— Слышать ничего не желаю! — возмутился торчащий в окне Эрик.
Как правило, он появлялся именно таким образом, не утруждаясь заранее известить о своем визите хотя бы брошенной шишкой. Это несказанно бесило Ванду. Прежде чем переодеться, надо было выглянуть во двор и убедиться, что никто не собирается лезть к нам в гости по пожарке.
Прошло то время, когда путь на свободу, к друзьям и приключениям, заставлял дрожать мои колени. Теперь я легко взбиралась и легко спускалась по пожарной лестнице.
Сейчас Ванды не было. Она умчалась сразу после занятий и даже не сказала куда. Хотя куда еще, если не к Риру? Красавчик запал на нее сразу, едва я привела Ванду в нашу компанию. А как иначе? Отличница, умница, красавица. Такие баловни судьбы, как Рир именно в умниц и влюбляются. НоРир хотел гулять и петь песни и много чего еще. А Ванда хотела учиться. И уже очень сомневалась, что правильно поступила, согласившись встречаться с Риром. Они то ссорились, то мирились. У них как раз все было бурно и интересно. По крайней мере, сегодня, всяко интереснее, чем у меня.
За ночь мне предстояло осилить три скучнейшие книги и доделать наброски людей в движении. Все к завтрашнему дню. Так что я поклялась не поддаваться ни на какие провокации. И вот пожалуйста...
— У тебя нет выбора, — щурясь одним глазом, продолжил Эрик. — Собирайся!
— Эр, ты же просто издеваешься! – взмолилась я. – Очень хочу пойти с тобой, но никак. Завтра экзамен по истории. Надо получить не меньше восьмерки. Хоть режь. Иначе останусь без стипендии. И еще рисовать наброски. Хочешь позировать? Залезай и позируй.
— Ты не поняла. Я не спрашиваю, пойдешь ты или нет. Я говорю: одевайся. Не то заберу тебя силой.
— Нет, — покачала я головой, — не сегодня. Я поклялась себе страшной клятвой!
— Ох, зражий же лешак! — выругался Эрик, перекинул длинные ноги через подоконник и оказался в комнате. — Ей говорят, она не понимает. Я думал, ты умнее. Разве по мне не видно, что дело серьезное? Где тут у тебя что?
Эрик снял с вешалки куртку, потом, недолго думая, взял из угла мои ботинки, сунул и то, и другое в большой холщовый мешок для красок, покрутился, посмотрел на меня, оценивая, во что я одета. Ситцевое домашнее платье его не устроило.
— Штаны твои где и купальник?
— В шкафу. — Я изумленно наблюдала за ним. Хотя за последние четыре месяца мы и стали закадычными друзьями, так беспардонно он себя еще никогда не вел.
Эрик открыл шкаф и начал там копаться.
— Ты роешься в моем шкафу, — напомнила я о приличиях.
— У меня нет выбора. Ты уперлась. А все ждут.
— Где Эм?
— На месте. Справиться с женским упрямством могу только я. Купальник где?
— Зачем купальник?
— У тебя же есть купальник?
— Есть...
— Вот и давай!
Я закрыла книгу, поднялась из-за стола, и, отстранив Эрика, вытащила купальник из шкафа. Он лежал в самой глубине полки, закрытый, чтобы прятать мои жабры под грудью, купальник цвета морской волны.
— Другое дело! Немного напора и наглости, и ты сдалась... — Эрик рассмеялся, забрал у меня купальник и тоже сунул в мешок.
— Ах вот, значит, как ты получаешь своих подружек?! Напор и наглость!
Я попыталась отобрать у него мешок с одеждой, но он не отдал. Поднял под потолок и, держа на высоте двух с половиной метров, ответил совершенно без ерничества:
— Не... Так я могу вести себя только с тобой...
— Почему это?
— Почему-почему… Потому что это ты. Пошли! — Он опустил мешок с моей одеждой на плечо, взял меня за руку и потащил прочь из комнаты к обычной лестнице.
— Куда мы? — сжимая его ладонь и не поспевая за ним, возмутилась я. — Хоть скажи...
— В конюшню! — Эрик привычно махнул рукой мадам Минчевой, и та по-дружески помахала ему в ответ. За четыре месяца Эрик заставил всех себя полюбить.
Мы шли через кусты, самой короткой тропой от корпусов до конюшни.
— Что за девочка была с тобой сегодня? — спросила я.
— Девочка? – поднял брови Эрик. – Это которая?
— Ты сидел с ней во дворе учебного корпуса, на травке. Руками махал, как мельница.
— Следишь за мной? — хохотнул Эрик. — Беспокоишься? Молодец!
— Чего за тобой следить? Тебя за версту видать. А вот беспокоюсь, ну да. Хочу, чтобы тебя любили как следует. Конечно, тебя и так все любят. Но как-то могли бы и больше.
— А-а, — догадался Эрик. — Издеваешься?
— Ну, немножко.
— Давай-давай. Ревнуй. Мне нравится.
— Ясное дело, нравится. И все-таки...
— Лора. Лора Шафран. С сельскохозяйственного. Я ее просил мне брюки от костюма удлинить. И Эму заодно. Ты же не шьешь, а у нее машинка. Короткие стали совсем. Ну, а она заузить предложила, чтобы было по моде. Сказала, что так сейчас самая круть. Чтобы сверху туго, а внизу широко.
— Это называется клеш.
— Ага, так она и сказала.
— Ясно.
— Чего ясно-то? Она за ночь справилась. Надо было с ней на травке посидеть. И вообще, я ее пригласил на послезавтра, на репу.
— На генеральную? Уже?
— Время летит, темная дева. Десять дней до королевских каникул. На двенадцатое брички заказаны. Ты же помнишь?
Я кивнула и загрустила. Скоровсе студенты музыкального факультета уедут в Алъерь играть королю. Эмиль и Эрик занимались буквально с утра до вечера, готовили какие-то сложные сольные произведения. Я услышу их только в малом зале Туона, на генеральной репетиции. А потом буду умирать от зависти, пока они гуляют в столице. А потом каникулы, и вообще не увидимся до самого августа...
— Вечером четырнадцатого мая в Алъере не останется ни одного трезвого студента! — подтвердил мои мысли Эрик. — Клянусь здоровьем короля Кавена!
— Ну, может, один где-то и останется... — вздохнула я.
Перед входом в конюшню были свалены вещи Эрика: рюкзак, мешок с каким-то добром и гитара в чехле.
Эрик вывел Жустика — серого, черномордого жеребца. Вещион сгрузил на спину себе и коню. Наладил сбрую. Седла не было.
— Парные закончились, так поедем. Давай, помогу забраться.
Он подсадил меня, сам заскочил позади и взялся за поводья так, что я оказалась между его рук.
— Эрик, ты же понимаешь, что это подлая провокация? — смутилась я. — Я не в силах отказаться от твоих постоянных выдумок. Но я завалю историю и стану нищей, как последний двоечник. Буду есть только гурскую кашу. Один плюс — стану тощей, как Дамина Фок.
— Не станешь. Я буду кормить тебя халвой с ложечки.
— У тебя не будет халвы, Эр. Ты тоже завалишь экзамены и будешь сидеть на шее у Эмиля. Он-то все сдаст на десятки.
— Ну уж дудки! — обиделся Эрик. — Никогда не буду сидеть на шее у братишки. Ведьмы с две!
Мы миновали теплицы, потом склады, пересекли тренировочные поля и выехали за пределы Туона. Проскакали мимо фермы, где иногда покупали сыр и яйца, и, вместо того чтобы повернуть к Уздоку, повернули на вертлявую тропинку между только что вспаханными полями. Долго ехали по ней, а потом Эрик и вовсе погнал Жустика напрямик, лугами и перелесками.
Я понимала, что бессмысленно спрашивать, куда мы едем. Принцип сюрприза братья соблюдали неукоснительно. Им нужна была моя эффектная реакция, горящие восторгом глаза. Они упивались этим, а я щедро и совершенно искренне кормила их восхищением. Так что приходилось терпеть.
Прошел час, а мы все ехали.
— Скоро уже будет Фех, — не выдержала я.
— Ась? — нарочито громко сказал мне в ухо Эрик. — Ничего не слышу, ничего не знаю. Сиди и любуйся! Красота же!
Не то слово, какая была красота! Весна пришла мгновенно, точно ее включили. Кто-то наверху опомнился, увидел, что на календаре давно апрель и торопливо скомандовал: «Солнце — грей, зелень — расти!» И все враз появилось. Листва развернулась за считанные дни, зацвела черемуха, а за ней яблони и вишни, сирень ижасмин. Свежие, только поднявшиеся после долгой зимы луга блестели вечерней росой, ошалевшие птицы пели на все голоса, призывая пару. Эрик тоже пел какие-то веселые куплеты о рыцаре-пропойце, перемежая их остроумными замечаниями. Мне было так хорошо, что пресловутый экзамен по истории забылся, как скучный сон.
Озеро Фех огромное, почти такое же, как мои родные озера Таго и Каго, что находятся совсем на другом конце королевства. Но Таго и Каго — древние, образовавшиеся после движения ледника. Они просторные и с ровными берегами, как гигантские тарелки. А озеро Фех — извилистое, с крошечными бухтами, усыпанное островками, на которых помещается не больше одного домика. Я была здесь осенью. Не с ребятами, а с курсом. Специально приезжали к берегам Феха рисовать пейзажи с натуры. Поэтому я знала, как тут красиво.
Озеро дремало, мирно отражая светлое майское небо. Последние синие облака, пухлые и лохматые, как пряжа, медленно проплывали над дальним берегом. У кромки воды росли березы с белыми стволами и нежной молодой листвой, к двум из них за поводья были привязаны три университетские лошади.
В воду уходила длинная деревянная пристань, старая, где-то почерневшая от времени, где-то белеющая свежими досками. К ней, как утята к мамке, тулились желтые лодки, а в самом ее конце на воде качалось странное сооружение. Огромный плот с кабиной посередине, из которой дымила в небо длинная труба. Кроме трубы, у плота была высокая мачта, а поперек нее — здоровенная рея со свернутым белым парусом. Сооружение качалось не от волн, а оттого, что по нему ходили туда-сюда наши ребята.
Эрик сгрузил вещи и привязал Жустика.
— Что это такое? — умирая от любопытства, спросила я.
— Ну какая же ты нетерпеливая! — Эрик прямо-таки упивался моим неведением. Он подошел ко мне вплотную, но мой холщовый мешок не отдал. — Обещаешь со мной искупаться сегодня? В качестве подарка.
— Холодно же... — начала я. — Погоди... какого подарка?
— Обычного. У меня день рождения сегодня, Итта. Пятнадцать лет... Можно сказать, я стал взрослым.
— Эричек... — Я закрыла лицо руками и сразу отняла их, положила правую ему на рубашку, на грудь. Просто от избытка чувств, по-дружески. — Как же так? Почему вы не сказали? Ну почему?!
— Ты сегодня такая почемучка, просто на удивление. — Он взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и принялся изучать мое лицо. То ли вглядывался, какое впечатление на меня производит, то ли любовался.
Живот свело, а потом затянуло, так неожиданно приятно, странно, волнующе остро. Стало трудно что-то говорить, отшучиваться, прятаться. У Эрика не было понимания дистанции. Многие принимали это за наглость, но на самом деле секрет был прост — этот теплый мальчик доверял миру. Пока доверял...
— Краснеешь? — Довольная улыбка его разъехалась до ушей, и карие глаза тоже засияли радостью. — Как мило-то! Итта! Ну так что, искупаешься со мной? Ради пятнадцатилетия?
Руку он не отпускал. От него пахло Жустиком и травой, свежей скошенной травой. И еще пахло мальчиком. Таким неугомонным, который бежал, бежал и вдруг врезался в любовь, как в стенку. И теперь стоял и дышал, не понимая, что делать.
— Холодно... — снова попыталась я.
— Холодно не будет. Это баня. Плавучая баня. Круто, да?! Идем покажу!
И он повел меня за руку по мосткам. Все видели. Все. Было и прекрасно, и страшно. Как отреагирует Эмиль? Мало надежды, что одобрит. Я очень хорошо помнила, как он сказал Эрику о репутации, и как защитил меня тогда перед Риром. Что он теперь подумает? Увы, это не имело значения. В тот миг выпустить руку было просто-напросто невозможно. Это была горячая, честная рука. Эрик вел меня торжествующе уверенно, как подарок на день рождения...
Все девочки заценили наше появление, даже в ладоши похлопали. Потом они бросились поздравлять Эрика, и наши с ним руки сами собой расстались. Эрик опустил на палубу вещи, стащил с плеча гитару и переобнимался с Вандой, Ричкой и Ами.
— Осторожно с мешком, феи. Там наше сегодняшнее хорошее настроение.
Мы с Вандой многозначительно переглянулись. Она сделала большие глаза и скосила их на дверь кабины. Видимо, там и была баня.
Дверь открылась, оттуда вышагнул красный Рир в желтых плавках, а за ним, пригнувшись чуть не до пояса, — Эмиль. На нем были только спортивные штаны, закатанные до колен.
— Привет! — увидев меня, улыбнулся он.
— Привет! — Обнять его полуголого я не решилась, поэтому просто постаралась выразить все пожелания словами. — С днем рождения!
Больше мне на ум ничего не пришло.
— Спасибо, Итта, — снова улыбнулся Эмиль.
— Жалко, что вы не предупредили. Я бы подарок приготовила.
— Не надо подарка. — Эмиль смущенно пригладил рукой волосы. — Ты приехала, уже хорошо. Давай я тебе все тут покажу.
И он стал показывать и рассказывать.
Баню братья взяли в аренду благодаря Дрошу, который виртуозно умел договариваться и выглядел не только солиднее всех, но и старше своих лет. А показал им баню Колич — Бородач.
На плоту стояли две скамейки, чтобы отдыхать после парилки, а в воду спускалась лестница, чтобы после парилки не только отдыхать, но и плавать. Под небольшим навесом расположился столик с керосиновой плиткой. На нем высились бутылки с солью, томатным соусом и горчицей. Обычный трактирный набор, но здесь он смотрелся забавно. Эмиль сказал, что попозже покатаемся на плоту, и что баня скоро нагреется. Сказал, что ее пришлось долго проветривать, потому что там пахло грязными носками. Вообще, Эмиль был весел, будто уже выпил эля или чего покрепче. Ему все нравилось на этом плоту, и он показывал мне каждую веревку, железяку и приспособу. Больше всего меня поразила щетка для обуви, прибитая к палубе гвоздями. Потрясающая аккуратность – вошел в обитель чистоты, изволь отрясти прах с ног своих. Гениально!
Ами и Ванда притащили к столу мешок с хорошим настроением и стали выгружать все прямо на палубу, потому что места на столе было только для двух стаканов. Оказалось, что Жустик вез на спине не только выпивку, но и ворох завернутых в бумагу свиных сосисок. Просто ворох. Много, не сосчитать.
Банку с маринованными огурцами и картошку привез Эмиль. Девочки принялись ее чистить, и я предложила помочь.
— Ножей больше нет, — сказала Ванда. — Хотя, честно говоря, здесь есть все. Даже банка с зубным порошком. Хоть живи...
— А я и живу тут. Иногда... — прислонившись плечом к стенке бани, добродушно сообщил Колич. Он тоже был в одних широких штанах из серой холстины. Борода за зиму еще больше выросла, чуть волнистые пепельные волосы тоже, они спускались почти до пупка. На шее у Колича висел на веревочке обрезок рога серебряного нема — редкий оберег. — Представьте только, как здесь хорошо! Природа душу греет, глаз радует. Птицы поют, угрюмые феи поют, русалки поют. И я пою. И никто никому не мешает. И я никому не мешаю. Идиллия. Тем более, если холодно, всегда можно баню затопить, а рыбалка здесь вообще ништяк. Щуку можно руками поймать.
— А ничего, что это все чужое? — спросила Ванда.
— Это не чужое, — нисколько не обиделся Колич. — Это твое. И мое. И вон, его, Эрика, тоже. — Эрик как раз выбрался из бани и, недолго думая, сиганул с палубы в воду. — Все в мире общее, если рассудить.
— Ага, — саркастично поддакнула Ричка, — полицаям это скажи. Мы осенью просто яблок в саду набрали. Оказалось, это был Лютый хутор. Да кто ж знал?! Сторож нас поймал, скандал поднял, чуть из Туона не поперли.
— Если бы ты просто пришла и попросила яблок, тебе бы дали.
— Пришла? На Лютый хутор? Ты стукнулся, что ли?
— Почему стукнулся? Я ходил, мне давали.
— Вот из-за чего в бане носками воняет, — сказала мне на ухо Ванда. — Там Колич живет.
И мы обе прыснули со смеху.
Эмиль принес свой нож и протянул мне. Нож у него старый, но всегда хорошо заточенный. Эмиль нашел его в детстве на берегу моря. Нож тогда был весь в песке и водорослях, а на стыке клинка и рукоятки успели поселиться моллюски. Сколько он пробыл в воде до того, как его выбросило штормом, оставалось только гадать. Эмиль все пытался выяснить, из чего он сделан, а главное, где, кем и когда.
Я покрутила нож в руке — легкий, теплый, — поблагодарила и стала помогать девочкам чистить картошку. Ее, как и сосисок, было много. Еле влезла в кастрюлю.
Последними приехали Дрош и Тигиль. И они привезли подарок от всех. Воздушного кьяка, которого решили запустить под утро. Спать в эту ночь, видимо, никто не собирался.
Эрик выбрался на плот, крикнул: «Хорошая водичка!» и, стуча зубами, быстро запихал себя в баню. Потом высунулся из двери и скомандовал:
— Давайте уже открывайте пойло! Дро, зацени, что я там добыл. Итта, не хочешь погреться?
— Попозже, — ответила я.
— Я хочу! — сказал Эмиль, снял штаны и, оставшись в таких же черных плавках, как у Эрика, полез в баню за братом.
Ванда отвела меня на край палубы подальше от всех и шепотом спросила:
— Что там у вас с Эриком?
— Ничего.
— Вы за ручку пришли.
— Ну и что?
— А то! Эмиль привез Ричку. В курсе? Я уж не знаю, что как. Но они приехали вместе. Она сидела сзади и обнимала его, как кошка.
Мне словно влепили пощечину, от которой вмиг запылало лицо. Нож Эмиля, который я все еще сжимала в руке, сам направился острием в спину Ричке-медичке.
— Ты чего? — испугалась Ванда. — Аж искры из глаз! Я просто предупредила, что Ричка в деле. Она, конечно, приз переходящий. Но ребята ее любят.
— Еще бы! — Я с ненавистью уставилась на рыжий затылок. Ричка приготовилась к вечеру достойно. Лосины, короткая юбочка, кофточка по фигуре, отчаянно выпирающая из лифчика грудь. Что будет, когда она останется в купальнике?
Надо было срочно спасать ситуацию. Нож Эмиля тут, к сожалению, не подходил.
Быстро отыскав в своем мешке купальник, я переоделась за баней, завернувшись в чужое полотенце, собрала волосы высоко на затылке, открыла дверь бани и шагнула в паровую завесу.
Я чувствовала себя голой, голой по-настоящему. Это было страшнее, чем лезть под дождем по пожарке и чем сдавать географию злющему господину Тюку. Я уже приготовилась сказать какую-нибудь глупость типа: «Мальчики, я погреться. У меня ноги замерзли, Эрик же утащил меня прямо в халате...», ну что-то в этом роде, но не успела ничего сказать. Чья-то рука схватила меня за запястье и дернула на себя.
— Стой! — Рука обхватила меня за талию, потянула и усадила на колено.
Просто на колено. Без всяких церемоний.
Влажный горячий пар окутал меня, я не видела даже своих ног. Но вскоре он немного развеялся, и окружающее проявилось.
Прямо передо мной стоял большой железный чан, а под ним горела, тычась пламенем в щели крошечной дверцы, походная печка. Близнецам места не хватало. Они сидели в неудобных позах: пригнувшись, чтобы не задевать потолок, и повернув колени так, чтобы не прикасаться к раскаленному чану.
— Да, тут не потанцуешь! — сказал мне в ухо Эрик.
— Там кипяток, — пояснил Эмиль. — Слушай правила. Здесь вполне помещаются четыре человека, но надо очень внимательно смотреть на скамейки и не поскользнуться. Можно так обвариться, что всю жизнь помнить будешь. Плесни на камни, Эр! Пусть Итта посмотрит.
Не отпуская мою талию, Эрик нагнулся, нашарил свободной рукой ковш, зачерпнул воду и вылил на разложенные вокруг печки камни. Пар повалил клубами, все вновь побелело, растаяли даже слабые силуэты. Тут же стало жарко и трудно дышать. Я закашлялась.
— Прости! Чет многовато! — выдохнул Эрик, и его дыхание обожгло мне шею. — Аж уши отваливаются!
— Я все! — сообщил Эмиль. — Давайте первыми. Иначе мне не пройти.
Эрик нехотя убрал руку с моей талии, и мы все по очереди выбрались на белый свет майского вечера.
— С днем рождения! — хором заорали ожидающие нас на палубе друзья.
В руках у Дроша блестели два стакана с белой жидкостью, налитой только на донышко.
— Посвящение в благородные рыцари! — объяснил он и выдал братьям по стакану. — Давайте! Закинулись — и в воду! Омовение внутри и снаружи!
Близнецы выпили одновременно, буквально как человек и его отражение в зеркале. Никто, кроме меня, не смог бы их сейчас различить. Без одежды они не выглядели такими тощими. Худыми – да, длинными – да, но не тощими. Скорее жилистыми и даже вполне широкоплечими. У них были очень узкие бедра и слегка кривые ноги. Да, эта Лора права: брюки-клеш определенно то, что им нужно.
— Ну, плаваем? — подмигнул мне тот, что справа. — Ты обещала!
— Конечно! — Я сняла с волос заколку и положила на свернутую у перил веревку.
Мы нырнули втроем. Ласточкой. Холодная вода обожгла только на мгновение и тотчас опознала меня, обняла. Моей особой природе привычна любая водная стихия. Тут я кому угодно могу фору дать. Главное, не заиграться, не выдать себя...
Я долго плыла под водой, знакомясь с озером. Оно было не очень старое, не из древних. Но глубокое, населенное так густо, как не всякий портовый город. Колич не соврал, здесь действительно жили русалки, и черные раки размером с лютню,и гнилые булаги, намертво прилипающие к ногам купальщиков и сосущие кровь и лимфу, как самый сладкий на свете сок. Здесь жили похожие на рыбок-бабочек водяные фейки. И карпы, щуки и караси тоже.
Но это на глубине. А у поверхности было безопасно. Там плавали ребята, похожие снизу на длинных суетливых рыб. Когда я сообразила, что пора показаться им, было уже поздно. Эмиль поднял тревогу, и едва я вынырнула, отругал меня:
— Что ты творишь?!
— Все в порядке. Я же говорила, что хорошо умею плавать.
— Да хоть того лучше! — Лицо у него было взволнованным. — Зачем на такую глубину нырять?! Вода же холодная, ногу сведет и как тебя искать?
Мне стало так стыдно, что я даже не нашлась с ответом. Мы с Эмилем выбрались из озера и снова полезли в баню греться. Эрик был уже там.
Потом сидели кто где: девочки на скамейках, ребята на досках палубы. Ели жареные сосиски с вареной картошкой и пили, мы — эль, ребята — самогонку. Мальчики по очереди плавали, а потом грелись в бане.
Колич ходил в баню голышом, вот просто в чем мать родила. А что ему скажешь? У него своя философия, где нет стыда и условностей, где все люди, буквально все — братья и сестры. Он ничего плохого не делал, просто был собой, так что его не стыдили, а старались по возможности не смотреть ему ниже пояса.
Времячерных ночей прошло. Скаждым днем солнце вставало все раньше, а ночью спало вполглаза. Звезды были тусклыми, ночное небо – светлым, как и озерная вода. Луна в нем, желтаяи круглая, походила на золотой пятак.
— Плесни мне, пожалуйста. — Ванда протянула Риру стакан.
Сегодня у них был день благодушного перемирия. Ванда не учила Рира жизни, а он не лез к ней в лифчик.
— Начинается! — взявшись за бутылку, весело сказал Рир. — Сначала эль. Потом самогон. Добром это не кончится...
— Я замерзла!
— Так пошли в баню. Зову же!
Ванда сдалась, сняла кофту, под которой был скромный закрытый купальник цвета пасмурного неба, и они с Риром пропали в парилке надолго. Тигиль даже отправился их проверить.
— Все в порядке, — вернувшись, доложил он. — Заняты!
Почуяв, что все веселье утекает к другим, Ричка грациозно встала и тоже принялась раздеваться. Она легко выскользнула из юбки, плавными движениями стянула лосины и, наконец, медленно сняла кофточку. Вот же стерва! Надо будет поучиться таким фокусам. Купальник у нее был правильный — тряпочка внизу и две тряпочки вверху, специально на размер меньше, чтобы ее красивая грудь казалось еще больше. Ричка училась на третьем курсе, как и Колич. Ей было семнадцать. Нам с Вандой она казалась старой, а ребятам — опытной. Принципиально разный подход.
Ричка подошла к Эмилю, который пялился на нее, чего уж врать. Все на нее пялились. И девочки, и мальчики.
Она подошла и просто, как само собой разумеющееся, взяла его за руку и так же просто, уверенно, напирая лишь слегка, самую толику, сказала:
— Пошли греться! Выгоним их заодно. Риру только волю дай.
И Эмиль пошел. Я глазам своим не поверила. Хотя что уж. А кто бы не пошел? Попка у нее была кругленькая, оттопыренная, ножки стройные, и эти рыжие волосы до плеч. Пошел как миленький.
Ричка постучала в дверь бани и громко, чтобы все слышали, сказала:
— Время поцелуев истекло. Другие тоже хотят.
Уши мои горели. Хорошо, что они были закрыты волосами, хорошо, что у меня в руках был стакан, и хорошо, что рядом был Эрик. Впрочем, Эрик тоже был удивлен. О таком выражении лица, какое появилось у него, говорят: «Челюсть упала».
— Смотри-ка, что самогон животворящий делает... — восхищенно обратился он к Дрошу. — Налей-ка мне еще!
Они выпили, поговорили о чем-то недолго, и Эрик подсел ко мне.
— Давай так! Погреемся, а потом я спою. Идет?
Я улыбнулась. Ну как он так умеет? Раз, и на душе тепло. И все равно, что происходит, когда он так говорит и так смотрит.
Эмиль и Ричка вернулись довольно быстро. Я старалась не смотреть им в глаза, ни ей, ни тем более ему. Словно вот их нет. И словно мне абсолютно все равно. Я сбросила куртку на скамейку. Не буду я ничему учиться. Не хочу двигаться кошечкой и хватать мальчика за руку. Пусть сами.
Я пошла в баню, и Эрик пошел за мной. Эмиль не знал, что у нас договорено, поэтому вышло красиво. Вот так пусть и будет.
Больше не было страшно. То ли алкоголь, то ли Эмиль с Ричкой сбили сомнения с моей души, точно пену с эля. Вальс мы уже танцевали, за руки мы уже держались, на коленях у него я уже сидела. Если он меня поцелует, разве же я смогу отказать?
Мы сели рядом, коснулись бедрами.
— Ты холодная, как лягушка, — сказал он тихо, подумал и добавил: — Надо тебя согреть.
С этими словами Эрик меня обнял. Положил руку на плечо, прижал к себе и поцеловал. В щечку. Просто в щечку, как маленький. Я повернулась к нему, вполне готовая сама поцеловать его в губы, в эти прекрасные губы, яркие, живые, разговорчивые, любящие смеяться, умеющие дуться, желанные губы, которые мне снились с самого декабря. Я посмотрела на Эрика и почуяла, что он боится. Не целоваться. Нет. Боится сделать что-то неправильно. Что он отлично осознает свое неумение держать дистанцию. Что все, происходящее сейчас, по-настоящему важно для него.
И тогда испугалась я. Поняла, если поцелую его — выбор будет сделан. А если не поцелую — разобью ему сердце.
Я вдруг почувствовала себя взрослой, будто женское подсознательное заговорило со мной из глубины веков.
Я обняла его за шею, прижалась носом к его щеке.
— Ты боишься, что ли? — прошептал он.
— Нет, просто ты мне очень дорог. Чтобы вот так все...
И я погладила его по кудрявым волосам. Ладони стало щекотно, я погладила снова. Он понял мой ответ по-своему. Обнял второй рукой и снова поцеловал в щеку, а потом за ухом. Ох, как же я таяла. Как же мне было приятно. Руки его держали меня очень крепко, словно он опасался, что я ускользну. Губы его были жадные, глупые. Но он с ними сладил, договорился. Поцеловал еще раз в шею и отпрянул, погладил меня по руке.
— Все в порядке?
— Еще бы! Я даже сказать ничего не могу...
— И не надо. Поддадим парку?
— Давай!
Он весело расставил длинные ноги в поисках ковшика, нашарил его на полу. Я смотрела на его плечи — костистые, нежные, мальчишеские, белая кожа, позвонки на шее, кудри... Поднялся пар, и все потерялось из виду, осталась только его рука, я ее чувствовала на своем плече. Не на талии, не на бедре, просто на плече. Я так его любила, что дышала с трудом.
А потом, после бани, он пел.
Все уже оделись, и баня остыла, и стало темно, и луна превратилась из золотого пятака в серебряный и лениво плавала в небесах.
Эрик расчехлил гитару и сел на скамейку. Ему ее освободили. Все расселись кружком. Сонные, снова озябшие, рассеянные от избытка впечатлений. Дрош обнимал Ами, Рир— Ванду, Тигиль беседовал с Эмилем, рядом с Эмилем сидела Ричка, на ней была его куртка. Только Колич лежал на палубе и смотрел в небо. Он так и остался босым и голым по пояс, хорошо хоть штаны надел.
Эрик настроил гитару, что-то там покрутил, подергал струны, потом подвинул ее к животу и обвел всех хитрым взглядом.
— Вы, наверное, что-нибудь веселое хотите? Или мои памфлеты?Дрош, помнится, просил памфлеты.
— Не в тему уже, — сказал Дрош и обнял свою девушку покрепче. — Сам видишь, настроение сугубо лирическое.
— Вижу! — согласился Эрик, бросил взгляд на меня и почесал затылок. — А спою-ка я новую. Ее только Эмиль слышал.
И он начал петь. Сначала выдержал паузу, конечно. Красивую, театральную, а уж потом... тронул струны.
Мелодия обнялась с его голосом, и они вместе полетели над озером.
Все слушали, а я смотрела. Словно музыка была только мощным усилителем всего, что я видела и чувствовала. Озеро стало темнее, небо светлее, деревья по берегам зеленее, а сидящие рядом друзья — красивее и роднее. Мир теперь можно было видеть насквозь, вдоль и поперек, вглубь озера, в небесную высь, в сердце каждого. Плавучая баня превратилась в пиратский корабль. Котелок из-под картошки, обертки бумаги и вообще весь царящий у стола хаос сложились в художественный натюрморт.
А мальчик, который только что целовал меня в шею так горячо, что места поцелуев еще жгли, стал совсем другим.
Глаз от него было не оторвать. Вдохновение озарило его лицо, словно солнечный свет. Ни лукавства, ни шалости, ни актерства — ничего этого больше не было. Только обнаженная душа поэта, ее исповедь. Широкий свитер, надетый впопыхах на голое тело, открывал тощую шею, на которой напряглись все мышцы. На руках вздулись вены. Пальцы ловко бегали по струнам. Эрик пел всем собой и играл всем собой. Прекрасную песнюо любви. О чем же еще? Я все смотрела и смотрела...
А потом кто-то крикнул:
— Глядите! Русалки!
Эрик перестал играть, и все принялись вглядываться в сумеречный берег, где две белоснежные женские фигуры сидели на черном камне и тоже пели, что-то совсем другое, странное, неземное, песню из мира Подтемья, спрятанного от людских глаз.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57869-belaja-gildija-chast-7.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: