228,3 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 7

16 сентября 202416 сен 2024

15 мин

Василь Комарович

Про Василя Комаровича слухи ходили разные. Что, мол, был такой студент, всем студентам студент, и петь, и плясать, и учиться мастер, и до девушек охоч, и до начальства вежлив. Вспоминали про него, как правило, в разрезе того, что, дескать, нечего жаловаться, при желании все можно успеть. И кивали на Василя, вернее на его немеркнущий образ, потому что сам Василь целый год столовался в Морригане, куда был отправлен вместе с делегацией опытных дипломатов на почетную стажировку в награду за отличную учебу и общественную любовь. Вспомнили про него и в связи с началом войны, мол, что-то там они не то наделегировали, раз такая заварушка случилась, и до слез обидно будет, ежели такой хороший человек пропадет ни за грош в стане коварного вражины. Так говорили и его друзья-харизматики, и все прочие, кто о нем помнил.

Меж тем Василь Комарович, в дорогом камзоле, напомаженный, и бравый, со здоровым румянцем на гладко выбритом лице въехал в Южные ворота Туона, как к себе домой, показал охране весьма красивые бумаги и, не доезжая до станции дилижансов, проследовал в личной бричке прямо в университетский кремль знакомиться с новым начальством. В бричке у него бултыхалась приятным содержимым завидная бочка грога и несколько объемных бутылок самогона, закупленных в лучшей лавке столицы. И там же, в столице, он прихватил с собой давнюю знакомую его отца Виолу — пленительной красоты и упоительных форм даму, назначенную в Туон инспектором по воспитанию молодежи, а на деле являющуюся дорогой куртизанкой, о чем Василь, разумеется, не догадывался.

Дама была одета в строгое платье-футляр, украшений не носила, и белокурые чуть волнистые волосы скромно укладывала на косой пробор на манер требовательной наставницы для благородных девиц. Вид ее несомненно подходил к новой должности, которую она выбила у одного влиятельного господина весьма изящными манипуляциями, о чем с новым другом разумно умалчивала, аргументируя предоставленные ей полномочия исключительно житейским умом и отличным образованием.

Бричка остановилась аккурат перед главным входом в административный корпус, дежурившие гвардейцы козырнули его дорогому камзолу, Василь спрыгнул на каменную дорожку и с упоением вдохнул в себя воздух родной Альма Матер. Расправил крепкие плечи, широко улыбнулся, демонстрируя всему миру глубокие и очень привлекательные ямочки на щеках, и замер с открытым ртом. Счастливая улыбка стекла с его лица, а рот сам собой открылся в немом изумлении.

Перед памятником Имиру Фалерсу, чьи дорогие уму и сердцу очертания снились юноше на чужбине, задом к нему, стоял какой-то пацан. Пацан был закован в колодки и зафиксирован так, что руки его были привязаны к наскоро сколоченному скобой бревну, отчего парень мог стоять исключительно на коленях и исключительно выпятив тощий зад в сторону входа в крыло администрации.

Василь снова шумно вдохнул, и снова шумно выдохнул. Пожалуй, он бы даже зажмурился и помотал головой, чтобы сбить наваждение, но не позволил себе подобного ребячества, ибо подошедшая к нему дама, немного усталая в дороге, а потому особенно милая в своей сонной трогательности, воскликнула от возмущения:

— Какой ужас! — а потом задала совершенно резонный вопрос: — И давно университет практикует колодки?

— Никогда, — горячо ответил Василь Комарович. — Никогда такого не было... Возмутительное варварство! — Василь слегка ослабил шейный платок и в несколько решительных шагов обошел наказанного со стороны лица и вопросил:

— Какого черта тут делается, брат? Как такое возможно? Ты что же это, поимел комендантшу?

— Ах! — увидев наказываемого преступника с правильной стороны, новая инспектор по воспитанию молодежи искренне ахнула и позволила своему голосу дрогнуть: — Пресвятая Алия! Этот вполне мог!

Умудрившийся задремать в совершенно не располагающей к удобному сну позе юноша открыл глаза, оглядел беседующих с ним господ, отчего довольная, прямо-таки счастливая улыбка расплылась по его лицу:

— Приве-е-ет! — сказал он присевшей перед ним даме. — Рад тебя видеть!

Дама ласково убрала кудри со знакомого лица и сказала:

— Пастушка! Ты... себе не изменяешь!

— Изо всех сил стараюсь, чтобы ты мною гордилась, мадам!

Затем парень изловчился перевести взгляд на стоящего перед ним удивленного Василя и полным почтения тоном спросил:

— С кем имею честь?!

— Василь Комарович, к вашим услугам...

Василь Комарович, пресыщенность бытия которого сделала его великодушным, и сохранила приятное умение удивляться неожиданным встречам, дикости человеческих повадок и глубокому юмору обстоятельств, больше удивился не тому, что стоящий в неприличной позе студент знаком с инспектором по воспитанию молодежи, а тому, что тот умудряется острить и вести себя мужественно.

— О! — искренне обрадовался юный «преступник». — Наслышан! Добро пожаловать в комендантский Туон, господин Комарович! Жаль, не могу пожать вашу руку. Эрик Травинский. Всегда к вашим услугам! Сразу, как моя шея освободится от веревок и бревен, разумеется.

— Черт знает что! С кем толковым тут можно поговорить? Ректор на месте?

— За ректора сидит капитан Чанов, — охотно ответил наказываемый. — Но с ним разговоры особо не клеятся. Остальные на картошке. Или гнут спину на общественных работах. Один я тут прохлаждаюсь...

— А что ты такого сделал?

— Скажем так, я прогулял урок и не пришел домой вовремя...

— Что-о-о? И всего-то? Да я немедленно, сейчас же это остановлю! — воскликнул примерный аспирант. — Как можно! Какое варварское свинство! Двадцать первый год на дворе! Позор!

С этими справедливыми словами Василь Комарович воздел руки к небу и, потрясая кулаками от негодования, широкими шагами бросился в сторону крыльца администрации. Вслед ему неслась не менее решительно настроенная Виола. А вслед Виоле — песня:

Уста коменданта, але о ля,

Еще поцелуют тебя и меня...

Василь Комарович весьма требовательно постучал в кабинет коменданта и, не дожидаясь приглашения, решительно возник на пороге бывшей приемной проректора, где его не раз награждали похвальными грамотами, жали руку и выдавали премиальные векселя. Вслед за Комаровичем в кабинет вошла новоиспеченная инструктор по воспитанию молодежи и встала на почтительном расстоянии от студента, сложив руки на юбке так, как это делают служительницы Солнечных храмов.

Чанов сидел в кресле без какого видимого дела, если не считать того, что крутил в руке небольшую чугунную статуэтку короля Грегори. Вид у Чанова был раздраженный. Троих идиотов, умудрившихся не только забить на работу, но и потеряться в старом тоннеле искали всю ночь, и дружина, и гвардейские дежурные. А наутро поймали мокрыми у пристани за питомником. Двоих акробатов пришлось тут же высечь, а третьего кудлатого мерзавца, который еще при первой встрече встал Чанову поперек глотки, пришлось наказать по уставу военного времени. Плетью бить его Чанов не решился. Раны недельной давности еще не зажили. Тонкая кожа оказалась у этих домашних мальчиков. Что и говорить... Пришлось соображать колодки. И вот теперь Чанов, который так или иначе разбирался в людях, прикидывал, чем будет воспитывать барана в следующий раз, потому что в исправительные возможности таких говнюков он не верил. Парень не то что не заткнулся, а, напротив, выдумал мерзкую песенку, которую тотчас подхватили остальные студенты и распевали, покуда не были выгнаны вон с площади и вообще из университетского двора — работать.

Незваные посетители явились как раз тогда, когда Чанов решил давить кругом, а именно прижимать не самого этого Э. Травинского, а его ближайшее окружение. Метод вполне себе работающий с такими борзыми идиотами.

— Василь Камарович, — представился вошедший и по военному кивнул. Как выпускник харизматического факультета он знал порядок вещей и умел вести себя достойно. Гнев его выдавал тон голоса:

— Позвольте узнать, господин комендант, что здесь происходит? Кто дал вам полномочия устраивать в стенах королевского университета казарменный режим, и что совершил тот юноша, который стоит привязанным к бревну на корачках? У вас в гарнизоне такое практикуют. Но вы явно путаете любимое детище его величества — надежду просвещения — королевский Туон, который ещё при Улиссусе Миноре...

Дальше Василь говорить не мог, потому что капитан Чанов, привставший при появлении гостей в своем кресле и багровея оспинными точками на лице при каждом последующем слове юноши, собрал достаточно воздуха под связки, чтобы гаркнуть так, что в окнах дрогнули стекла.

— Отставить! Бумаги! На стол!

Василь картинно вытащил из кармана камзола отмеченные королевской печатью бумаги, развернул и не без гордости разложил перед комендантом.

Чанов скользнул по посланию взглядом и отодвинул его в сторону, точно обрывок вражеской листовки — презрительно и брезгливо.

— Что вам тут нужно, Василь Комарович? Уж не завербовали ли вас морриганские ведьмы, что вы так нагло цветете в тяжелый для страны час?

— Да как вы смеете, господин капитан! — Василь зашелся в возмущенном возгласе.

А капитан Чанов вышел из-за стола и подошел к аспиранту вплотную.

— Я смею все! У меня в подчинении триста восемьдесят пять говнюков, которые при любом удобном случае готовы отлынивать от работы, нарушать дисциплину, шляться по девкам... И если вы еще раз позволите себе ввалиться в мой кабинет и говорить со мной в подобном тоне, встанете рядом с этим клоуном, в точно такой же позе, будучи предварительно выпоротым прилюдно перед зданием администрации. Понабрались в своих заграницах! Пошел вон отсюда! Сегодня вечером явишься на общий сбор и будешь тих и внимателен. Понял?

Последнюю фразу Чанов уже буквально выплюнул Василю в некогда багровое, а теперь побледневшее лицо, распахнул дверь и чуть не пинком вытолкал знаменитого студента, отличника и душу любой компании вон из своего кабинета.

После чего повернулся к Виоле, и, прожигая ее взглядом презирающего женщин человека, нарочито вежливо спросил:

— А вам что угодно, мадам? Не говорите только, что вы тут будете учить девочек приличным манерам. Они отлично работают на соседних хозяйствах и приносят королевству несравнимо большую пользу, чем все эти ваши книксены.

— Рада, что вы знаете про книксены, господин комендант. Я назначена. Столицей.

С этими словами чопорная мадам неспешно расстегнула несколько верхних пуговиц на строгом платье, и достала из декольте документ, заверенный не королем, но королевской канцелярией.

Чанов развернул документ и мысленно выматерился на бюрократов:

— «Инспектор по работе с молодежью»... Милочка... Да вы не знаете, на что подписались. Вам не справиться с ними, с этими... И как прикажете вас называть? Инспектриса? — Чанов надменно хохотнул.

— Мадам инспектор, если возможно, — обаятельно улыбнулась Виола. — И прошу вас — освободите для начала того мокрого студента от неприличной позы. Я сама поговорю с ним о правилах долженствующего поведения при военном положении. Нас такому учат. Не волнуйтесь.

— Вас учат? Так я и знал! А как при этом будет выглядеть мой авторитет? Вы подумали?

— Ваш авторитет слишком силен, чтобы пострадать от рук какого-то мальчишки...

— Мадам... — Чанов вернулся в кресло, с удивлением ощущая, что даже голос этой выскочки действует на него успокаивающе. Нет, командовать тут он ей не позволит. Но, если присмотреться, женщина со всех сторон приятная... — Я собираюсь освободить его к ужину.

— А когда в этом заведении ужин?

— В шесть, мадам инспектор.

— Вот и славно. Я поселюсь в гостевом доме. Поближе к молодежи. Надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество.

Мадам протянула капитану Чанову руку, и ему ничего не оставалось, как пожать ее, сохраняя каменное выражение лица и стараясь не смотреть в так и не застегнутое декольте, прячущее неприлично богатый бюст...

***

К шести часам вечера мадам Мил выдала Василю Комаровичу казенную кашу с бараниной, вполне наваристую и даже приправленную тмином и сказала:

— Молодец, что вернулся, голубчик. Отсидишься, считай, дома. Только на рожон не лезь, будь умницей. Сейчас время такое: не до баловства...

Василь Комарович поблагодарил повариху и порадовался, тому, что она его вспомнила, а потом сел за стол. В Туон он приехал потому что соскучился. И еще потому, что историй у него накопилось столько, что сутки рассказывай — не управишься.

Целый год — шутка ли. А по договору сидеть ему на чужбине следовало еще столько же, уму разуму учиться да дорожные записки вести. Даже подумывал дальше на юг махнуть, посмотреть, как живет горная страна Намирия, откуда в прошлом веке пришли в Морриган прекрасные чернокожие амазонки и все в нем переделали на свой непривычный манер. Внезапная война отрезвила юношу, разбудила в нем тоску по родине и патриотические чувства.

Из Морригана Василь Комарович вернулся по морю, вместе с посольством, которое и доставило королю официальное объявление о войне.

Пока шли из Морригана в Кивид, Василь подменил заболевшего матроса, решил по ходу матросское ремесло узнать: как управляться с парусами, как драить палубу, как лазить по вантам.

А по возвращении испытал ностальгическую тоску по студенческим годам, по светлому образу родного Туона, где ему было хорошо и уютно, и все за него решали, и всегда было у кого спросить совета, где его окружали друзья, которых он любил и которые любили его. Ровным счетом ничего подобного не случалось с ним во взрослом путешествии. И не то чтобы Василь растерял бодрый дух, но поддался сантиментальному порыву и решил прежде повидать друзей, а уж потом ехать на фронт.

Никого повидать за день ему не довелось, друзья его воевали, а студенты, что были курсами младше, вкалывали на общественных работах.

Он помотался по изменившемуся Туону, повспоминал былые дни и теперь ел кашу в глубоких раздумьях. Непорядок. Преподавателей нет, студентов за людей не считают. Комендантский час еще этот... Розги, колодки. К чему приведет подобный беспредел?

Он слышал, что беспощадные к противникам морриганки друг к другу относились по-сестренски и даже если вербовали кого из пленных, то принимали в семью и вели себя с ними как с равными. Василь вообще знал много полезного, о чем в сложившейся ситуации лучше было бы помалкивать. Но помалкивать ему не хотелось. Справедливое негодование бурлило в нем и требовало каких-нибудь решительных действий. Внутренняя струна его лидерской сути натянулась до предела. Он чувствовал, как она дрожит и ждал подходящего повода на ней сыграть.

После шести в столовую начал подтягиваться усталый народ. Кто успел умыться, кто так, с чумазыми лицами и грязными руками, все бросились к раздаче. Грязнуль мадам Мил отправляла во двор к умывальникам, остальных обслуживала с улыбкой и порции выдавала щедрые. «Хорошая, добрая женщина», — подумал Василь.

Освобожденный преступник пришел в столовую вместе с друзьями. Его буйные кудри и длинное яркое лицо не узнать было бы трудно. Был он очень высоким и худым, выглядел усталым, тихим, совсем не таким дерзким, каким предстал перед Василем, стоя на карачках. Ладони юноши были перевязанны пластырем, и он долго разматывал их, а высокая девушка с собранными на затылке каштановыми волосами ему помогала.

Потом оба взяли ужин и сели вместе с большой компанией, уже сдвинувшей три стола в один длинный. Василь решил пока не подходить, дать парню спокойно поесть. Сам взял компот и принялся наблюдать.

Девушка с каштановыми волосами пару раз бросила на него внимательный взгляд, глаза ее были необычно темные, и Василю почудилось, будто она поняла, что он наблюдает.

А потом дверь в столовую открылась и на пороге появился точно такой же высокий, кудрявый парень, один в один этот с пластырем. Он картинно замер на пороге, широко расставив длинные ноги, ослепительно улыбаясь и прижимая к животу лютню. «Значит, близнецы, — подивился Василь. — Как интересно! А смелый, видимо, с музыкального. Что ж, хорошо. Это многое объясняет».

Один громкий аккорд, и в столовой воцарилась тишина, все посмотрели на лютниста и вдруг, не сговариваясь, грянули:

— Уста коменданта, але о ля...

И сразу второй высокий встал, тремя шагами подскочил к брату, отобрал у него лютню и, вцепившись тому в грудки рубахи, потащил к столу, явно уговаривая заткнуться.

Находившиеся в столовой студенты при этом били ложками по тарелкам и допевали куплет уже без музыкального сопровождения. Права мадам Мил, не зря он приехал. Где еще, как не в стенах родной Альма Матер, так в открытую потешаются над грубой системой, не боясь сидящих за дальним столом гвардейцев, да и вообще ничерта не боясь?

Василь улыбнулся приятными ямочками и с воодушевлением пошел жать герою руку.

Харизма Василя Комаровича сыграла ярко и уже через полчаса знаменитый студент говорил обо всем и со всеми, узнал имена и факультеты, рассказал пару баек и послушал подробности чановского режима.

А потом тот самый преступник — Эрик Травинский отвел в сторону девушку с каштановыми волосами — Итту, обнял ее за плечи и что-то зашептал ей на ухо. Девушка бросила взгляд на Василя Комаровича, точно разговор шел о нем, и весьма одобрительно кивнула. После чего заговорщики вернулись к столу и Эрик сказал:

— Сегодня ночью мы пойдем копать червей.

Его брат рассмеялся и спросил:

— Нашел-таки место?

— Уж поверь! Не место — а шик, блеск и полный флеш-рояль! Оно разобьет твое сердце, братишка. И твое, Дрош, тоже! — Эрик сделал большие глаза и покивал крупному юноше с румяными щеками, мол, да-да, будь уверен, а потом оглядел остальных, внимательно слушающих его юношей и девушек. — Ну! Кто еще с нами?

Все сделали грамотно. Руководил Тигиль — маленький чернявый парнишка, в ком Василь безошибочно определил фактического лидера этого сплоченного и весьма разношерстного коллектива. Необходимые для путешествия вещи собрали и спрятали в кустах за питомником, куда кроме всякого барахла зачем-то притащили спеленанную в одеяла арфу, и туда же со всеми предостережениями перенесли бочку с грогом и пару бутылок самогона, чтобы не замерзнуть в ночи. Василь порядок понимал и выставил входной билет в эту ячейку противоборства без единой капли сомнения.

После восьми, когда общежития закрыли и провели тщательную проверку по этажам, из женского и мужского корпусов, кто пожарными лестницами, кто окнами вытекло и стекло к питомнику не много не мало, а двадцать один человек. Василь мысленно аж присвистнул и воодушевился еще больше. Розог он не боялся. И не боялся колодок. После всех его заграничных приключений лучшее, что с ним могло произойти — компания смелых студентов, идущих веселиться в окрестности Графского Зуба.

Продолжение следует...