228 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 26

5 октября 20245 окт 2024

15 мин

Лук и стрелы

Эмиль стоял перед девочками, и уши его пылали, как солнце на закате.

Итта и Ванда, Дамина и Ами, Тиана и Меррит, Лора Шафран и красотка Дина Маневич. Все выстроились в шеренгу, опустив учебные луки и ждали, что скажет тренер.

В последний раз он стрелял из лука позапрошлым летом дома на огороде, на спор с Эриком. И продул. Эрик выбил восемьдесят семь, а он только семьдесят, потому что, по большому счету, Эмилю на выигрыш было наплевать, как и на лук. Спорили ради спора. Эмиль и так знал, что прав.

И вот судьба довела его до дня, когда пришлось взять в библиотеке пособие и полночи вникать в тонкости стрельбы из лука под беспечный храп брата. Эмиль не дочитал, уснул над книгой, даже не погасив коптилку, а в шесть его растолкал злющий Эрик, и они оба, сквозь зубы поливая Талески ругательствами, выкатились на утреннюю пробежку.

Единственным плюсом ранних вставаний Эмиль считал освобождение от мучительных утренних страданий организма, вызванных избытком гормонов. Он жил как во сне, бежал как во сне, и как во сне видел свои мелькающие колени, шлепающие по грязи парковых дорожек ботинки и квадратную спину Борея, легко покачивающуюся впереди. С Бореем этим вообще не понятно. Как из камня парень. Ни розги его не берут, ни изнурительные пробежки. Такой вот у его девушки друг детства...

В голове прокручивались выученные правила.

«Ничего сложного, — уговаривал он себя. — Самые важные моменты он, вроде, запомнил. Хотя, хорошо бы еще раз повторить...»

Восемь учебных луков, краги и колчаны со стрелами он, как фактический командир добровольной дружины, без труда получил от пана Варвишеча на складе инвентаря.

Луки были вполне приличные, на двух только пришлось обновить тетиву, а вот стрелы никуда не годились. Оперение обмархалось и наконечники затупились. Оно и не удивительно — юным егерям с сельскохозяйственного годных не давали, сразу приучая к тому, что хорошая стрела бывает только своя, то есть выстроганная и оперенная своими руками, а хорошие наконечники — только заказанные на личные деньги у кузнеца, с которым желательно состоять в родстве. От состояния стрел Эмиль немного приуныл, приводить их в порядок ему совсем не улыбалось. Туонский кузнец, по совместительству педагог, с началом войны указом мудрейшего короля убыл в столицу вместе с другими педагогами, и теперь всё приходилось делать в Уздоке за две-три цены, даже затачивать обычные кухонные ножи. Уздокский кузнец наверное уже не раз и не два благословил эту войну и мудрость нашего прекрасного короля, а потом снова мудрость и обратно войну...

Или может пойти к Комаровичу, пусть проплатит новые наконечники как бы для факультета? Вещь важная, егерь — вечная профессия. Но, опять же, что сделает Уздокский кузнец, если получит такой заказ? Да растреплет всем, и первым делом каким-нибудь гвардейским героям, рыщущим по феоду. И вся северная, а главное южная дорога будет знать, что в Туоне даже стрел нормальных не припасено. Вот уж гениально получится. То есть город совсем беззащитен, абсолютно. Морриганские слухачи на южной дороге услышат об этом с немалым интересом..

«Не все сразу, — одернул себя Эмиль. — Будем решать проблемы по мере их поступления».

Сейчас главным было — не сойти с дистанции и не рухнуть отдыхать на ближайшей клумбе, вон, например, в те же астры — очень симпатичные пушистые цветы, или вот еще лучше — на лужайку под ясенем, там хоть дождик не капает. Да, был бы со всех сторон привлекательный итог его мучений.

Пробежка всем давалась нелегко. Эмиль подумал, что режим тренировки отличается от Чановского самодурства разве что тем, что теперь они убиваются ради собственной безопасности и безопасности близких. Пусть условной, негарантированной, но всяко лучше, чем бездействие и ожидания милости от природы. Да если бы от природы... От морриганских ведьм. Он понимал, что нужно терпеть, и понимал, что взял на себя слишком много. И еще он понимал, что если не он, то никто. Назвался груздем, полезай в кузов...

— Черт бы побрал эту войну, — уже в комнате развешивая мокрую майку на веревку над столом, вырвалось у него. — Я уже не помню когда в последний раз брал в руки флейту.

— Много ты понимаешь, — Эрик скинул мокрые ботинки и принялся стягивать носки. — Может, нам с этой войной повезло. Сам подумай, чем бы мы тут занимались, не будь этой войны?

— Да тем же самым, — предположил Эмиль не особенно уверенно.

— Э нет! Мы бесились бы от безделья, подыхали от скуки всё лето. Я бы уже навыступался до тюрьмы. Элиман пошла бы по высоким кабинетам за меня хлопотать.

— Размечтался!

— Уж поверь! Пошла бы как миленькая! Коленопреклоненно, заламывая руки. А ты сидел бы тут и читал свои книжки, как сыч в дупле.

— Что ты несёшь, дитятко... — ответил Эмиль изменившимся голосом.

— А тут столько всего, — продолжал Эрик ничтоже сумняшеся. — И братья петухи, и черная королева, и господин комендант. Воистину, я ни о чем не жалею. Думаю, и дедуля в полном восторге. Только ты, душнила, не ценишь подарков судьбы.

Эмиль задумался вместо того чтоб ответить. Он не разрешал себе думать про деда Феодора, старался забыть о нем, чтобы не терзать душу. Но мысль о деде все-равно постоянно колола его булавкой вбок...

— Кончай сомневаться, бери девчат и лепи из них пленительный отряд лучниц. Мечта, а не работа, — пропел ему в ухо Эрик. — Каждой плечики поправь, подбородочек подними, бедра разверни... Даже Дамине! Только вдумайся. Никто не прикасается к Дамине, а тебе будет можно.

— Намекаешь, что хочешь сам?

— Теперь смогу. Просто напущу на себя строгое лицо, притворюсь тобой, подойду, буду что-нибудь такое умное говорить и прикасаться... я умею говорить, хоть я и дуррррррр-а-а-ак...

— Ага, так вот в чём твой коварный план, владыка тьмы, — сардонически вздохнул Эмиль, глядя в зеркало. — А я, несчастный, должен протаптывать тебе тропу? И так третью ночь нормально не сплю... Давай-ка ты мне тогда тоже поможешь. Надо отволочь на Зуб мишени из слесарни, Маркус вчера напилил — большие, круглые, тебе понравятся... девочки их будут красить.

— Вот! Девочки! Наши целомудренные художницы Итта с Даминой, небось.

— Да. И ещё, гм, — Эмиль улыбнулся. — Не менее целомудренная Ванда... Мишеней-то восемь штук.

— Восемь? Тогда я Рира позову, вдвоем не утащим. И чтоб ты знал, Ванда не такая уж целомудренная. Разумная, великодушная девушка. Я всегда это знал. — Эрик нацепил сухие носки, сунул ноги в мокрые ботинки и задумчиво добавил: — Если, конечно, Рир не брешет...

И вот свежевыкрашенные мишени стояли вдоль фасада Графского Зуба, где была вполне толковая ровная площадка.

— Кто из вас раньше стрелял?

— Все стреляли, — ответила Дамина. — Это входит в школьную программу.

— Логично. — Эмиль поймал себя на том, что смущенно тянет руку, чтобы пригладить волосы. Нет, так не пойдет. Он будет делать то, что планировал и не даст себя сбить. Он убрал от кудрей руку и спокойно сказал: — Тем более отлично. Тогда просто повторим то, что знаем. Встаньте пожалуйста в исходное для стрельбы положение. Я хочу убедиться, что вы знаете правила и не набьете себе синяков на руках и лицах...

Девочки переглянулись, заулыбались, но встали в позицию и подняли луки. Да, Эрик оказался прав. Выглядело это чертовски красиво. Фигурки напоказ, талии перетянуты ремнями от колчанов, руки красиво расставлены, отчего груди торчат как восхитительные холмы, у каждой девочки своя форма и размер, и все при этом прекрасны. Стой любуйся.

От этого великолепного зрелища засыпающий на месте Эмиль проснулся и сам выпрямил плечи.

— Хорошо, очень хорошо. И все же в правилах есть тонкости, касающиеся положения рук. Небольшие, но... гм... — Эмиль остановился и подождал, пока Тиана и Меррит перестанут шептаться, кивнул им, мол да, вот так лучше, и продолжил. — Как я понял... очень полезные тонкости. Я покажу на примере Итты. Подойди, пожалуйста.

Итта опустила свой лук и подошла к Эмилю чуть ближе, чем требовали приличия. Глаза ее улыбались. Сегодня она собрала волосы в хвост, и под слегка оттопыренными ушками соблазнительно белели жаберные ниточки. После болезни в и без того привлекательной фигуре его возлюбленной появилась новая особая утонченность, шея стала длиннее, талия стройнее, грудь больше... Зря он ее позвал. Посыпется сейчас весь его образ строгого педагога, от одного прикосновения. Эмиль вздохнул.

— Встань вот так, — мягким нажатием на плечи он развернул ее ко всем и очень скупым прикосновением поправил положение бедер. Итта пахла мускатом и какими-то очень легкими цветочными духами. — Ноги шире. А теперь держи плечи перпендикулярно мишени, локоть подними, правую руку под.... гм... челюсть, при натяжении веди к уху. Нужно, чтобы обе руки оказались в одной плоскости, и чтобы стрела образовывала с правой рукой единую прямую. — Он сам поднял ее локоть, чуть подняв натягивающую тетиву руку Итты. — Замри так, а теперь прокрутись кругом, чтобы все видели. — И обратился ко всем. — Повторите пожалуйста. Но будьте осторожны. Пока не стреляйте. Просто цельтесь в свои мишени, я проверю позиции.

Его приятно удивило, что девочки выслушали внимательно и сделали все правильно. И плечи выпрямили, и локоть подняли, и прямую со стрелой образовали.

Эмиль все же подошел к каждой и, стараясь не краснеть, поправил кому нужно осанку, а кому локоть. Проверил положение луков и придерживающих стрелу пальцев.

— Отлично, — похвалил он всех. — Начинаем стрелять. При каждом выстреле следите за положением рук. Помните — натягиваем тетиву к уху. Пять минут на то, чтобы опустошить колчаны. Потом ждите сигнала. Без моего разрешения к мишеням не приближаться.

Тиана и Мэррит не выдержали, опустили луки и прыснули в кулачки.

— Я очень рад, что вам весело, — снова краснея, произнес Эмиль. — Но это элементарные правила безопасности. У нас восемь луков. И стрелы, хоть и тупые, но с такого расстояния пробьют до кости.

— Мы понимаем, Эмиль. Не волнуйся, — как-то очень снисходительно, но заботливо сказала Дамина.

Два часа они укладывали стрелы по мишеням. Эмиль ходил между девочек и властителем мира поправлял то локоть, то натяжение тетивы, то любовался румянцами раскрасневшихся от тренировки чаровниц и думал: «А если он сейчас возьмет лук сам, сколько он выбьет?» Точно меньше чем Итта. Она укладывала стрелы кучно. И в момент прицела ее глаза теряли зрачок, становились полностью черными, и от этого Эмилю было немного не по себе.

К полудню он объявил перерыв на обед, сказал, что потом девочки могут тренироваться сами, только строго соблюдая правила безопасности. А у него вечером своя тренировка с Талески, и что завтра утром он проведет второе занятие.

Девочки помогли закатить мишени в замок, под крышу. Вечером снова собирался дождик. Тут же оставили луки, скинули краги, почти без насмешек поблагодарили Эмиля и весело умчали обедать в Туон.

Итта осталась.

— Интересно, что в этой части замка раньше было? — спросила она, расшнуровывая на правом запястье наручи.

— Обычный парадный вход, — Эмиль смотрел на Итту и снова думал, что живет во сне. — Тут вот наверняка стояли лакеи. И окно было украшено витражом.

В оконном проеме действительно торчало несколько осколков цветных стекол.

— Мне понравилось стрелять, — Итта поправила за ухо выбившуюся прядь волос. Грудь ее поднялась и опустилась от вдоха и выдоха.

Эмиль понял, что у него два пути — трусливо найти повод сбежать, или слегка отпустить контроль — будь что будет. Как высокомерно он пел Эрику песни о терпении и о «до свадьбы ни-ни», вот прямо тут неподалеку от входа в Графский Зуб. «Что такое терпеть я знаю отлично. И... Гормонов нам выдали поровну». Высокомерный хвастун!

— Ты чего, Эмиль? — обеспокоенно спросила Итта. — О чем задумался? Все прошло просто великолепно! Идем обедать...

Он понял, что она все слышит, что спасает его, уводя отсюда. Стало смешно и радостно. Светлое Солнце, как же ему с ней повезло! Такой тактичной, такой... прекрасной. Она ведь не просто девушка. Она взрослее, а, может, и мудрее его. Ведь если представить, что всю жизнь слышишь чувства других людей, то хочешь не хочешь повзрослеешь раньше...

— Скоро пойдем обедать, да. Дай мне пять минут... — он обнял ее, провел обеими руками по ее плечам и принялся расстегивать на ее рубашке пуговицу за пуговицей. — Ты прирожденная лучница.

— Я прирожденная иттиитка. Поэтому лучница.

— Не только поэтому. У тебя хорошая осанка. И прическа... очень подходит к твоему образу. К твоим-моим брюкам. — Эмиль улыбнулся. — Все это чертовски соблазнительно выглядит. Прости... — Он взял из ее руки наручи и бросил их на пол. — Я не Эрик и плохо умею описывать красивое...

— Все ты умеешь, — Итта сглотнула от повисшего напряжения и обвила руками его шею. — Абсолютно все!

Ей так хотелось поцеловать его — такого умного, справедливого учителя, у которого нашлось доброе слово похвалы для каждой девочки... Просто поцеловать... или не просто... или расстегнуть его коричневую косоворотку. Увидеть его белые плечи, ложбинку, разделяющую его тело от точки между ключиц до пупка и дальше. Ох, какие тугие у Эмиля пуговицы...

Когда обе рубашки были расстегнуты, а лиф Итты спущен, оба перестали целоваться и, задыхаясь от возбуждения, посмотрели друг другу в глаза, точно торговались, что им можно, а чего нельзя. Это длилось всего несколько секунд. А потом он мотнул головой, протянул руки, и Итта оказалась поднятой и прислоненной к каменной стене замка, прижатая Эмилем так крепко, что все, что рвало его брюки прильнуло к низу ее живота.

Глаза их были почти вровень, и в этих глазах — его и ее упрямое «хочу», боролось с разумным или излишним «нельзя». От остроты чувства, от неожиданной решительности Эмиля Итта почти потеряла сознание.

Ей хотелось сейчас и немедленно всего Эмиля целиком. Она потянула на его спине рубашку, забралась под нее ладонями, вцепилась в лопатки настолько же крепко, насколько сильно Эмиль давил ее собой к стене. Они не целовались, не гладили друг друга. Они не произнесли ни слова. Просто смотрели и вжимались друг в друга наполовину обнаженными телами. Член его давил на ее лоно до сладкой томящейся боли. Эмоция стала общей, она нарастала, надувалась как воздушный кьяк...

Эмиль прикрыл глаза и дернулся, раз, другой, всем собой — дрогнули губы, плечи и державшие Итту руки тоже.

Она почувствовала своим даром незнакомое наслаждение, не свое, а то, которое подарила своему любимому мальчику. Двойной перевертыш удовольствия. Осознание своего существования как сути, как осмысленной единицы, подтвержденной физически, принятой и прочувствованной другой особью. Особью? Итта поняла, что от такого непереносимого возбуждения в ней опять проснулась иттиитка, а ей так хотелось оставаться девушкой, обычной девушкой, которую любит этот потрясающий парень.

Эмиль так и не произнес ни слова. После своего несдержанного порыва он стушевался и теперь целовал ее в губы и в щеки, и за ушами в самые жабры. Смущенный, нежный. Так и держал девушку у холодной стены, не разжимая на ее ягодицах своих затекших рук.

«Как он будет теперь держать меч? — подумала Итта. — Все же руки оттянул... Любимый...»

Она обхватила его спину одной рукой, а другую запустила в кудри. Любимый, мучимый какими-то сомнениями, самый желанный, самый близкий в мире человек. Пусть бы он уже снял с нее эти его брюки... и сделал все, о чем так мечтает... Ей не страшно. Солнце... какой у него... У Эрика был не такой... Но у них все одинаковое. Значит, просто оба выросли за лето, а заодно выросло и все остальное. Сколько же они будут расти... Итта поймала себя на мысли, что опять думает сразу об обоих близнецах и смутилась.

Они спустились в подземелье Графского Зуба такие светящиеся от счастья, возбуждения и смущения, что от обоих можно было факелы поджигать.

— Поправь, пожалуйста, волосы, — попросил Эмиль Итту. — И застегни верхнюю пуговицу. — Не то Эр все поймет и не отстанет.

— Не поможет! — Итта послушно сняла заколку и завязала новый хвост на затылке. — Он все-равно все прочитает по лицам. И все-равно не отстанет. Просто не обращай внимания.

— Да и черт с ним! Но там мои ученицы, а перед ними нельзя демонстрировать личные слабости, — улыбнулся Эмиль, он еще раз проверил, хорошо ли он заправил рубашку, и поправил на Итте воротник.

Ему было так хорошо, так радостно на душе, что он готов был плевать вообще на весь мир. Ему подумалось, а вдруг он все делает неправильно — вдруг самое разумное в его положении — забрать Итту в общежитие, запереться там в комнате вдвоем на неделю, а Эрика послать к рачу, пусть ночует где хочет, тем более он и так по полночи где-то болтается.

Заниматься любовью, а не войной! А еще лучше вообще уехать домой, в Долину. Ждать деда, собрать урожай, завести обычное хозяйство, молоко и сыр, как Никлас Костыль. Или кабак открыть как Дядюшка Лоф. А Итта бы рисовала, и море рядом, она могла бы плавать, она родила бы ему детей...

Эмиль сжал руку Итты в своей и ступил с насыпи на пол.

На тренировочной площадке подземелья стояла тишина. Здесь были все. Но все сидели на камнях и бревнах точно застывшие статуи. Плакала только Дина Маневич. Горько, не театрально и не манерно, как она, прирожденная актриса, любила делать, а уронив скрещенные руки на колени, а голову на руки, тряся плечами и чуть подвывая. Ее никто не утешал. Итте даже показалось, что все немного отстранились от красавицы.

Среди сидящих Итта с Эмилем узнали контрабасиста Антония. Кто-то привел его в Гильдию и вот он сидел, смурной и серьезный, с настоящим мячом на поясе. В руках он держал обломок глиняной статуэтки и неспеша колупал ее ногтем.

Увидев Эмиля и Итту Ант встал и пожал Эмилю руку.

— Привет, флейтист.

А потом кивнул Итте и как-то так моргнул обоими глазами сразу, мол, солнышко, такие вот дела. Не очень то удачно, видать, мы встретили новый год.

— Что случилось? — спросил Эмиль.

— Натан умер. В госпитале... В этой чертовой больнице. Святой Теломеразы... — Ант сел и утер рукавом лоб. — Я уже ребятам рассказал, как все было. Мы участвовали в битве за Строму. Натана ранило стрелой в горло. Прямо туда, где у скрипачей синяк от скрипки. Ну, ты знаешь. Я его на своей лошади вез в столицу, и довез... Довез. Живого. Мне не дали с ним быть. Вышвырнули буквально, под стражей увезли в Туон. А сегодня утром пришло известие в ректорат, что Натан Рейпович умер... Честно говоря, если бы твой брат меня сюда не привел, я бы уже в Уздоке пьяный под лавкой лежал. А что потом было бы — не знаю...

— Натан... — Эмилю стало плохо. Он почувствовал, что колени его слабеют и ему срочно нужно сесть на какой-нибудь камень.

Продолжение следует...