Какое-то время Эмиль сидел у ручья, уронив лицо в ладони.
Сначала хотел выбросить бубенчик и поскорее сбежать с поляны. Но, посидев и подумав, не выбросил и не сбежал. Сунул бубенчик назад в карман, умылся в ручье, набрал в мех воды и даже причесал кудри деревянным гребнем, найденным на дне рюкзака. Спросил отдохнувшего и как будто повеселевшего Бубу:
— Ты-то, опытный любовник, что скажешь? Трус твой новый хозяин или правильно сделал?
Буба только пряданул ушами. Глаза у него были как сливы, и черные густые ресницы делали взгляд совсем добрым и кротким.
— Ну-ну, — погладил Бубу Эмиль. — Ничего-то ты не видел...
Да, может, и не было ничего. Что там сон, что нет, не поймешь... Этот медвежич в камзоле с диковинным словом «мессир». И знакомое вроде слово, а Эмиль как ни старался, не мог припомнить, где оно ему встречалось.
Бубенчик приятно оттягивал карман, дорога бежала весело, как-то легко и радостно, и Эмиль стал думать о хорошем. Что Итта, конечно, будет рада его видеть, и что ему удастся убедить ее родных отпустить девушку с ним. И что если нужно, если он поймет, что к месту, то ему ничего не помешает сделать ей официальное предложение. Потому что если и впрямь война, то любое промедление смерти подобно.
Заливались полевые жаворонки, стрекотали кузнечики, утреннее доброе солнышко вкрадчиво лезло за шиворот, а чистое небо синело, точно выполосканная в синьке простыня. День назревал и накалялся, пока не раскалился как следует, поджаривая Эмилю и без того уже загорелые руки. Дорога сначала вздыбилась в горку, а потом ровной лентой нырнула вниз. С вершины холма Эмиль увидел город, тесно прижавшиеся друг к другу дома, а вокруг — хутора, перелески, луга да поля.
Вот и Южные Чучи. Большими оказались. Не чета Северным. Даже колокольня имеется. Надо будет купить здесь немного мяса в дорогу. Или рыбы. Дед велел есть рыбу, а не яблоки... Эмиль достал мех, напился и велел Бубе спускаться.
На подъезде к городу дорога разбежалась надвое. Левая, широкая и разъезженная, вела к воротам, а правая — скромнее и привычнее, шла в обход.
Эмиль придержал коня у домика на обочине, чтобы спросить об Озерье. Направо ему забирать или прямо ехать. Он остановился у калитки, раздумывая, стоит ли по пустякам беспокоить крестьян – можно, в конце концов, и в городе спросить. Но тут дверь дома приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулось испуганное личико девочки лет семи. Девочка уставилась на путника изумленными глазками, напомнив Эмилю пугую ундину
— Привет, — улыбнулся он.
Девочка не пошевелилась. Смотрела, выпучив глаза, и молчала, а потом в доме раздался резкий окрик, на крыльце, грубо спрятав ребенка себе за спину, появилась немолодая женщина. Вместо слов приветствия — суровый, быстрый взгляд на непрошеного гостя: мол убирайся.
Эмиль продолжил путь, осторожно посматривая по сторонам.
Двери всех домов, стоявших у дороги, были закрыты. Ни одного человека не встретилось Эмилю, пока на подъезде к городу его самого не догнали всадники.
— Стой! А ну, стой! — резко окликнули его.
Эмиль остановился, и двое гвардейцев приблизились к нему.
— Кто такой? Местный? Арбалетчик? — Гвардеец был одет в красный китель, и это означало, что он из особых королевских войск. Лицо у него было усталое, поросшее недельной щетиной, горделивые черные усики топорщились по сторонам, как у выдры.
— Он не местный. — Второй стражник, полноватый и добродушный, носил китель синего цвета, а, значит, служил в здешней охране. — Я такого не знаю.
— Я еду в Озерье, — осторожно сказал Эмиль.
— Туда теперь не попасть, парень... — Красный гвардеец оглядывал Эмиля с любопытством. — Не по этой дороге точно. Ты приехал прямо в пекло, дружище. Ведьмы окопались в лесу на юге. Город готовится к обороне.
Эмиль почувствовал в груди камень.
— Король прислал гвардию? — сглотнув, спросил он.
— Двадцать человек. Но мы — конные. Еще тридцать идут сюда пешком. Откуда у тебя боевой арбалет, малой?
— От отца. — Эмиль только теперь понял, почему гвардеец был с ним любезен. Арбалет.
— Обучил тебя батя, значит?
Эмиль решил промолчать.
— Нам все сейчас пригодятся. Тем более арбалетчики. — Всадник хлопнул Эмиля по плечу, тронулся и кивком велел следовать за ним.
Городские ворота были и не воротами вовсе — просто широкий въезд с двумя высокими столбами по краям, обозначающими феодальное владение. С юго-востока к нему примыкал густой перелесок, и с северо-запада не обойдешь — упрешься в высокую ограду хутора.
Все свободное пространство перед въездом в город перекрывала наскоро сооруженная стена из вкопанных в землю кольев и наваленных друг на друга перевернутых телег с торчащими из деревяшек гвоздями. Перед забором чернел неглубокий свежевыкопанный ров. Он был соединен с тем самым ручьем, что бежал рядом с Эмилем с места привала, а теперь наполнил ров, в дно которого наверняка тоже вбили колья.
Город готовился к штурму. На укреплении трудились все жители, кроме пожилых женщин и детей. Даже девушки, даже старики, те, кто мог держать лопату и вилы. Город надеялся выстоять теми силами, которыми располагал.
Гвардеец с горделивыми усиками остановился и обратился к бородатому, по пояс голому мужику, помогающему другим соединять между собой части укрепления:
— Помощь нужна?
— Помощь нужна у гончарни, господин капитан. С воротами мы сами разберемся. А там с луга через овраг подход. Туда ломанутся в первую очередь.
— Вот там мы их и встретим... — кивнул королевский гвардеец и, жестом велев стражнику и Эмилю присоединяться, направился прямиком через город.
Они поехали опустевшими улицами, мимо помертвевших домов с заколоченными и забаррикадированными дверями. На площади перед колокольней были сложены костры, а рядом с ними заготовлены факелы, на случай если ведьмы прорвутся и придется палить волколакам шкуры... Тут тоже готовы были встретить непрошеных гостей.
Гончарная фабрика — большая, двухэтажная, с башенкой на крыше, находилась на противоположной от ворот стороне Южных Чуч. Здесь живая лесная изгородь, окружавшая город, заканчивалась, и начинались поля и пастбища. Они пологими горбами стелились до самого горизонта. По всем стратегическим понятиям — самая уязвимая точка. Так объяснил местный стражник.
Вся территория вокруг гончарни кишела людьми. Каждый был занят делом. Мужчины спешили углубить ров и продлить его как можно дальше по направлению к лесу. Они стояли по колено в воде и махали лопатами. Крестьянам эта работа была привычна.
Королевский гвардеец спешился первым, за ним с лошадей спрыгнули местный стражник и Эмиль.
— Где Мансул? — расстегивая на ходу китель, крикнул работающим королевский гвардеец.
Те указали вперед, туда, где вдоль рва уже было возведено укрепление. Гвардеец повел Эмиля дальше. Местный стражник остался помогать, он тоже разделся по пояс и взял в руки лопату.
Мансул оказался маленьким плечистым мужиком с большими хваткими руками. Он ругал мальчишку лет одиннадцати за то, что тот утопил молоток во рву.
— Ныряй и ищи, пока не найдешь! Мне сейчас молоток важнее твоей глупой башки.
Гвардеец остановился и подождал, пока Мансул закончит ругать мальчика, а потом сказал:
— Вот. Парнишку на дороге поймал. Говорит, арбалетчик. Пристрой его.
Мансул оглядел Эмиля.
— Высокий, — одобрил он. — Но меча для тебя нет. Ничего нет. Даже алебарды. Разве что, вон, бери вилы и накалывай на них карнаонцев. Хотя, по правде говоря, тощеват ты для такого.
— У меня есть арбалет, — напомнил Эмиль.
— Вижу. Арбалетом в ближнем бою не очень отмашешься. Что будешь делать, когда эти сучки пройдут наши капканы?
— Если они прорвут укрепление, вилы не помогут, — сказал Эмиль и сглотнул, стараясь справиться с дрожью в голосе. Он взял себя в руки и добавил: — Но... поможет... кипящее масло или смола.
Мансул на секунду открыл рот. Слова Эмиля удивили его.
— Парень дело говорит, — вмешался королевский гвардеец.
— Да где я возьму тебе кипящее масло, капитан? — раздраженно развел руками Мансул. — Это у вас там в столице всего немерено...
— Не масло – смолу! — оживился гвардеец. — Я организую. В гончарне есть огромные печи. Вели женщинам их растопить как следует. Молодец! — Гвардеец одобрительно хлопнул Эмиля по плечу, снова накинул брошенный на бревно китель и вскочил на коня. — Топите печи!
— Смола... — проворчал Мансул. — А по мне лучше вилы. Хоть глаз какой стерве выколоть напоследок – и то дело... — Он зло сплюнул. — Копай, парень, ров. Или колья точи. Пока силы есть. Но чуть что — лезь на голубятню, Касперу в подмогу. Болты-то у тебя хоть есть?
— Много, — кивнул Эмиль, чувствуя, как покрывается холодным потом.
— Много болтов никогда не бывает, всегда не хватает одного, — усмехнулся Мансул и вернулся к своим обязанностям — покрикивать на работающих да показывать, куда втыкать колья.
Эмиль привязал Бубу подальше за сараем длинной веревкой, чтобы конь мог пощипать растущую вдоль канавы крапиву.
Лопаты Эмиль не нашел, но зато отыскал свободный топор и присоединился к тем, кто обтачивал сваленные грудой бревна. Орудовать топором он умел. Вскоре стало ясно, что гвардеец не зря заранее снимал китель. Через час работы рубашку Эмиля можно было выжимать.
Он разделся, разложил рубаху на солнышке, напился и продолжил обтесывать заготовки, не переставая поглядывать по сторонам, примечать важное да слушать разговоры. Всякие другие мысли он себе запретил.
Подход с лугов к гончарне защищал простой забор, поставленный как преграда для заблудившегося скота или какого непрошеного зверя. За этим хлипким ограждением и копали ров, а сам забор укрепляли заточенными бревнами и подпирали перевернутыми телегами. Пацан, тот самый, что «нырял» за молотком, молоток все-таки нашел, потому что забивал им в доски доморощенного вагенбурга длинные металлические штыри.
— Ведьмы не станут посылать сюда большой отряд, они идут широкой шеренгой. И нападают группами... — говорил лысый старик в красной рубахе суетливому мужику помоложе. — Это тебе не роанцы. Мозгов у них нет.
— На Строму десятка четыре морриганок напало! И еще наемников до черта. Сотен шесть, а то и больше... — возразил суетливый. — Это не группа. Это ведьмова роанская дивизия.
— А сколько человек в ополчении? — вмешался в разговор Эмиль.
— Посчитали — прослезились... — Старик утер лысину. — Около пяти сотен мужиков наберется да сотня девок покрепче в придачу.
— И гвардейцы! — напомнил суетливый.
На это старик только фыркнул и в сердцах махнул топором по бревну. Щепа отлетела прямо Эмилю под ноги. Эмиль побледнел и сглотнул ком в горле. Двадцать гвардейцев против четырех десятков морриганок — просто курам на смех! А еще наемники...
Когда частокол удлинился вдоль рва метров на десять, пришел Мансул в расстегнутом кителе. Пот тек у него прямо по ушам и по голому животу. Он оглядел команду, велел всем отдыхать с полчаса и перебираться дальше, а следующие заготовки для кольев привезут на телеге уже туда.
— А ты давай на позицию, пацан, — сказал он Эмилю. — Отдохни, не то руки будут дрожать. И смотрите там с Каспером в оба. Не трепитесь зря. Стемнеет скоро.
«Они все думают, что я настоящий стрелок». — Эмиля в очередной раз бросило от этой мысли в стыд и ужас.
Он вернул мужчинам топор, надел рубашку, перевел Бубу в сарай и там оставил, не привязывая, просто поплотнее закрыл дверь.Забрал рюкзак с болтами и арбалет и поплелся через двор к гончарне.
У гончарни сидели на бревне две девушки. Они строгали тонкие палочки. У их ног лежали груда колышков, скорее всего, предназначенных для рва. Одна крикнула Эмилю:
— Эй, парень, ты же не местный! Счастье тут пытаешь?
— Похоже на то. — Эмиль остановился. — Как мне попасть в голубятню?
Девушки переглянулись. Та, которая окликнула Эмиля, отложила нож и встала.
— Идем.
Она пошла вперед, пошла дерзко и красиво, показывая сразу и свой смелый характер, и свою стройную фигуру. Эмиль поправил арбалет на плече и направился следом.
Она привела его в гончарню – большое помещение с широкими столами, полками, ванной для глины и гончарными кругами. И главное — там возвышались две огромные печи для обжига глины. И в этих печах уже разгорался огонь. Женщины подносили дрова и щепу, оставшуюся после заточки кольев. Бочки со смолой, конфискованные гвардейским капитаном из городской бани, стояли тут же.
— Говорят, это ты придумал смолу горячую ведьмам на головы лить? — спросила девушка.
— Это не я, — покачал головой Эмиль. — Это викинги. Но я же спрашивал о голубятне!
— А голубятня здесь. Ее дед Одинец построил, он тут главным горшечником был. У него их было много, голубей-то. — Девушка подошла к очень высокой и очень крутой лестнице, поднялась на пару ступенек и повернулась к Эмилю: — И белые. И седые. И крапчатые. Говорят, даже два черных голубя было. Только никто, кроме деда Одинца, черных голубей никогда не видел. А потом он пропал. Пару лет уж. Всех голубей выпустили. Они еще долго тут кружили... Меня Лисой зовут, кстати, а тебя?
— А меня Эмиль.
Лиса поднялась по лестнице и толкнула дверь высотой в половину роста Эмиля. Снова повернулась, взмахнув юбкой так, что Эмиль увидел ее плотные загорелые бедра.
— Найди меня потом, если выживешь.
Эмиль понял, что она боится. Он поднялся к ней, улыбнулся и сказал:
— Хорошо. Ты только не лезь в пекло. Спрячься тут, в гончарне, и сиди. Если под ванну залезть — не угоришь.
— Вот еще!
— С кольями в бой лезть глупо. Зря погибнешь.
— Умный какой, — фыркнула Лиса и вошла в голубятню. — Каспер, я тебе умного привела, с арбалетом. Только он длинный, как шест. Вряд ли тут поместится.
Она пропустила согнувшегося Эмиля вперед, кинула на него многозначительный взгляд и ушла.
Эмиль подумал, что именно страх и ничего больше заставил эту милую девушку с ним флиртовать. Она боится погибнуть и, чтобы разогреть в себе веру в лучшее, строит планы на то, что будет потом. А возможно, все проще, и она просто не хочет погибнуть, не испытав любви. Понятное чувство. И еще Эмиль подумал, что Эрик тотчас бы проверил эти домыслы делом. Где то он сейчас...
Касперу на вид было лет двадцать пять. Крепкий парень, с широким, рябым, скуластым лицом. Он представился лучшим стрелком округи. Его арбалет был не боевым, а охотничьим и стрелял короткими стрелами.
— Таких охотников, как я, во всех Чучах не сыщешь, хоть в Южных, хоть в Северных. — Каспер пожал Эмилю руку. — А ты, значит, не успел появиться, как наших девок клеишь. Откуда ты взялся-то?
— Я... Да я в Озерье ехал. К невесте... — произнес Эмиль и сам поразился, сколько противоречивых эмоций вызвало у него это слово.
— У-у... К невесте. Не рановато тебе в петлю? — хохотнул Каспер. — Молодой совсем, погулял бы для начала. Это мне уже пора задуматься. Да только как тут выбрать, когда все они такие разные? Вон, к примеру, смотри. — Каспер высунулся в большое окно голубятни и ткнул пальцем во двор, где работали девушки. — Малина же! Талка — красавица, Алиша — бедра-каравай, да и Лиса, она тут самая боевая.
Эмиль посмотрел в окно и подумал:
«И этот туда же. Про баб да про планы. Впереди штурм, кровавая битва. Если верить Скале Ретви, ведьмы в плен берут, но убивают всех, от кого нет пользы. И после себя оставляют только пепелище».
— Смотри, что тут у нас еще хорошего, — продолжал Каспер. — Вон там капканы. Там, в овраге, ямы-ловушки ветками прикрыты, на дне колья. А лес вдали видишь? Там, брат, сидят ведьмы и дожидаются темноты. Говорят, они в темноте лучше видят. Только у нас факелов запасено — навалом. Если все разом зажечь — светло будет, как днем...
Эмиль слушал и не слышал. Он смотрел сверху на простых людей, крестьян и рабочих, готовящихся к сражению с опытными воинами.
Бравые королевские гвардейцы, конечно, тоже были. Мелькали их красные тужурки. Они руководили ополчением. Но гвардейцев было сущие крохи. Эмиль мысленно грязно выругался на короля.
Голубятня, несмотря на подтрунивания Лисы, оказалась просторной, горбиться Эмилю не пришлось. Пустые клетки Каспер заранее сдвинул в угол, поставив их друг на друга. Оставил одну, чтобы на ней сидеть. Эмиль взял себе тоже и уселся напротив Каспера — смотреть в окно и ждать.
Закат догорал за лесами. Вдоль возведенной ограды полыхали костры, разгоняя туман. Теплый вечер пах травами и дымом.
— Будешь?
Каспер выдернул Эмиля из мыслей. Оказывается, охотник уже успел раскурить трубку, и запах трав шел от его табака.
— Давай. — Эмилю вдруг отчаянно захотелось курить. Пускать кольца дыма в это широкое, высокое окно, спокойно посасывать мундштук. Словно это был обычный теплый летний вечер, в который ничего плохого произойти не может. Словно жизнь была проста и добра, и он не искал в ней никакой другой истины, кроме любви.
Он взял из рук Каспера трубку и затянулся. Сладкий и одновременно горький дым приятно защекотал горло. Что-то спасительное и успокаивающее узнал в этом вкусе Эмиль. Узнал чужой памятью многих поколений, потому что сам до этого дня не курил.
Он затянулся еще раз и вернул трубку Касперу.
— Пожрать бы чего, — посетовал тот. — Я как-то не успел собрать еды. Меня утром подняли, только кусок хлеба в рот и запихал.
Эмиль порылся в рюкзаке. Он купил две буханки хлеба и две головки сыра еще в Гавани. И яблок. Все яблоки он съел, а остальное только наполовину. Он нарезал хлеб и сыр и понял, что хоть и не ел ничего с обеда, но сейчас не сможет съесть ни кусочка.
А Каспер с удовольствием умял все бутерброды.
Потом снова курили. И снова.
— Кисет у меня грамотный, — похвастался Каспер. – Девица одна подарила.
Он протянул кисет Эмилю, чтобы тот оценил. Кисет был замшевый, с вышитым на боку табачным листиком.
— Сделано с любовью! — похвалил Эмиль.
Каспер сверкнул в полумраке зубами.
— Жениться, что ли, на ней?
— Женись, — согласился Эмиль и подумал, что еще пару часов такого нервного ожидания, и его пригласят на свадьбу шафером.
— А может, и женюсь. Знаешь, вот, ласковая она. Как прижмется, так и на душе хорошо. А эти, побегушки, с ними весело, конечно, и жарко на сеновале лежать, да только по делу они, ну как... сегодня она с тобой, а завтра... — Каспер вдруг вздохнул как-то совсем сердечно и этим выдал свое волнение. Поняв это, он сразу разулыбался Эмилю и перевел разговор на собеседника: — А твоя невеста, она какая?
Эмилю стало не по себе от такого вопроса. Он с радостью лучше послушал бы еще о невесте Каспера. Какая она, Итта? Не объяснить. Любые слова, в сущности, всего лишь слова. Говори не говори, Касперу не увидеть ее портрета.
Охотник смотрел в окно. Струйка дыма медленно тянулась из трубки, которую он держал перед лицом. Надо было что-то ответить.
— Она добрая, очень добрая, — смущенно сказал Эмиль. — И красивая...
— Смотри... — Каспер перевел взгляд от окна на Эмиля, и Эмиль увидел, как в его серых, прищуренных глазах полыхнули отсветы далеких вражеских факелов. — Идут...
Эмиль услышал еле различимый протяжный звук горна. И тут же спохватился, ожил колокол на пожарной колокольне.
Каспер вскочил, высунулся по пояс в окно и, заглушая колокол, заорал:
— Иду-у-у-ут! Трево-о-ога! Трево-о-ога-а-а!
Эмиль вгляделся в даль. В полях двигались огни.
Много огней, точно рой светлячков медленно полз к городу.
— До них еще верст пять, — проговорил Эмиль.
Часовые встрепенулись, бросились передавать сигнал дальше. Вспыхнули заблаговременно установленные на укреплении факелы. Всполошились и заняли позиции лучники. Колья, сваленные небольшими кучками вдоль забора, похватали те, кому не досталось копий и топоров. Заметались у печей женщины, приставленные к разогреву смолы.
«Дожили... — чувствуя, как холодный пот струйкой бежит по спине, подумал Эмиль. — Дожили... До каменного века скатились».
Но думать об оружии Древнего мира ему было еще противнее, чем о регрессе.
Вереница огней медленно приближалась. А вместе с ней накатывало осознание реальности происходящего.
Эмиль понял, что все случившееся до этого — суета, ожидание, подготовка – хоть и пугало, но не взаправду. Так пугает театральное представление, когда боишься не за себя, а за героев, в глубине души веря, что с тобой такого никогда... тебя минует. Тебя все минует. И страх, и разочарование, и старость, и смерть... Тебя минует...
«Я просто буду стрелять, — остановил он поток бесполезных рассуждений. — Целься, стреляй, уклоняйся, целься, стреляй, уклоняйся. Математика несложная».
Он поднял с пола арбалет и развязал мешок с болтами.
Арбалет Каспера уже опирался на подоконник. Охотник подложил под него перевернутую птичью поилку. Для высоты, для устойчивости. Эмиль решил, что будет целиться, стоя перед окном на коленях. Он прикинул позицию. Прижал приклад к щеке, прицелился. Пальцы спустили рычаг, арбалет дернулся, тетива щелкнула, и куст бузины, растущий по другую сторону рва, зашатался.
— Зачем? — удивился Каспер.
— Пристреляться, — ответил Эмиль.
Он услышал свой спокойный голос, и сам тому удивился. Нужно было проверить, насколько далеко и точно улетит его болт. Одним меньше, да. Зато теперь Эмиль знал, что подпустит врага только до колодца.
Он упер арбалет в пол голубятни и несложным движением, которое когда-то показывал ему отец, Матис Травинский, натянул дуги.
Длинный огненный змей полз по земле и колыхал травы — шевелились туманные луга между вагенбургом и далеким лесом.
Минуты текли. Сначала до Эмиля дошел запах дыма, потом слуха достигла нарастающая какофония звуков, от которой отделился и разрезал ночной воздух тонкий комариный писк.
Лучники были уже у колодца и пустили первые стрелы. Самые первые, горящие в ночном небе, словно птицы из древних легенд.
Каспер, красный от напряжения, прицелился и, не глядя на Эмиля, бросил:
— Стреляй! Уже можно!
Эмиль не мог. Не верил, что вот эти вот бесчисленные, выныривающие из оврага, прущие напролом через ловушки, через спрятанные во рву колья крошечные фигуры — это и есть самые настоящие живые враги, и если он... если он не выстрелит...
Он не выстрелил.
Через укрепление летели горящие стрелы. Как то так... легко, на этот раз почти беззвучно. И кто-то первый крикнул. И кто-то упал. И запахло жженой травой и жженой тряпкой. И снова кто-то упал. Тот старик в красной рубахе. Раненный в плечо. Упал на колени.
«Бух... Бух...» – гулкие удары бревна по укреплению. Еще. И еще. И снова. Карнаонцы — мелкие полурослики, злющие чернявые крысы с обвислыми усами полезли через укрепление. Горожане навалились толпой, сбрасывая их копьями, тыча колья в щели, отпихивая наемников, точно взбесившихся щенков.
На головы полуросликов потекла расплавленная смола, погнала волну криков и визгов, разорвала почти молчаливую возню у вагенбурга, среди которой Эмиль различал только сдавленный хрип старика в красной рубахе.
Карнаонцы лезли. Горстями, стаями, все разом. Их сталкивали кольями, сбивали мотыгами, вилами и топорами.
«Бух… Бух...»
Здоровенный волколак с ведьмой на спине сплелся из темноты на перевернутой телеге, заскреб когтями, выплюнул утробный рык и внезапно заскулил, как скрипучий замок — мерзко, тонко, протяжно. По доскам потекла черная кровь. Металлические штыри, вбитые пацанятами в телегу, пропороли чудовищу брюхо. Восседавшая на его спине старая ведьма — пародия на здоровенного мужика, разодетая в меха, в кольчуге и в плоском, как перевернутая сковорода, шлеме, грязно ругаясь басом, качнулась, рубанула мечом по ополченцам, но потеряла равновесие и была сбита с забора десятком кольев. Девушки, среди которых Эмиль увидел Лису, набросились на ведьму, исступленно колошматя ее мотыгами, пока не забили насмерть.
Висящий на перевернутой телеге волколак истек кровью и издох.
«Бухххх... Бухххх... Бухххх...»
Часть укрепления рухнула под ноги ополченцам, в образовавшуюся прореху хлынули низкорослые мужики с тесаками. И мгновенно все смешалось. Тесаки, топоры, вилы, колья, копья, мотыги, крики, брань, лязг столкнувшейся стали. Потекла кровь.
Только что бывшие живыми люди внезапно оказались неподвижно лежащими на земле. Эмиль видел, как на них наступают мощные лапы волколаков — это через дыру в укреплении прорвались восседающие верхом три матерые старые ведьмы. Перед ними скользили по земле, извиваясь между трупами, ядовитые дигиры. Твари с оскаленными длинными мордами. С телами-сосисками, покрытыми сегментированными, блестящими в свете факелов, панцирями. Их яд убивал за час...
— Твари, твари, вот же ж твари... — Каспер перезаряжал и стрелял. Снова и снова. И говорил сам с собой, обрывками фраз, замолкая лишь перед самым выстрелом, на секунду-другую. Ругался грязно и как-то буднично. Ворчал. — Сучка! Ведьмова блядина! На! Держи! Ща! Подойди еще! Вот так! Рача отродье. Ляжете у меня. Ляжете рядышком...
Стрелы его арбалета терялись в месиве тел внизу. Эмиль не понимал, кого из них убивал Каспер. Кто-то падал. Волколаки, дигиры, карнаонцы. Грызли. Рвали зубами. Вцеплялись в горло.
И нарывались на колья, на вилы, на кухонные ножи, но перли вперед, убивали, прибывали, мясом платили за каждую смерть.
— Стреляй же ты! Ну! — Каспер ткнул Эмиля локтем в бок. — Стреляй, щенок!
Лежащие на спусковом рычаге пальцы онемели.
Внезапный глухой удар пожарного колокола перекрыл все звуки. А когда колокол стих, откуда-то сзади, с боков, изнутри штурмуемого города хлынули другие звуки. Волколачий лай, женские боевые крики, лязг мечей, вопли боли и клацанье хищных зубов. Во двор гончарни со стороны города ворвались ведьмы с окровавленными мечами и копьями и промчались победным кругом, сидя на спинах волколаков и стоя в стременах, как эквилибристы на карнавале. Снова ухнул пожарный колокол, его перекрыл хриплый, жесткий голос капитана с горделивыми усиками:
— Вперео-о-о-од! Вперео-о-о-од...
Справа, слева... откуда-то — Эмиль не видел, не понимал — налетели конные гвардейцы. Обнаженными палашами врезались в отряд морриганок. Волколаки прыгнули, впились лошадям в ноги, в шеи. Полетели на землю отрубленные ушастые головы. Полетели на землю всадники. Лязг, вой, хрип, лошадиное ржание. Сдавленные мужские крики, визгливые женские. Ведьм было больше, они сражались как бешеные.
Это было похоже на пляску демонов, на внезапное безумие с картин Вардажио. Гибель мира, изображенная художником, свидетелем катастрофы, красочные иллюстрации из учебника. Мира, сошедшего с ума.
Теперь, по прошествии пяти столетий, подобное дикое действо разворачивалось во дворе гончарни. Гибель маленького мира, города с населением в пару тысяч человек.
Ведьмы. Ведьмы. Настоящие, не с картинок, разодетые в меха, укрытые доспехами, вооруженные мечами, луками. Они бились плечом к плечу черно-белыми моногамными парами. Они чтили свои запретные связи, почитали их за высшие, единственно правильные, черные и белые. Любовь противоположностей, не по полу – по цвету кожи. Шахматные королевы. Жадные убийцы.
— Бляди! — Каспер выстрелил. Волколак под черной ведьмой упал. Уронил ее. Ведьма, гибкая, сильная, в мехах и кольчуге, со стальной шапкой на смоляных кудрях, уронила копье, подскочила, выхватила из ножен меч, размашисто рубанула им по лицу ближайшего гвардейца, крутанулась, следуя за летящей окровавленной сталью, и уколом пропорола бедро его товарищу. Ловко резанула по ногам лошадь и пошла сверкать мечом в гущу битвы.
Ее белая как снег жена пустила в голубятню стрелу.
Эмиль отшатнулся в сторону, успел.
«Зачем, зачем? — подумал он. — Что им нужно? Что?»
И сразу себе ответил:
«Им нужна Запретная Земля. Древние артефакты. И золото. И вот этот дикий, первобытный азарт убийства, которому, сколько ни читай, ни мучай историю Древнего ли, Нового ли мира, всегда, абсолютно всегда находилось достойное, а иногда и высшее, сверхважное оправдание».
— Суки, суки, суки! — ругался Каспер. Пот тек по его лицу. — Ты! Белоснежка! Не жить тебе.
Он снова перезарядил и поднял к щеке арбалет... Очередная, выпущенная белоснежкой, стрела вошла ему прямо в прищуренный во время прицела глаз, прошила веко, глазницу и утонула глубоко в голове, там, где только что рождались и вдруг перестали рождаться мысли, чувства, воспоминания, надежды, мечты....
Каспер выпустил арбалет из рук, завалился сначала чуть назад, а потом рухнул боком на пол голубятни. Под ноги Эмилю.
Эмиль отшатнулся, привалился спиной к стене и судорожно хватанул воздух.
«Дыши, — велел он себе. — Думай. Не переставай думать. Никогда...»
Еще одна стрела прилетела в окно голубятни. Со двора несся шум совсем близкого боя, в гончарне тоже бегали, кричали, командовали, тащили раненых.
«Кипящая смола... — Эмиль замер у стены, сидя на корточках и сжимая арбалет. — Как это нелепо».
Он сам не заметил, как закрыл глаза. Чтобы не видеть мертвого Каспера. Чтобы собраться с мыслями, спрятаться... Запах дыма и пролитой крови входил в него удушливой волной.
Он так и не сделал ни одного выстрела. Трус. Тряпка.
Историю творят смелые. Да! Такие, как Каспер. Не он. Не он. Холодная злость на себя самого сковала Эмилю руки и ноги.
Он мотнул головой и открыл глаза. Больше ни одной стрелы не залетело в окно голубятни.
«Ведьмы решили, что сняли стрелка!» — понял Эмиль.
Он проверил взвод и снова встал на колени перед окном.
Вагенбург в нескольких местах завалился и горел. Гвардейцы рубились с ведьмами прямо у входа в гончарню. Двор был сплошь покрыт телами убитых и раненых. Карнаонцы, ведьмы, гвардейцы, горожане — все вперемежку.
Эмиль выбрал в этом крутящемся хаосе белое пятно.
И сам не понял, как так вышло. Он навел на белое пятно арбалет, задержал дыхание, и его пальцы прижали спусковой рычаг.
Арбалет одобрительно тюкнул Эмиля прикладом в плечо.
Ведьма выпала из седла. Белое пятно мелькнуло и застыло в траве под кустом бузины, у колодца.
Эмиль не сводил с него взгляда. Одно неподвижное пятно на фоне черно-бурого движения. Ему казалось — одно. Да такое яркое, что режет глаза.
В горле у него давно пересохло. Давно мучительно хотелось пить. Пить. Как это странно... Хотеть пить рядом с убитым человеком... хотеть пить, жить, любить...
Он думал о чем-то отвлеченном, думал о воде, о Каспере, об Итте и дедушке, его мысли отправились в самостоятельное путешествие. И пока он думал — взводил, заряжал, стрелял, взводил, заряжал, стрелял, взводил, заряжал, стрелял. Попадал, мазал. Убивал карнаонцев, дигир. Болтов было мало. «Всегда одного не хватает», да. Вражеские стрелы летели в окно гончарни. Но Эмиль их не замечал. И они не замечали Эмиля. Словно он оказался вне этой реальности, где-то мимо нее, где-то сверху. Он знал, что не умрет. Каспер забрал себе эту горькую долю...
Голос долбил, как молот по наковальне, где-то далеко, ритмично, одно и то же. Смысл произносимого проходил насквозь. Все было рядом, но не с ним. Он видел отступающих карнаонцев, исчезающих в дыре в ограждении. Видел капитана с горделивыми усиками, которого товарищи вытаскивали из-под дохлого волколака, и текущую от него по земле кровавую дорожку. Видел горящие телеги. И все время слышал голос.
Кто-то – не он, а тот, кто обычно заставлял его переставлять ноги, поднимать руки, гонял по венам кровь, отдавал приказы глазам моргать, а легким дышать, – этот кто-то, сидящий внутри, распорядился Эмилем по собственному разумению. Велел ему перевернуть лежащего под ногами Каспера на спину, лицом вверх, приложить пальцы к горлу, убедиться, что тот не дышит и закрыть мертвому охотнику глаз. Потом обыскать карманы, вытащить трубку, кисет и кресало, собрать в колчан вражеские стрелы.
Что-то, застрявшее в горле, очень мешало делать все быстро. Но это что-то было совершенно отдельное, чуждое, приходилось терпеть. Это, и голос, который все тюкал и тюкал по ушам. Досаждал больше прочих, роящихся в его голове голосов, криков, воплей, стонов, шипения, треска... воя... скулежа, то уходящего на тихое глиссандо, то вновь поднимающегося на острое форте.
Он продолжал делать, что требуется.
Свой арбалет — на правое плечо, арбалет Каспера на левое, стрелы — в рюкзак, трубку и все остальное — туда же.
Затем бросить последний взгляд на Каспера и открыть дверь.
Черный дым ударил ему в лицо. И вместе с дымом ударил голос. Тот самый голос.
— Пацан! Оглох?! Вон с гончарни! Живо! Ору, ору! Где Каспер?! Каспер!!!
Он хотел сказать: «Каспер погиб», но понял, что язык его не слушается. То, что мешало в горле, стало колом.
— Вали! Отсюда! — Его толкнули в спину. — Горим!
Он скатился по ступенькам высокой лестницы прямо в дым и огонь. Кто-то дернул его за плечо, толкнул к выходу. Наверное. Он не видел ничего. Глаза жгло. Все жгло — все, особенно голые, вцепившиеся в арбалеты руки. И уши. Уши жгло нестерпимо.
Вслепую добрался до двери гончарни. Оттолкнул от себя кого-то, оказавшегося на его пути, и побежал. Туда...
Она лежала под кустом бузины. Белая ведьма.
Пылающий остов укрепления осыпал ее мертвое лицо живыми отсветами.
Эмиль встал перед ней, замер. Кожа и волосы ведьмы были белыми, как молоко. В серых глазах бились огни пожара. Эти глаза спокойно смотрели в мрачное, дымное, застрявшее в ветвях небо.
Лицо идеальной формы, словно сделанное из тонкого фарфора. Красивые скулы, изящный подбородок. Обескровленные губы маленького рта сложены гордо, нос тонкий, выточенный природой так филигранно, что его можно было рассматривать как отдельное произведение искусства.
И он рассматривал, стоял, склонившись, и смотрел. Чистый лоб. В виске — болт его арбалета. Ни тонкой струйки крови, ничего. А, нет. Есть. Набухающая капля в левой ноздре. Медленно растущая капля.
Мех на плечах. Не медвежича и не горностая – какого-то редкого животного с длинной пушистой с сизой проседью шерстью.
Тонкая, под серебро, кольчуга на груди. Талия пережата кожаным корсетом. Кожаные штаны со стальными вставками на бедрах, тонкие, как носки, сапоги с толстой, добавляющей рост, подошвой.
На правой руке — кольцо отношений.
Рядом с ведьмой лежал колчан, лук тоже должен был находиться где-то поблизости. Но лук Эмилю не был нужен. Его взгляд приковал меч, прикрепленный к ремню морриганки. Меч был мужской, угловатый, злой, с толстым эфесом, прямой гардой и широким клинком...
Осторожно, чтобы не спугнуть набухшую под носом у ведьмы каплю крови, Эмиль расстегнул ремень с мечом и надел на себя. Этот меч уже убил многих по эту сторону баррикад, теперь власть переменилась... Так справедливо. Так хорошо. Тяжело. Но хорошо. Правильно.
Кто-то взял Эмиля за плечи, развернул, потряс, отлупил по щекам. Несильно, но внятно. Эмиль увидел гвардейца. Где-то он встречал уже этого человека в красном мундире. Где-то в прошлой жизни. Давно. Вчера.
— Парень! Парень! Ты совсем тронулся?! Отдай меч! Слышишь? Слышишь?
И тогда Эмиль возродил свой голос. Ощутил, как он пробился через ком в горле. Пробился тяжко, усилием не его, а чужой воли.
— Меч мой... Я убил... Мое право...
— Ты? Ты убил куре главной сучки?!
— Да...
— Брешешь!
— Арбалет мой... значит... я...
— Или Каспер. Он...
— У Каспера... охотничьи стрелы... У меня — боевые болты.
Гвардеец убрал руку с эфеса морриганского меча, достал из ножен свой кинжал, склонился над ведьмой и принялся выковыривать торчащий из виска убитой болт. Кровь из ноздрей вздрогнула и потекла к уголкам рта и скулам, а кровь из дырки в виске – по белоснежным волосам на землю.
— Действительно, боевой болт. — Гвардеец вытащил окровавленный болт, вытер его об траву и, протянув Эмилю, уважительно похлопал подростка по плечу. — Молодец! Просто везунчик! Меч твой, заслужил. Да!
Его еще не раз похлопали по плечам. Уже другие руки, другие люди. Эмиль пошатнулся, сделал несколько шагов в сторону от убитой, чтобы не осквернить момент, не опозориться, чтобы просто сделать несколько шагов, потому что кто-то внутри него велел так поступить. Потом он упал коленями на вытоптанную землю и вывернул под себя весь желудок до самых кишок...
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58463-belaja-gildija-chast-31.html
Содержание:
- Часть 27
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: