помнила, как это делает бабушка.
— Даже не начинай, — Эрик мрачно, но энергично уплетал вторую тарелку супа. — Не обсуждается. Кстати, супчик отличный, хотя горох ты явно недоварила.
— И пожалуйста... — Внутри у меня все дрожало от обиды. — Я все равно сделаю, как решила! Ты же понимаешь!
— Нет, не сделаешь! — Он отложил ложку, выпрямил спину. Желваки на его скулах побелели, глаза сверкали. — Если с тобой что-то случится, я себе не прощу. И Эмиль мне не простит.
— Ты просто не знаешь, что я умею…
— И знать не хочу! — Эрик непроизвольно задел ладонью свое левое плечо, но тут же сердито отдернул руку и состряпал непробиваемое лицо. — Заладила! Просто помоги мне найти тайник.
— Поклянешься взять меня с собой, тогда, возможно...
— Ну ты и стерва!
— Я не стерва! — почти взвыла я от бессилия. — Ты что, Эрик Травинский, не понимаешь? Ты предлагаешь мне сидеть тут одной, не зная вашей судьбы? Плакать и молиться? Дрожать от страха одной, в огромном доме? Ты бы согласился на такое ужасное бездействие?
— Я мужчина. Ты женщина. Все просто.
— Женщины берегут стариков и детей. У меня нет детей. Я свободна.
— Да они же сожрут тебя! Дурочка! Серные ведьмы сожрут твою прекрасную плоть и выпьют древнюю кровь до капли. А потом закусят морковкой! И как знать, может твоя волшебная кровь действительно добавит им выносливости?
— Ты идиот?! —Я с трудом держала себя в руках. — Это же дремучие суеверия!
— Просто найди мне меч, темная дева! — Он встал, выпрямился во весь рост и повел плечами. — Найди! Мне! Меч!
— Ведьмы с две тебе, а не меч! — Я демонстративно взяла его пустую тарелку, швырнула в раковину и вышла из кухни.
Гнев, обида, ужас при мысли снова остаться одной вытеснили все чувства из моей измученной души. Поэтому, когда я почуяла гостей во дворе, было уже поздно. Входная дверь уже открывалась.
В дом вошел Эмиль, а за ним — двое гвардейцев в форме, с мечами и кинжалами на поясах.
— Эмиль... — В ту секунду мне показалось, что мир хлопнул надо мной небесным покрывалом и просто вытряхнул его из своих чертогов. Сюда, для меня. В подарок. Иначе как объяснить его внезапное появление?
— Привет... — Увидев меня, Эмиль замер на пороге. Радость, на миг вспыхнувшая в его душе, сменилась подозрительным сомнением. Его внимательный взгляд приметил все. Мои раскрасневшиеся щеки, босые ноги и одежду Эрика, его рубашку и его старые подштанники на мне.
Стена выросла мгновенно. Холодная, глухая стена.
Я не посмела ни вскрикнуть, ни разрыдаться, ни броситься возлюбленному на шею.
Эмиль был другой.
От него шло тяжелое чувство, точно он пережил что-то такое, чем ни с кем не хотел делиться. Из-за его спины выглядывала дуга арбалета, а ботинки были такими грязными, словно он прошел пешком полкоролевства.
Но главное — на поясе моего Эмиля висел настоящий меч с угловатыми, злыми узорами на ножнах и с той самой рукояткой, обвитой тонкой змейкой, такой, какую удобно держать только в перчатках. Тот самый меч молодой белой ведьмы, что целовалась со своей куре в коридорах Дасницкого форта.
Я стояла и смотрела на Эмиля, а он смотрел на меня. Сделать шаг навстречу было невозможно.
Гвардейцы, точно конвой застывшие по обе стороны от него, тоже не прибавили мне решимости.
Да к тому же из кухни уже примчался Эрик.
— Эм! Да ну елки! Братишка! Что это за цирк с конями? А мы решили, ты на войну ушел. Здорово, ребята! — Эрик кивнул конвоирам, точно старым приятелям, обнял стоявшего истуканом брата, обхлопал его по плечам. — А где дед?
— На войне. — Эмиль поджал губы и посмотрел в сторону.
— Ты сказал, в доме никого нет, — обратился к Эмилю один из конвоиров.
— Никого из взрослых, господин начальник, — весело ответил за брата Эрик. — Сплошная золотая молодежь.
— Тогда указ короля Кавена относится именно к тебе, клоун, — раздраженно произнес гвардеец.
— Кавена? Ха! Старина Кавен! Он еще успевает указы раздавать? — хохотнул Эрик.
— Умолкни! И так, вон, расписанный, как чайный сервиз. — Зыркнув на синяки Эрика, второй конвоир полез в карман мундира и выудил смятую, в несколько раз сложенную бумажку. — Приказ под красной печатью.
— Я его уже три раза слышал, — мрачно выдавил из себя Эмиль.
— Вот и в четвертый послушаешь. Эти тоже туоновские? — Гвардеец обвел глазами нас с Эриком. — Вы туоновские?
— Да, — поспешила ответить я, пока Эрик не ляпнул еще чего веселого.
— Значит, мы удачно зашли. Заодно внесем ваши имена в списки тех, до сведения которых донесено повеление его величества. Разуйте уши и слушайте. Всем студентам Туона королевским указом предписано немедленно эвакуироваться в университетский городок. Туон отходит под защиту внутренних сил и будет на все военное время считаться закрытым объектом. Ясно вам? Или перевести?
— Да он совсем охренел, — пробормотал Эрик.
— Я переведу, — угрюмо вставил второй гвардеец. — А то, гляжу, с понималкой у них слабовато. Итак, детишки. Завтра утром мы посадим вас в повозку и отправим в Туон. И вы будете там сидеть тише воды ниже травы. Там за вами присмотрят. Строго. Никто не покидает пределы университета, никто не лезет на войну, никто не отвлекает взрослых и не создает гвардейцам дополнительного геморроя. За ослушание — тюрьма. Ради вашего же блага, разумеется. Морриганские ведьмы — это вам не в лапту играть. Кивните, если ясно!
— Ясно, — кивнула за всех я.
— А если ясно, тогда собирайтесь. Отоспимся и завтра вас заберем. Мы тут, в трактире, неподалеку, так и знайте.
Конвоиры оглядели нашу троицу, с ухмылкой отсалютовали Эмилю и ушли.
— Нормально так... — протянул Эрик. — Кавен там совсем умом тронулся. Откуда у тебя такой меч, Эм? Это же... морриганский меч!
Эмиль не ответил.
Он скинул на пол рюкзак, снял с плеча арбалет и пристроил его в углу, потом отстегнул ремень и поставил меч рядом с арбалетом.
Я наблюдала за ним, за его отстраненным, напряженным видом, и чувствовала, как холодеют мои руки. Я с мольбой посмотрела на Эрика, тот скорчил рожу – мол, важный человек пришел, все дела.
Эмиль снял ботинки и, не глядя ни на кого, прошел на кухню, где принялся греметь умывальником. Я направилась следом, жестом попросив Эрика не мешать.
Вот он, мой Эмиль. Живой. Тот Эмиль, который прибежал ко мне из морока «Талигана», тот, который подарил мне компас, тот Эмиль, к которому я пробиралась дремучими лесами, дрожала ночами от страха в стогах далеких лугов и ради которого чуть не превратилась в морелака. Думала о нем каждый день, каждую минуту. Мысленно держала его за руку, когда иттииты заперли меня, связанную, в крытой повозке с этим мерзким Китом, и я молилась, чтобы не произошло ничего дурного. Только мысли о нем помогли мне решиться напасть на ведьму и сбежать из Дасницкого форта. Только мечта о встрече прибавила мне храбрости стать водою.
— Сядь поешь... — с трудом выдавила я из себя.
Эмиль молча сел к столу. Я дрожащими руками налила ему полную тарелку горохового супа. Я чуяла не только эту ледяную стену, но и надежно спрятанный неистовый гнев.
Я поставила перед ним тарелку. Подала ложку.
— Спасибо.
Он принялся есть, опустив глаза, но при этом пристально смотря на меня всем своим существом. Как тогда, когда я впервые пришла к близнецам в гости и принесла лютню. Тогда он так же стоял, опустив ресницы, не глядя на меня, но чувствуя меня всем собой.
Я не знала, как поступить. Оправдываться? Молчать? Подождать лучшего момента? Надо было что-то сказать. Но все слова, которые приходили на ум, были неподходящими, глупыми, неуместными.
Я могла бы сказать: «Я попала в переплет. С трудом из него выбралась. Я шла по лесу, плыла по реке. К тебе. Я надела одежду Эрика, потому, что своей у меня больше нет. Я переночевала у вас в комнате. На твоей кровати. Потому что только твой запах дал мне чувство защиты. Эрик приехал сегодня утром. Он очень мне дорог, но между нами ничего нет».
Я могла бы это сказать. Но Эмиль выглядел таким чужим и таким закрытым, что слова оправдания никак не рождались. И тогда я подумала, что правильнее будет спросить о нем. О том, где он был, и что с ним произошло.
— Что с тобой случилось? — тихо произнесла я.
Он поднял лицо так резко, словно я выдернула его из глубоких размышлений. В его взгляде было столько любви, обиды и потрясения... столько всего сразу.
— Я убил ведьму... — Голос его был спокойным и ровным, но душа словно бы свернулась в ничто, забралась в прочную скорлупу, в непроницаемый панцирь.
— Да ну! — влетел на кухню Эрик. — Что? Серьезно?
Эмиль на миг перевел взгляд на Эрика и снова уставился в почти пустую тарелку.
Я зачерпнула из кастрюли и подлила Эмилю добавки. Руки мои больше не дрожали, они стали тяжелыми, словно камни.
— Во даешь! — восхитился Эрик. — Ну и как? Какая она? Страшная? Жирная?
Эмиль сухо кивнул мне в знак благодарности и глухим, полным боли голосом ответил Эрику:
— Она красавица, Эр. Я таких даже на картинках не видел...
— Это ее меч? — осторожно спросила я.
— Да, — сдержанно кивнул Эмиль.
Наступила тишина. Давящая, неловкая. Было ясно, что подробностей от Эмиля не дождешься.
— Надо выпить! — резонно решил Эрик. – В подполе у деда бутылка заныкана, о которой он забыл.
Он поднялся и направился в гостиную. Эмиль отложил ложку, встал и пошел за ним. И я тоже.
Эрик отодвинул сложенный ковер и открыл крышку подпола.
— Тут у деда много чего заныкано, — сказал Эмиль, наблюдая за братом. — Подавай-ка мне все банки.
— Все-то зачем? — не понял Эрик. — Огурчиков вполне достаточно.
— Подавай, говорю...
Эрик принялся подавать банки. А когда достал все до единой, то Эмиль вручил брату нож.
— Видишь щель на дне? Подцепи.
Эрик послушно подцепил, поднял крышку второго дна, выпрямился и, не отрывая взгляда от того, что увидел, медленно произнес:
— Чтоб меня ведьмы драли! Это то, что я думаю, братишка?
— Истинно так, — кивнул Эмиль. — Остатки дедушкиного арсенала. И мы все заберем с собой в Туон.
— Да брось! — фыркнул Эрик. — Ты что, всерьез собрался валить в Туон, как паинька?
— Да.
— Ну-ну! — Эрик одарил Эмиля недоверчивым, полным иронии и сочувствия взглядом, а затем вернулся к мечам.
Он вытащил свертки из тайника, разложил их перед камином и любовно развернул каждый. Мечей было девять. Длинные и короткие, изогнутые и прямые, с гардами в виде изящных виньеток и совсем скупыми. Все они были спеленуты вместе, наподобие букета.
— У меня встречный план. — Эрик не сводил глаз с мечей. — Берем это сокровище – и погнали! На фронт. Разделаем ведьмочек под орех...
— Нет, — покачал головой Эмиль. — Пока нет. Сначала нужно научиться фехтовать как следует. Тогда от нас будет хоть какая-то польза. Если сейчас сбежать на фронт, нас просто сразу убьют, и толку будет немного.
— Ты же убил ведьму! — непонимающе возразил Эрик. — Убил ты. Убьем и мы!
— Из арбалета, — пояснил Эмиль. — Но сначала она убила парня, который стоял на голубятне рядом со мной. Прямым попаданием стрелы в глаз. Мне просто повезло, Эр. Просто повезло. А я не из тех, кому везет дважды. Мы поедем в Туон. Хотя бы ради... — Эмиль кинул быстрый взгляд на меня и не договорил.
— Итта в любом случае отправится в Туон. Я говорю о нас с тобой.
— Вот как?! Бросишь ее? — холодно выдавилиз себя Эмиль и поднял бровь. — Чтобы больше никогда ее не увидеть?
— Почему не увидеть?
— Потому что сейчас выходов из твоего плана ровно два. Первый: тебя ловят по дороге и отправляют в Арочку за ослушание. Второй: ты попадаешь на фронт, и тебя там убивают.
— Угу. Если бы все так рассуждали, как ты, защищать родину было бы некому. Остались бы одни трусы.
Эмиль и так держался на волоске. Гнев, который он сдерживал, давно подобрался к его горлу, требуя какого-нибудь повода для выхода. Я чуяла эту страшную, невысказанную обиду, а потому стояла ни жива ни мертва, глядя, как он вспыхнул, шагнул через открытую пасть подпола и вцепился Эрику в ворот гвардейской тужурки.
— Ты ничего не знаешь и ничего не умеешь. — Эмиль чеканил слова прямо Эрику в лицо. — Все, что ты думаешь о войне и о себе — только иллюзия. Опасный обман!
— А ты, значит, знаешь и видишь? — прошипел Эрик, отталкивая от себя Эмиля.
Тот шагнул назад и буквально повис пятками над краем подпола, не отпуская брата и продолжая говорить.
Слова Эмиля, тяжелые, как булыжники, один за другим обрушивались Эрику на голову:
— Я тебе расскажу, что я видел. Как убивал, копал руками могилы и хоронил опытных воинов. Расскажу. Потом. А сейчас ты веришь мне молча и делаешь, как я говорю. А я говорю: ты на войну не пойдешь. И я не пойду. Мы берем мечи и учимся. Днем и ночью. Чтобы нам было что предложить своей земле, кроме удобрения.
И Эрик стушевался, обмяк, встретилсясо мной растерянным взглядом и сдался. Он шагнул назад к камину, дернул на себя Эмиля, чтобы тот не упал в подпол.
— Ладно, ладно. Остынь, Эм. Я тебя услышал.
Эмиль ослабил хватку, отпустил тужурку Эрика и даже хлопнул его по плечу:
— Другое дело, малыш.
— От малыша и слышу. — буркнул Эрик.
— Я и не спорю. Лучше выбери себе меч по вкусу. А остальные запакуем... — Эмиль устало присел на край дивана, словно на этот спор он потратил весь остаток сил и терпения.
— А эти? — Эрик кивнул на входную дверь, имея в виду конвой. — Не обделаются, если мы погрузим в повозку столько опасных игрушек?
— Мы завернем все в одеяла, запакуем, так, будто бы это арфа. По форме. Вряд ли они видели настоящую арфу. Да еще в футляре.
— Арфу?
— Да. — Эмиль потер лицо руками. — Я все продумал. У меня было время. Правда, я не знал, что вы здесь. Но так даже лучше. Много лучше. Мы музыканты. Я флейтист, ты лютнист. А Итта... будет арфисткой. Рискнем... Это сейчас они такие смелые. Но если ведьмы дойдут до Туона…
— Это вряд ли.
— Я говорю: «Если».
Эрик слушал брата вполуха. Прекрасные мечи заняли все его воображение. Он выбрал себе самый длинный, ровный, с простой, чуть загнутой на концах гардой, взвесил его в руке, а потом ловко взмахнул, и тут же снес с каминной полки несчастную статуэтку длинноносого животного. Та бахнулась об пол и раскололась на множество осколков.
— Легенда об избегающем боя мастере меча... — раздосадованно произнес Эрик. — Это про меня!
— Не переживай. Это только вопрос времени, — уверенно заявил Эмиль.
Эрик остался очень недоволен решением брата, но больше спорить не стал. Я чуяла, что Эмиль удивительным образом внушал Эрику новое, совершенно особенное уважение.
Совсем стемнело, Эмиль зажег пару керосиновых ламп, и близнецы начали колдовать над мечами. Оборачивать каждый по отдельности в мешковину, укладывать веером, закрепляя конструкцию проволокой.
Я молча помогла укутать в старое одеяло предназначенный мне по легенде музыкальный инструмент.
— Тяжеловато для арфы. — Эрик попробовал приподнять кривобокую конструкцию.
— Ничего, погрузим вдвоем.
Морриганский меч Эмиль в открытую оставил себе, точно у него было на это неоспоримое право.
Он не спросил нас о том, как мы оказались вдвоем в Доме С Золотым Флюгером. Я понимала, что его больное самолюбие все решило за нас, и от этого было так страшно, что я не могла даже помыслить начать разговор самой.
Когда глубокой ночью сборы были закончены, Эмиль запер входную дверь и сухо произнес:
— Я спать. Очень устал.
— Можно, я лягу у дедушки? — Я буквально по звуку выдавила из себя эту фразу.
— Наш дом — твой дом, — не глядя на меня, ответил Эмиль и стал подниматься наверх, снимая на ходу рубашку.
У Эрика, который удивленно наблюдал за мной и Эмилем, брови на лоб поползли. Он только теперь сообразил, в чем причина отстраненного вида брата.
— Вот придурок! — покачал головой Эрик. — Просто идиот!
Он ухмыльнулся, ласково тронул меня за подбородок и стал подниматься вслед за Эмилем:
— Спи спокойно, темная дева. Я ему все объясню сам.
И я пошла в комнату дедушки. Легла на его кровать, под толстое тяжелое одеяло. Мне казалось, что сон придет сразу, так я измучилась и устала, но сон не шел. Я все думала, как и что надо было сказать Эмилю. И что я скажу ему завтра, по дороге в Туон.
Я слышала голоса ребят наверху, они спорили. Спор, как пламя коптилки, то гас, то разгорался вновь. Слов было не разобрать. Когда все утихло, я стала думать о войне и о той прекрасной, убитой Эмилем ведьме. Я все крутилась и крутилась на кровати. А потом заскрипела лестница. Эмиль спустился, прошел на кухню и стал греметь ковшиком.
Повинуясь внезапному порыву, резкой, острой необходимости успокоить его и успокоиться самой, дотронуться до него, узнать его чувства, я выбралась из-под одеяла и пошла к нему.
Он стоял голый по пояс, уперев руки в подоконник и вглядываясь в окно. Его освещала только луна.
— Почему ты не спишь? — Я подошла, встала рядом и накрыла его руку своей ладонью.
— Я на линии фронта случайно оказался... — хрипло произнес Эмиль. – Помолчал, глядя в окно, чувствуя тепло моей руки. — Я ехал к тебе. Я очень скучал... И очень волновался...
— Четыреста семьдесят верст? — Я нежно сжала его длинные пальцы.
— Четыреста семьдесят верст, — кивнул он и повернулся.
Тогда я обвила его спину руками, а он прижал ладонью мою голову к своей тощей груди и запустил в мои волосы пальцы.
— Только я не успел...
— Ты успел, — прошептала я. — Твой компас. Я его потеряла... Вернее, оставила... В трюме ойёллей... Никак не могла его взять с собой... Хотя очень хотела... Он был со мной все лето и все эти дни... — Я понимала, что никак не могу начать говорить о главном, что позорно трушу. — Эмиль... Я должна рассказать тебе кое-что... очень важное... о себе... Я...
— Я знаю. — Он мягко дотронулся подбородком до моей макушки. — Ты – иттиитка.
— Тебе Эрик рассказал?
— Нет. Сам понял. Видел твои жабры. Замечал, что в вопросах чужих эмоций ты всегда играешь на опережение... Всякое замечал. Так и разобрался.
— Прости... — Мне стало одновременно и ужасно стыдно и очень легко на душе. Выходит, он все знал...
— Тебе не за что извиняться. — Я почувствовала, что он улыбается. — Ты поступила мудро. Волшебницам не стоит всем рассказывать, что они волшебницы.
Больше ничего не хотелось говорить. Он сказал по-настоящему важные слова, такие, которые выпустили, наконец, мою душу на свободу. Другие были бы лишние. Я обняла Эмиля крепче, слушая, как стучит его сердце, чувствуя, как в нем распускается такая бесконечная, безмерная нежность, которая, словно могучая волна, подгребает под себя все. И робость, и страх, и ревность, и тяжелое от убийства сердце, и прочие сомнения и тревоги. Нежность росла и росла. Эмиль стоял в этом облаке и не знал, что делать.
Я сама отняла щеку от его груди и подняла глаза. Тени от надбровных дуг, носа и губ причудливым узором лежали на его прекрасном усталом лице. Не было больше сил терпеть. Не было ни единой причины не обвить Эмиля за шею и не потянуть к себе его голову.
Он покорно склонился. Губы его коснулись моих так осторожно, так трепетно, как истинно верующие касаются губами своих святынь. Руки и ноги мои вмиг стали слабыми. Могучая эмоция, умноженная древним даром, на мгновение поместила меня в междумирье. Туда, где останавливается время, сохраняя для памяти ныне живущих и грядущих поколений моменты сильнейших впечатлений, дарованных жизнью. И там, в этом междумирье, я поцеловала Эмиля в ответ. Я поцеловала его чуть смелее, но не слишком. Потому что женская природа всегда берет на себя любовь, но при этом старается не уязвить гордость мужчины.
Я слышала все то страшное смущение и всю ту невысказанную, не выраженную нежность, что он удерживал в себе невероятным, напрасным, но зачем-то нужным ему усилием воли. Пусть. Я не стану его торопить. Достаточно того, что он рядом, крепко прижимает меня к груди и осторожно целует в губы...
Эрик проснулся рано. Все-таки спать на своей кровати — самое удобное. И не потому, что кровать специально сделана под его рост и не нужно все время подгибать ноги, а потому, что его тело за годы детства привыкло именно к этим пружинам, углублениям и шишкам в матраце, а душа оставила в этой подушке тысячу увлекательных снов.
— Ты не помнишь? — протирая глаза, спросил он брата. — «Дом, милый дом...» — это откуда?
Эрик привык, что Эмиль обычно уже не спал к его пробуждению, а читал лежа.
Ему никто не ответил. Эрик продрал глаза и спустил ноги на пол. Эмиля в комнате не было. Его кровать так и осталась нетронутой, такой, какой ее вчера бросила Итта.
— Да чтоб тебя... — Эрик потер лицо руками. — Выходит, договорились...
Он спустился по лестнице в гостиную. Дверь в дедушкину комнату была закрыта. Кухня тоже оказалась пуста. Эрик рассеянно сунул в рот кусок старого хлеба, потом полез в кастрюлю, черпанул из нее холодного супу. Присел на край кресла и медленно начал есть прямо из половника.
В общем, все правильно, все так и должно быть. И, если рассудить, очень даже на руку.
Эрик понял, что ему надо делать. Выход совершенно очевидный. Он так и хотел. Так что не стоит и медлить.
Напившись из ведра, а потом, недолго думая, сунув в ведро голову, Эрик помчался наверх. Положил в мешок только самые необходимые вещи, потом спустился и, выудив из-за камина припрятанный там с вечера меч, прикрепил его к поясу. Отцовский арбалет он трогать не стал. Хотя, конечно, справедливости ради имел право. Натянул сапоги. И... остановился на пороге.
Не выдержал.
Подошел к двери дедушкиной спальни и легонечко ее толкнул. Задвижки на двери не водилось, так что она открылась сразу. Широко и бесшумно.
Они спали крепко. В одежде. Даже не обнявшись. Просто держа друг друга за руки. Эти две руки напомнили Эрику сложенные крылья белого голубя.
Он прислонился плечом к косяку, чувствуя на своем лице глупую улыбку.
Нет, ну надо же, какие дураки! Дошколята. Лежат в одежде. И держатся за руки...
Бледные, осунувшиеся лица были повернуты друг к другу. На веках лежал покой глубокого сна, на губах — след горячих поцелуев. Сон лечил раны, бережно водил их обоих по разным мирам, но здесь, в этом мире, они крепко держались за руки, чтобы больше не потерять друг друга.
Просто ведьмовы небожители, да и только.
Грязные, как лешаки, небожители.
Куда они без него?
Эрик еще постоял, любуясь, а потом прикрыл дверь, бросил дорожный мешок на диван, поставил меч в угол и пошел во двор.
Он затопил баню, вымыл посуду, вытащил с самой верхней полки кладовки саквояж с маминой одеждой. Вдруг что-нибудь Итте придется впору. Он переделал все дела, даже собрал свои вещи, тоже, к слову, не очень-то их много осталось после того, как Ричкин папаша смыл его гардероб в канаву.
Баня уже нагрелась, а они все спали.
Тогда Эрик разжег плиту, вскипятил чайник, заварил полную кружку крепкого чая и потащил во двор. Там сел на бревно у сарая, на любимое место отца, что всегда находилось на солнцепеке, и принялся с удовольствием прихлебывать кипяток.
Дым из банной трубы поднимался к сверкающему на восходе флюгеру, к верхушкам тополей-великанов, а потом таял в голубом небе. Где-то там, на юге, началась война.
Гитары у него не было, и не было лютни. Можно было спокойно сидеть, щуриться, улыбаться и думать. И он сидел и думал.
Например, о том, что надо бы влезть на чердак и поставить хотя бы ведро под крышу, в том месте, где облетела черепица. Неизвестно, когда дед вернется. Им уезжать, а впереди осень.
Конец первой книги
Дорогие читатели!
Спасибо, что были с героями до конца первой истории!
Автору будет очень приятно, если те, кто дочитал первую книгу до конца поставят в комментариях звездочку или даже, о счачтье, поделятся несколькими словами-впечтелениями.
***
Завтра мы с Бумажным Слоном начнем выкладывать продолжение - вторую книгу "Белая Гильдия 2.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58618-belaja-gildija-chast-39.html
Содержание:
- Часть 27
Книга 2. Новый порядок капитана Чанова
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: