— Ну, чего пялитесь-то? Курите морку, нет?
У нее были огромные, как два блестящих каштана, глаза. Короткие волосы — сотни черных спиралек —венчала полосатая шапочка, от которой падали на плечи длинные плетеные ниточки-червячки всех цветов радуги.
Именно из-под этой шапочки девушка вытянула наполовину скуренную самокрутку, сунула ее в большой, прямо-таки огромный, рот и полезла в драный грязный мешок, лежащий подле нее. Из мешка она сначала достала огниво, ловко прикурила, и, выпустив облако сладкого дыма, снова полезла в мешок. На этот раз она вытащила мятую серую рубаху из грубой мешковины, которая очень бы подошла для холста. Она встряхнула рубаху, и, убедившись, что та достаточно грязная, снова затянулась и только потом швырнула рубаху мне.
— Надевай. Не то тебе крышка, черноглазая. Вынесут утречком с воспаленьицем легких. Эти отморозки тюремные такие долбозайцы, диву даюсь. Нет бы взять красоток себе, отогреть, отпоить... — Она рассмеялась грудным, обволакивающим душу смехом. — Да шучу я, шучу! Вылупилась! Надевай, говорю. Околеешь в мокром, попку застудишь. Ну! Да что вы стоите, как мумии, девчата? Светиш не понимаете, что ль?
Светиш мы понимали, хоть девица и говорила с сильным южным акцентом. Делать было нечего. Я начала послушно раздеваться. Будто под мощными чарами сняла с себя жакет, потом платье, потом лифчик и осталась в одних трусах. Руки тряслись от холода. Ром весь вышел, меня бил похмельный озноб, а потому я быстро натянула на себя холщовое рубище.
— Трусы тоже! — Дада неторопливо покуривала, с довольной, даже немного алчной улыбочкой разглядывая меня. — Давай, не стесняйся. Не съем.
Я покорно сняла трусы, разложила мокрые вещи на свободной лавке и села на другую. Стало немного теплее. Совсем чуть-чуть. Рубашка пахла южными пряностями.
— Спасибо! — сказала я.
— Не за что. Было приятно посмотреть на тебя. Теперь рыженькая. — Девушка хлопнула черной ладошкой по своей лавке. — Сядь-ка сюда!
Ричка молча села рядом с Дадой. Чары действовали и на нее. Потому что когда чернокожая ласково протянула Ричке морку, та взяла, затянулась разок и закашлялась. Дада погладила Ричку по спине.
— Умница! Ну, а теперь валяйте рассказывайте, девчата, чо с вами приключилось. Не томите. Третий день со скуки по Подтемью дурманю. А тут такой подарочек. Я сначала подумала, мерещитесь мне. Но глюки обычно говном не воняют. Так что слушаю вас внимательно! – Она снова показала большие белоснежные зубы.
Я плохо ее чуяла. То ли потому, что очень устала, то ли от дурмана, которым она обкурила камеру. И все же кое-что мне удалось уловить. Ей было весело. Да. Забавно, весело, любопытно. Эти чувства давала морка. А под ними прятались трезвый расчет и личный, бьющийся как пламя свечи, страх.
Поймав взгляд Рички, я чуть качнула головой: мол, не стоит все выкладывать.
Естественно, Ричка плевать на меня хотела.
Она принялась говорить, желая поскорее выплеснуть в первые попавшиеся уши все пережитое— страшное и волнующее, которое уже не помещалось в пьяную, одурманенную душу. Подол ее платья был порван и грязен, волосы растрепались, заколки растерялись, на руке краснела свежая царапина, но глаза Рички горели и язык развязался неслабо.
Она рассказала о том, что мы приехали из Туона, о концерте и, конечно, о близнецах-музыкантах, прикольных таких ребятах под два метра ростом, которые теперь дрыхнут в другой камере. Рассказала она и о пьянке в «Куке», и о театре, и о том, как Эрик стащил шляпу с короля и его арестовали, а мы с Эмилем побежали его спасать и упали в тюремную отхожую яму, откуда нас, собственно, и вытащила стража. Выболтала все на одном дыхании! И не забыла повосхищаться актерскими способностями Эрика.
— Забавненько! — выслушав Ричку, оценила Дада. — Выходит, и ваши пацанята тут? И как же вы с близнецами? Не путаете кто чей? Или меняетесь, не глядя?
От этого вопроса Ричка враз остыла, посмотрела на меня, но встретила мой злобный взгляд и, отвернувшись, сказала излишне наигранно:
— Мы просто друзья!
На это Дада снова расхохоталась и погладила Ричку по волосам.
— Рыженькие девочки ни с кем «просто» не дружат. Хочешь, ляжем сегодня рядышком, убедишься?
Ричка оторопела и растерянно взглянула на меня, ища поддержки.
— А ты? — спросила я, чтобы девушка отстала от Рички. — Ты здесь за что?
— А за то, черноглазая, что любопытная я. Силы есть слушать? Или баиньки?
— Я послушаю, — кивнула я.
Спать хотелось страшно, но я чуяла, что задела важную тему, и надеялась, что, открыв душу, девушка успокоится и перестанет вожделенно смотреть на Ричку. Не то чтобы я отвечала за ее нравственность, но наблюдать за приставанием странной девицы к новой пассии моего Эрика было противно.
Дада поднялась с лавки, плавно, как черная кошка. Она оказалась высокой, плечистой и длинноногой. Два мягких шага и вот она уже присела передо мной, широко раскинув колени, взяла мою руку и развернула ладонью вверх.
— Ух ты! — Она провела черным пальцем по моей линии жизни. — Секретов у тебя! Точно рыбок на дне морском! Говорить? Нет?
— Как хочешь! — как можно равнодушнее произнесла я, внутри просто каменея от ужаса перед тем, что мои секреты могут быть не только прочитаны по руке, но и произнесены вслух. — Ты гадалка?
— Еще какая! Иные девицы мне за предсказания хорошо платят. А тебе так отдам. Возьмешь? — В глазах ее стоял смех, но за смехом пряталось нечто иное.
— За гадание в тюрьму не сажают, — постаралась я вернуть прежнюю тему разговора.
— А в тюрьме я не за это. За «Таллиган». Вот знаешь поговорку: «Сапожник без сапог, шлюха без кавалера»? Захотелось и мне взглянуть на свою судьбу. Ну и вот. Взглянула. И загуляла. Морки, вон, добыла на рынке. За услугу особую. Но этого я тебе не расскажу. Маленькая еще! — Она слегка поглаживала мою ладонь, усмехаясь моему стеснению. Кисти ее рук, сверху черные, а изнутри розовые, были нежными и теплыми. — Все эти ваши концерты. Праздник богачам, беднякам — слезы. Всех бездомных по кутузкам, чтоб город очистить. Марафет, шпендюлет. А я похожа на дуру, чтобы так просто в руки полицаям даваться? Погоняла их по рынку с песнями. До белой дури. Поэтому и место получила козырное, королевское, с видом на речку и с двойным питанием. Ну так что, сказать, что тебя ждет, курочка?
— Мне все равно, — снова мужественно ответила я. — Ждет и ждет. Я бы специально из Южного королевства не приехала «Таллиган» смотреть. Кому он чего хорошего показал?
Дада резко отпустила мою руку и встала.
— Вам там в университете совсем ум отбили? «Таллиган» путь дает, все равно что великая мать самого Солнца окажет тебе помощь. Направит...
— И что тебе показал «Таллиган»?
Глаза Дады вмиг опустели. Она вернулась на свою лавку, села на нее, подогнув под зад босые ноги, и стала смотреть мимо меня. Потом отыскала брошенную самокрутку и раскурила остаток, осторожно придерживая между ногтями, чтобы не обжечь пальцы.
Ричка к этому моменту уже легла на свободную лавку, укрылась тряпкой, служившей в тюрьме на должности одеяла, и закрыла глаза. Она не спала. Ждала тоже.
— Волчицу... — Голос Дады стал тише, ниже и глубже. Он шел словно из колодца, словно из самого Подтемья. — Черную волчицу, перегрызающую себе горло...
Я попала в самую точку. Это и был ее страх, который она глушила моркой.
— Мне жаль... — тихо проронила я.
— Да пошла ты, — отмахнулась Дада. — Спите лучше, деточки. Пока никто не укусил вас за бочок раньше времени.
И Дада легла лицом к стене, свернулась в клубок на твердой лавке. Шапочка ее упала на пол. Минута, и южанка спала.
Я наконец-то успокоилась, вытянулась во весь рост, сунула ноги под куцее одеяло, и день полетел перед глазами в обратном порядке.
Очнулась я уже далеко за полдень. В камере было жарко. Солнце побывало здесь, отогрело камни, подсушило мою одежду и оставило нам духоту, полную запахов тел, морки, фекалий и южных пряностей.
В душе была тишина и некоторая приятная безмятежность. Ничего от меня не зависело. Лежи себе, грейся, жди. И даже твердая лавка не сильно портила возможность отдыхать и думать. Или не думать вообще...
Как одновременно много и мало человеку нужно. Уютное ласковое счастье наступило только оттого, что я, наконец, согрелась, и от приятных снов, в которых мы с Эмилем снова смеялись и лезли куда-то, и куда-то падали, и снова лезли, потом плавали в реке и грелись на солнышке. Почему-то одетые. И почему-то в пижамах. Во сне у Эмиля были черные глаза. И он мог плавать под водой долго-долго. Как я.
Ричка еще спала. Ей тоже снилось что-то хорошее, и она улыбалась по-детски светло.
Дада мылась, зачерпывая из ведра глиняной кружкой. Ведро стояло на полу, а вся вода стекала с Дады в дыру, куда заключенные облегчались.
Ей нравилось мыться. Вся ее кожа была словно корочка шоколадного торта: блестящая, гладкая. Вода текла по стройному телу, как сироп — медленно огибая позвонки и легкие волны мышц на руках и спине. Она двигалась плавно, но в движениях ее угадывалась скрытая, сдерживаемая велением воли, сила. При каждом наклоне на ее широких черных ягодицах проступали тоненькие белые шрамы. Длинная шея жила свободно, то склонялась, то выпрямлялась, то поворачивала голову, показывая резкий профиль: глубокую впадину под надбровной дугой, крупный нос с широкими ноздрями и большие выпуклые губы, по которым тоже текла вода. Вот бы ее порисовать. Такая харизма! Сделать бы несколько набросков в движении. Или одну большую картину...
Кто она? Волчица, тайно пришедшая из Южного королевства увидеть древнюю картину пророчеств — «Таллиган»? Кто оставил ей эти, похожие на дороги, шрамы, и кто ее любил? За кем или почему отправилась она в путь одна, лесами и долами, ночевать по притонам и тюрьмам, курить сладкую морку, прятаться... от чего? Ей и двадцати еще нет, а она уже ничего не боится. Ничего, кроме пророчества о собственной смерти. И не самой смерти, а ее неприглядного лица...
Кружка выскользнула из ее рук и со стуком покатилась по каменному полу. Дада наклонилась, подняла ее и выпрямилась, ехидно улыбаясь.
Она поняла, что я любуюсь.
— Выторговала вчера у долбозайцев воды. Выклянчила. Ночью холодно. А утречком солнышко заглядывает. Можно и ополоснуться. Не желаешь тоже? Или вчерашнего хватило?
Я молча смотрела на ее груди. Небольшие и не маленькие, расположенные далеко друг от друга и смотрящие в разные стороны, с черными сосками, мягкими, как у подростка, они были покрыты шрамами, укусами любовников и любовниц, царапинами, которые могли бы оставить нож или вилка. Их я тоже когда-нибудь нарисую. И крупный, вызывающе выпуклый пупок на плоском животе, и темную как ночь впадину между ног, блестящую точно звездами сотней крошечных капелек, застрявших в кудрявых колечках.
Чары ее дурманили мне разум. Чтобы избавиться от наваждения, я встала, скромно переоделась в свое, стараясь как можно меньше демонстрировать собственные прелести. А потом аккуратно сложила колючее, но теплое рубище на лавке Дады.
— Спасибо... — сказала я. — Ты меня спасла.
— Сочтемся еще, не волнуйся...
— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.
Дада поставила кружку на пол и сделала шаг ко мне. Мы действительно были одного роста. Слегка улыбаясь, она всматривалась мне в глаза, с очень серьезным, даже пугающим, спрятанным за хитринкой и шуточками, интересом.
— И впрямь чернее моих... А я-то понадеялась, что мне вчера показалось. Сколько тебе лет, древняя?
— Через месяц пятнадцать, — Я на секунду опустила взгляд.
— Надо же! — Дада всерьез удивилась. — И ведь не врешь!
— С чего бы? Нет, конечно. Просто я крупная.
— Думаешь, я по росту и сиськам сужу? Я руку твою видела... — Она потянулась ко мне и провела холодной ладонью по щеке. — Нам с тобой еще предстоит встретиться, сестра. Вот и сочтемся. Только не рассчитывай ни на что особенное... Ты не в моем вкусе.
Мне стало не по себе. Словно в душу залезли грязными бесцеремонными руками и все там обтрогали. Страшно захотелось как можно скорее оказаться рядом с Эмилем. Убедиться, что он в порядке, что пришел в себя и не простудился. Просто быть рядом и все... Все. Никаких обнаженных тел и похотливых южанок.
Я потянулась чувствами через толщу камня, на запад, туда, куда тянулась душой всю ночь, где спали ребята, и где мне было хорошо.
Но я услышала не их, а идущего к нашей камере человека. Просто человека, без чувств и намерений, без возраста и пола.
Я испуганно посмотрела на дверь. Дада заметила и ухмыльнулась тому, что я опередила ее в предсказании.
— И как же ты, такая продвинутая, в говно-то заплыла? — Не утруждаясь одеться, она уселась на лавку и приняла свою любимую позу. — Рач попутал?
— За мальчиком... — честно сказала я.
— Ну разве что. А мальчик того стоит?
— Можешь не сомневаться...
— Тут как знаешь! — Ее большие губы чуть поджались, отчего на щеках появились ямочки. — Любовь — как морка. Без нее тоска, с ней — порка. — Она рассмеялась, невесело, натужно. — Учись прятать свои секреты поглубже, деточка. Дураки не поймут, а те, кто в теме — и так заметят. Все, пора будить конфетку. По ваши души кипеш.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58050-belaja-gildija-chast-16.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
