Первого августа погода испортилась. Стухла, как дохлая рыба на солнышке.
В дороге я мёрзла, несмотря на огромный дедушкин свитер. Эрик выдал мне его со словами:
— В принципе, с этим свитером можно играть в палатку. Ну, знаешь, заманивать внутрь робких героев и тискать там без опаски быть застуканными врасплох.
После этих слов я поняла, что застуканы мы с Эмилем по полной. А, значит, Эричек теперь не отстанет. Будет ревниво подначивать и дразнить, пока не выбесит Эмиля окончательно. Вопрос только один — долго ли Эмиль продержится.
Но тогда я была так впечатлена врученным мне саквояжем с одеждой их матери, что ничего Эрику не ответила, кроме «спасибо».
— Давай, темная дева. Наряжайся. Вон как за лето отощала. Может, и подойдёт что.
Я только вздохнула. От всего сразу. От того ожидаемого разочарования, что одежда окажется мне мала, а больше от того неловкого факта, что мне придется носить вещи погибшей под руинами женщины. Однако, такой жест доверия со стороны ребят окупал все. Противиться было невозможно, и я пошла примерять одежду.
Видимо, от любви и войны действительно худеют. Потому что некоторые вещи, которые на первый взгляд и Дамине Фок были бы узковаты, мне подошли. Пару хороших платьев, одно легкое, до колена, цвета древесной коры, а второе — по щиколотку, нарядное и белое. Настолько белое, что когда я надела его в комнате дедушки и вышла в нем к ребятам, они, бегающие по дому и собирающие последние вещи, потому что гвардейская повозка уже стояла у калитки, замерли оба. Вот просто споткнулись на месте и одарили меня минутой молчания.
Чувства их разобрать было несложно. Они залюбовались и загрустили, сразу и оба.
— Это же свадебное платье? Да? — догадалась я и покраснела. Будто бы увидела за своей спиной незнакомую женщину, родившую и любившую моих мальчиков. А следом увидела и историю ее жизни, короткую историю, короткой жизни. Ей было тридцать пять. Близнецам одиннадцать. Она путешествовала по миру, собирая древние артефакты. Сыновья ее ждали...
— Простите, ребята! — По моему лицу покатились слезы. — Я его не возьму...
— Нет, возьмёшь... — сказали братья в унисон и растерянно переглянулись.
— Глупости какие! — настойчиво, даже с напором, возмутился Эрик. — Тебе же ужасно идёт...
— Возьми... Мама была бы рада... — выдавил Эмиль, сдерживая внезапно подступившие слезы. — Она была бы рада! — повторил он увереннее. — Ты же осталась совсем без одежды. Купить что-то сейчас нам негде и не на что. А платье — всего лишь платье. Так что бери все, что придется впору. И побыстрее.
— Бери, тебе говорят! — подмигнул мне Эрик. — И бельё не забудь!
Да, бельё оказалось спасением. Чистое белье после бани... от этого я не могла отказаться. Тут Эрик был прав, как никогда.
Кроме трогательного женского набора из белья и двух платьев мне достались удобные брюки Эмиля, которые он носил лет в тринадцать, и которые прожёг на правой штанине, во время творческих экспериментов с выжиганием по дереву. И старая синяя рубашка Эрика, рукава которой ему были коротки, а мне длины, тоже стала моей. Потом Эмиль достал из кладовки светлые кожаные ботинки с разноцветными шнурками.
- Примерь.
- Откуда такие модные? - удивилась я.
- Это сейчас модные. А пять лет назад дед их на ярмарке за гроши купил. К счастью, ботинки сразу малы оказались. Тебе должны подойти. Всяко лучше, чем босой.
Ботинки мне подошли, даже немного великовата оказались. В одежде братьев я и поехала. Надевать мамины платья в дорогу было жалко.
И очень правильно. Потому что на второй день пути задул ветер, ночи стали холодными, а греться мне было не об кого. Я трижды завернулась в дедушкин свитер и дрожала.
Повозка была набита студентами, невыспавшимися, испуганными, похожими на выдернутых из гнёзд птенцов. Все они рассказывали почти одну и ту же историю, тревожились, жаловались и едва держались, чтобы не расплакаться.Эмиль и Эрик, едущие рядом с повозкой верхом, казались на их фоне слишком взрослыми, слишком другими. Конечно, это были только мои фантазии, мое особое к ним отношение. На деле братьям просто не на кого было оставить лошадей, да и глупо было бы их оставить кому-то в такое неспокойное время.
Мне так хотелось, сидя рядом с Эмилем плечом к плечу, скрасить путь рассказами о своих злоключениях, послушать, наконец, истории ребят со всеми подробностями, но вместо этого мне досталось почетное право в одиночку охранять «арфу». Врать про то, какая она ценная, и как сложно на ней играть, как она требовательна к изменениям влажности, а потому её ни в коем случае нельзя здесь открывать. Огромная «арфа» со своим таинственным и опасным содержимым всем мешала, так что вопросов от недовольных попутчиков было не избежать.
Впрочем, можно ли было всерьез жаловаться на мелкие неудобства? Война таяла где-то за нашими спинами, а мои друзья ехали неподалеку и даже больше не рвались в бой. Я прекрасно чувствовала их своим даром. Немного растерянных, немного обеспокоенных, но в глубине души довольных тем, что снова попадут в уютные стены дорогого Туона. Я искренне была с ними согласна.
Если первого августа просто похолодало, то пятого по крыше дилижанса забарабанил самый настоящий град. В его серой пелене проявились знакомые очертания Туоновских предместий. Мы проехали Уздок, лавку с сыром и сладостями, проводили тёплыми взглядами нашу таверну «Чернильницу», а когда добрались до ворот, то град сменился обычным холодным дождем.
Широкие ворота, по мирным временам всегда гостеприимно распахнутые, оказались перекрыты. По бокам стояли слесарные козлы, по всей вероятности взятые из нашей университетской пилорамы, а между ними, преграждая нам дорогу, лежало свежесрубленное, плохо очищенное от веток тонкое дерево. Видимо, эту заставу соорудили здесь буквально вчера.
Въезд в обитель знаний охраняло двое толстых, широких, похожих на каменные глыбы гвардейцев в плащах с капюшонами. Они прятались от града под выступом городской стены, но увидев наш дилижанс, выступили вперед и преградили дорогу.
— Стой! Все на выход. Проверка.
— Что ещё за проверка? — возмутился с козел мокрый до нитки наш сопровождающий. — Детей везу. Вот список.
— У меня свой список. И приказ досматривать всех на въезде по документам. Вытряхивай молодежь! Да побыстрее!
Дрожащие студенты вылезли из повозки. Не все догадались в конце июля прихватить с собой тёплые вещи, а потому мерзли всю дорогу. Теперь их, продрогших, и вовсе вытащили под холодный дождь с градом.
Подъехали Эмиль и Эрик, тоже в насквозь промокших плащах.
— Эт-т-то ещё что за кавалерия? — неодобрительно оглядел братьев толстый. — Студенты? Слезаем, и в очередь на проверку.
Братья молча спешились.
Прибывших выстроили в линию вдоль городской стены и начали опрос. Документов почти ни у кого не водилось, только именные векселя и верительные письма у тех, кто жил далеко от южной границы и кого не затронула морриганская «ласка». Так что толстый плащ, сколько ни ругался, в итоге плюнул и просто сверил свой список со списком сопровождающего. Каждому задал один и тот же вопрос: Фамилия, факультет, имя преподавателя.
Прикрывая бумагу полой плаща и опирая его на здоровенное, как подушка пузо, он муслякал огрызок графита и ставил напротив фамилий кривые галочки — «принял». Пока шел опрос, откуда ни возьмись появились еще трое гвардейцев, уже не толстых, а подтянутых и даже удалых, и приступили к обыску.
— Руки вперёд! — скомандовал один из них.
— Чего? — обалдел Эрик.
— Руки, говорю, вытянуть перед собой и так держать.
Эрик хотел, было, начать возмущаться, но встретился взглядом с Эмилем и вытянул руки.
Перчатки гвардейцев быстро и споро ощупали приехавших, не ограничивая себя правилами приличия. Все мы почувствовали себя так гадливо, словно бы нас испачкали. Я поймала изумленный взгляд Эмиля и вспомнила наш с ним триумфальный заход в тюрьму «Арочку».
У Эрика ничего интересного не нашли, зато Эмиля сразу же окружили, сняли с него и арбалет, и меч вместе с поясом.
Сопровождающие нас гвардейцы пробовали объяснить, что меч трофейный и находится у Эмиля по праву. Их заткнули довольно грубой сентенцией, суть которой заключалась в изложении правил эвакуационного положения, запрещающих любое оружие, пусть даже «достанное из жопы самого рача». Так что Эмиль сжал зубы и, кипя как котел со смолой, смирился.
Спорить с этими бычарами смысла не было. Они рылись в мешках и сумках студентов, как в собственных карманах, выворачивая на белый свет все, вплоть до белья. У кого-то изъяли нож, у парня из Северных Чуч — кинжал. Отобрали вообще всё острое.
В вещах Эмиля обнаружили набор маленьких кованных на заказ отвёрток, которые он возил с собой всегда и которые были нужны ему для ухода за флейтой. Вот тут он, действительно, чуть не полез в драку.
— Пиши заявление! На имя проректора! — резко осадили его гвардейцы. — Если разрешит — отдадим.
В вещах Эрика нашли и бесславно изъяли бутылку дедушкиного самогона, которую он предусмотрительно прихватил «на первый вечерок». Попутно привязались — почему тот в гвардейской форме и где он её подрезал?
— Коллеги ваши... добрейшей души господа, выделили зад прикрыть, — отозвался Эрик, багровея от гнева. Самогон ему было жалко. Он очень на него надеялся после долгой дороги.
Бубу и Неженку под шумок увели в конюшню. Обнаружив это, братья совсем растеряли самообладание. Однако «арфа» так и оставалась в дилижансе. Суровое, опытное государство, видимо, приняло её за университетский груз или что-то подобное, поэтому обошло стороной. Обыск завершился, неструганое деревце сдвинули в сторону, и повозка с «арфой» проследовала в город, по направлению к почтовой станции. Сбившиеся в стайку мокрые студенты с торопливо уложенными по саквояжем вещами вошли в стены Альма Матер пешком.
Брусчатка, тщательно умытая дождём и выскобленная градом, встречала нас задорным звонким стуком в подошвы.
Настроение Эмиля улучшилось, он тепло улыбнулся сначала мне, потом торжествующе — Эрику, как бы говоря «ну вот видите... расчёт оказался филигранным. Конечно, еще предстоит вытащить „арфу“ из дилижанса и спрятать в правильном месте. Но и на этот счет у меня есть кое-какие соображения».
Встречавшие нас гвардейцы проводили всех прибывших под козырек административного корпуса, где велели оставить вещи и идти отмечаться у капитана Чанова - нового коменданта.
— Налысо брить будут? — мрачно съязвил Эрик.
— Тебя обязательно, — так же мрачно ответили ему.
«Как все странно», — подумала я. Вот мы уже, считай, дома. У нас тут у каждого своя койка, и даже, наверное, многие друзья уже здесь. А эти... вот этот... небритый парень, похожий на бездомного нищего в мешковатом, насквозь промокшем мундире, куда он теперь в такую погоду? Собирать следующую партию молодежи?
— Идем, — Эмиль потянул меня за руку. — Тигиль здесь, и Дрош, и Ами.
— Ты откуда знаешь?
— Списки видел. Они там уже как «принятые» отмечены. У этого... Который меч мой унес... — Эмиль мрачно кивнул в сторону далёких ворот Туона. — Я все-равно его верну... свой меч...
— Сначала отвёртки надо вернуть, — сказала я. — Знаешь, я все думаю... Ведь кто-то может и не приехать... ну, в смысле, кто-то погиб... или хуже того, в плену...
— Я давно об этом думаю, Итта, — грустно кивнул Эмиль и крепче сжал мою руку.
Мы вошли в здание администрации вслед за небритым гвардейцем и поднялись в бывшую приемную ректора, теперь, очевидно, резиденцию коменданта.
Нас было десять, все уже испуганные обыском, а потому притихшие, мы чинно встали в линию перед ковром, не решаясь пачкать его идеальный ворс нечистой обувью.
Приемная, в которой обычно стояла уйма кадок с растениями, два кресла и диван для ожидающих аудиенции потеснилась ради огромного стола. Диван и кресло оттащили к стене, выстроив в одну шеренгу с комнатными цветами.
Второе кресло служило рабочим местом капитану, восседавшему за столом и носившиму не только квадратную, усыпанную оспинными ямочками рожу, но и, вероятно, жёсткую фамилию «Чанов» тоже.
Рот капитана капризно был опущен уголками вниз, а взгляд проедал каждого по очереди, так долго, неприятно и так пристально, что Эрик от этого взгляда стал переминаться с ноги на ногу и крутить головой.
Наконец капитан прекратил молчаливый осмотр и встал. Он был подтянут, и вполне мог стать блестящим примером для любого гвардейца. Он медленно пошел вдоль выстроившихся перед ковром нас, заложив руки за спину. Эта неестественно прямая спина пугала больше чем взгляд. Она жила своей жизнью, ерзала мышцами там под кителем, ей было скучно и хотелось размяться. Например, немедленно надавать кому-нибудь по щам.
— Фамилия моя Чанов, — произнес он так неожиданно резко, что все вздрогнули. — Капитан Чанов. Комендант Королевского университета и командующий гарнизоном города. Для вас «господин комендант». Запомнили? — он прошелся еще раз вдоль шеренги мокрых подростков, примечая взглядом каждую мелочь, будто читая по нашим обалдевшим лицам самые сокровенные тайны, удовлетворенно кашлянул и продолжил: — Вот что я вам скажу, детишки. Эта война вас не касается. Зато теперь вас касаюсь непосредственно я. И, если вы решите по тупости своей меня не слушаться, жизнь ваша станет неуютной и очень печальной. Правила тут теперь действуют мои. И всякий, кто с этим рискнет поспорить, будет подвергнут немедленным телесным наказаниям в соответствии с гарнизонным уставом Северного королевства. За исполнением правил следит личный состав гарнизона и добровольная дружина из учащихся старших курсов. Поэтому ничто не избавит ваши нежные задницы от порки лучше, чем искреннее стремление к дисциплине и уважение к командующему составу. Это было главное. А вот архиглавное. Территория университета является закрытой, то есть никакая шлюха извне, — капитан безошибочно зыркнул на Эрика, — сюда не таскается, и никто отсюда не таскается к шлюхам, пивоварам и повитухам. Ни шагу туда, ни шагу оттуда. Второе — на территории запрещены все собрания, кроме ежедневных в шесть вечера в зале главного корпуса. И без опозданий. Явка обязательна. Неявившихся буду сечь лично. Драки, пьянки и громкая музыка запрещены. Комендантский час в восемь. После восьми на территории дежурит дружина. Дружина — моя правая рука. А рука моя беспощадна к нарушителям дисциплины, имейте это ввиду. Вот, собственно, и все. И помните. Королевская казна вас будет кормить и поить трижды в день в непростое для страны время. И за одно только это вам стоит держать свои дерзкие хлебальники на замке. — На этой фразе капитан Чанов встал напротив Эрика, подождал, пока тот закроет рот, и поощрительно хлопнул его по щеке. — Ходить исключительно на цыпочках и каждый вечер с восьми до отбоя молиться за здоровье своего короля.
Закончив речь, капитан Чанов удовлетворённо сел обратно за стол, взял поданный небритым гвардейцем список и сказал:
— Перекличка. Я называю фамилию, вы делаете шаг вперёд и отвечаете: «Я». Будете у меня учиться порядку. После переклички — в столовую и по своим комнатам. Общий сбор сегодня можете пропустить. Отметились уже. Первый. Семион Шустов...
По дороге в столовую мы с ребятами не произнесли ни слова. И только когда взяли кашу у нашей поварихи мадам Мил и углядели в окно идущего по дорожке завхоза Картофельный Глаз, нас слегка отпустило. Мы сели за стол, и Эмиль негромко сказал:
— Пришло время рассекретить пожарную лестницу...
— Угу, — с набитым ртом кивнул Эрик. — И меч твой вернуть.
— Это само собой. Но сначала надо найти Тига и собрать наших. Я весь список запомнил. Там и Колич, и Левон. И Дамина. И да, Итта. Борей твой. Он тоже здесь.
— Борей! — я уронила ложку. — Что же ты молчал?!
— Не успел сообразить, прости...
Я молниеносно доела кашу и побежала в мальчишеский корпус... Сердце стучало от волнения. Если Борей здесь, то есть надежда, что и мои мама и бабушка в безопасности. Но надежда, это только надежда...
У входа в мальчишеский корпус курил старшекурсник с красной повязкой на рукаве куртки. Никогда ещё у нас в Туоне студенты не курили в открытую. Я чуяла, что он хочет меня остановить, привязаться ко мне, к моей мужской несуразной одежде или к тому факту, что я нагло вхожу в чужой корпус.
Поэтому я заранее сказала:
— Я на минутку.
— Ха, — оскалился парень, силясь сообразить какую-нибудь скабрезность.
Я не стала ждать. Влетела к ребятам в холл и тут же врезалась в Ванду, которая охнула и немедленно меня обняла.
— Иттуля! Живая! Мы же тебя похоронили уже.... в плен отправили... Вчера приехал Борей. Белый, как простынь. Говорит — ты пропала, исчезла в свой день рождения. Только сумка и платье на берегу... И никаких следов. Светлое же Солнце! Счастье какое! — Она не выпускала меня из объятий и гладила, словно бы не верила, что я жива. — Как же ты? Куда ты подевалась?
— Я... меня... слушай, я тебе все потом расскажу. Я с Травинскими приехала.
— Как они?
— Нормально. Оба здесь. Мне нужен Борей. Я же ничего не знаю про родных.
— Всё в порядке с ними. Они в безопасности. В эвакуации на Тихом Голаре. Идем, успокоим Бора. Вот же чудо! — обычно сдержанная и рассудительная Ванда дала волю чувствам и, всхлипывая, потащила меня по лестнице. Видимо, они действительно мысленно уже попрощались со мной.
Борея мы нашли на кухне. При виде меня он чуть не уронил кофейник на пол. Я подождала, пока друг опустит кипяток на печь, а потом сама набросилась на него с объятиями.
— Итта! Да что с тобой случилось-то? — не веря своим глазам, а потому хлопая длинными ресницами, проговорил Борей. — Где ты была? Мы с отцом все Каго облазили. Решили, ведьмы забрали тебя в плен. Ну ты понимаешь из-за чего... — Борей потёр переносицу и вопросительно глянул на Ванду, а потом на меня, как бы спрашивая, знает ли она о моих тайнах.
— Я совершила страшную глупость, Бор, — вздохнула я. - Поплыла с Китом на слабо.
— Чего?! — Борей ушам не поверил. — С Китом Масаром?! Итта... Ты... Ты... Из-за меня?
— Нет, из-за своей гордыни. Хватит. Поверь, я так за все расплатилась, что мало не покажется. Расскажи мне про родителей. Твоих и моих.
Борей рассказал, как всё было. Как господин Алекс Анчей, гвардейский капитан и тайный друг моей матери, пришел на мой день рождения. Он должен был прийти сюрпризом, знакомиться со мной, а пришел сообщить об эвакуации. Так и получилось, что моя семья выехала на Тихий Голар одной из первых. Борей с отцом и братом и тот самый таинственный Алекс Анчей с пятью подчиненными ещё сутки, до самого последнего момента вхождения ведьм в Озерье, рыскали по берегу Каго в надежде найти меня...
Стыдно было ужасно. Стыдно и одновременно радостно, что мои в безопасности, и есть кто-то сильный и умный, кто может их поддержать.
Я пообещала Борею сразу, едва доберусь до бумаги и ручки, написать письмо на Тихий Голар маме и бабушке.
Мы ещё посидели с Вандой на кухне у ребят, немного приходя в себя от стольких переживаний и скача по верхам всех новостей.
Потом на кухню вошёл Тигиль. Поздоровался и сказал, что уже видел Травинских, и что они с Эмилем уже составили список тех, кто сегодня участвует в ночных бдениях, и что мы все трое тоже в него включены.
— Еще бы! — фыркнула Ванда. — Бдить, как я понимаю, будем у нас?
— У вас. Главное условие — полная конфиденциальность. Никому ни слова. Потому что в Туоне теперь новая мода на розги.
Он улыбался так мрачно, будто ему уже досталось этими розгами. Не исключено, учитывая вольный и гордый характер Тигиля.
Говорил он тихо, значительно и серьезно. Волосы его теперь были собраны в хвост. Куртка и штаны на нем были из тонкой волколачьей кожи, и вообще Тигиль тоже подрос и возмужал за лето. Так что обожающий взгляд и внутренний вздох Борея вполне можно было понять. Что-то всё-таки было общее между Китом и Тигилем. Я подумала, что наверное такой уж у здоровяка Борея вкус — невысокие, жилистые живчики, харизматичные и амбициозные...
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58694-belaja-gildija-2-novyi-porjadok-kapitana-chanova.html
Содержание:
- Часть 27
Книга 2
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: