231,5 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 28

7 октября 20247 окт 2024

20 мин

Мастер мечей

Тигиль потерял из виду Эмиля аккурат после обеда, когда голодная компания вернулась из Графского Зуба после тренировки, и в столовой на нее обрушилось известие об ограблении дилижанса с преподавателями.

Чем это грозит их проекту Тигиль Талески и Эмиль Травинский поняли почти одновременно.

На правах командира добровольной дружины Эмиль развернул показательную деятельность, начав с опроса преподавателей, а потом и вовсе примкнул к залетному криминалисту и исчез. Талески же пошел более привычным ему путем.

Не найдя в университете ни Эрика, ни братьев-роанцев, он взялся за изможденного многочасовым дежурством Рира Ключника и расспросил обо всем, что происходило вчера в Уздоке. Все подряд — что пили, с кем играли в манат Динис и Ванис, куда потом отлучались, и как так вышло, что Эрик пропал с концами и прогулял тренировку. Не добившись вообще ничего путного от бестолкового блондина, Тигиль одолжил гвардейскую кобылку (Денежко не отказал ему ни разу, даже напротив, был рад одалживать казенную лошадь именно ему) и поскакал на место преступления.

К шести часам вечера вокруг несчастного дилижанса не оттоптался только ленивый. Буквально все проезжие сочли за долг остановиться, прогуляться вокруг, охая, цокая и строя самые фантастические версии ограбления. Даже настоящие преступники, если бы захотели, могли бы приехать как праздные любопытные и потоптаться вокруг своими ботинками, окончательно путая следы. Тигиль сделал бы именно так, будь он по ту сторону проблемы.

Однако у Тигиля Талески имелось небольшое, но весомое преимущество перед криминальными специалистами из народа. А именно — тонкий, прямой и очень чувствительный к запахам нос.

Еще в отцовской кузнице ребенком Тигиль заметил, что раскаленный докрасна металлический прут пахнет не так, как оранжевый, и не так, как тусклый, едва теплый. Мог враз распознать с какой кобылы сняты вот эти подковы, и чей именно палаш сейчас точит отец — того здоровенного гвардейца или его щуплого товарища, и как долго палаш прохлаждался в ножнах без дела — тупился и покрывался ржавчиной. Никому эти наблюдения юного кузнечика интересны не были, в особенности отцу. «Железо и железо, ему не пахнуть должно, а гнуться, коваться, принимать форму, застывать и превращаться в товары народного потребления. А запахи, ароматы — ты это брось, этими вещами в городе парфюмеры занимаются, — все до единого педерасты, тьфу, мерзость!»

Впрочем, далеко не только железо интересовало Тигиля. При желании все что угодно можно было понюхать. Мамины сундуки, телегу башмачника, лавку с колбасами, старые книги. Ну и женщин. Женщины пахли особенно интересно, куда вкуснее иной кондитерской лавки, приятнее дубленой кожи и майских лугов... Та же Дина Маневич, что белугой теперь рыдала по своему бывшему, вызывая у Тигиля неведомую раньше колючую ревность, ее духи, мыло, кожа и волосы благоухали так, что душа в пятки уходила...

У бесколесного дилижанса Тигиль спешился, привязал кобылу к облучку. Какая знакомая карета. Тигиль присмотрелся и узнал фирменные заклепки старшего Талески. Эта карета, когда была поновее, ходила в том числе из столицы во Флевинд. Года три назад отец перекладывал ей ось в своей кузнице.

Тигиль сунул нос внутрь. Там пахло старыми девами, трубочным табаком, мылом и гигиеническим уксусом. Немолодыми людьми, скучающими по обычному образу жизни, желающими занять горизонтальное положение, а потом повстречаться со знакомыми и коллегами. Все более-менее предсказуемо. Но возле кареты обнаруживались и другие едва различимые запахи. Пот, не особенно чистая одежда с примесью конского навоза, кожаных упряжей, кузнечной окалины, горькой воды из высокой лохани, куда суют только что выкованные подковы, колосники, заклепки... Сами люди, однако же, пахли не так, как взрослые кузнецы, нет... скорее как кто-то, кто помогает при кузне или шебуршится по целому хозяйству, не прогорклым, а еще невьевшимся запахом кузни вперемешку с другими — амбаром, конюшней, сеном. Так пахнут молодые, еще не остепенившиеся люди, возможно такие же юноши, как он сам.

Уже что-то. Можно искать некую конкретную категорию сельских жителей. Жаль, в качестве доказательства неведомо каким образом обнаруженные запахи не предъявишь. Но, если взять след, глядишь, отыщутся и другие улики.

Тигиль оставил карету и углубился в придорожный кустарник. Там по любой здравой логике прятались грабители, и там он нашел довольно густую копоть фонаря. Среди постоянно продуваемой ветром растительности никаких запахов вовсе уже не должно было быть, но Тигиль умел различать не только сами запахи, но и их отпечаток на ткани реальности... Юноша бы дорого отдал, чтобы узнать, из чего состоит сама эта реальность, раз на ней возможно отнюхать такого рода следы...

— Так-так... Что мы имеем? — сказал сам себе юный сыщик. — Копоть масляного фонаря, конопляное масло с грубого клинка, пыль и плесень какого-нибудь чердака, где эти кустарные, грубые, скверно заточенные полосы металла хранились... Ага! Ждали здесь! Отсюда фонари дилижанса можно заметить за версту, а их собственный фонарь будет невидим. А это что?

Ползая по кустам, Тигиль унюхал что-то совсем необычное, странное... знакомое. Запах одного из этих людей. Он знал этого человека лично...

— Ведьмино вымя! —буквально взвыл Тигиль. — Кто-то из Туона, кто-то из студентов. А вот это уже серьезно! Это уже совсем... Крыса в рядах. Да еще и к ним в подземелье, наверное, заходит как к себе домой, и все, что они говорят, слушает. Каждое слово мотает на ус, чертово семя...

Стараясь удержать обнаруженный запах на кончике носа, Тигиль вернулся к карете, чтобы убедиться или, наоборот, избавится от неприятной догадки, влез в открытую дверцу, сел на деревянную лавку с прямой спинкой, — жутко неудобный экипаж даже для простолюдинов, и... похолодел. Сразу за его спиной раздавалось чье-то мирное посапывание.

Тигиль медленно встал, берясь за рукоять дубины, и заглянул на задний ряд.

На лавке, развалившись, спал один из роанских братьев, тот прыщавый, более широкоскулый, Ванис. Дубинка, зеленая повязка, — все было при нем, значит он таки сменил Рира на дежурстве и вместо дежурства теперь дрых в ограбленном дилижансе... за семь верст от Туона.

«Ах ты...» — подумал Тигиль, ударил дубиной по спинке лавке и прокричал:

— Па-а-ад-е-ооом!!!

Ванис подскочил, ошарашенно вращая глазами, но, узнав Тигиля, успокоился и снова упал на лавку.

— Фффух! Мать моя женщина! Ты чего так орешь, командир?! Я чуть свереба не родил со страху!

— Ты же... Ты... — прошипел Тигиль. — Где ты должен быть?!

Роанский братец очень его разозлил. Только представить, что в команде крыса, было для Тигиля невыносимо. А оказывается, в команде наглый лентяй, который сбивает ему нюх на самом важном этапе.

— Извини, командир, извини... — залопотал Ванис. — Скучно просто так по универу круги нарезать. Вот пришли пошариться тут, то да се... Мож чего этого-того, знаешь....

— Еще и мародеры, — скривился Тигиль.

— Нет, не-е-ет!! — воскликнул Ванис. — Как можно?! Просто посмотреть, нет ли... каких следов, этих, как их... улик... интересно же. Ты сам разве не за тем же сюда явился?

Тигиль с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Дисциплина, конечно, тут еще и не ночевала, поэтому брать в оборот надо было обоих трюкачей, чтобы понимали сразу в четыре уха. Что вот из-за таких ответственных все околотуонские безобразия с радостью повесят на них всех, уже не раз отличившихся. Что вся эта дружина — прикрытие, и что если не устраивают правила — то вон из класса, что подставлять Эмиля он не позволит... И тут Тигиль сообразил, что Ванис один.

— Где твой брат? — озираясь и даже заглядывая под лавку, спросил Тигиль. Он уже привык, что роанские братья не расстаются и даже ухлестывать за девками предпочитают вдвоем.

— Лазит где-то по кустам, наверное. Но скорее всего уже в Уздоке... — Ванис почувствовал, что тучи сгущаются над ним и его братом прямо сейчас и перешел на задушевный тон, коим битые бесконечной войной и придурошным правительством роанцы владели безупречно. — Так-то мы сегодня в Туоне не особо нужны. Брешер с Комаровичем, и к тому же капрал этот белобрысый, который приехал, все на стреме, а в Уздоке у нас договорено, пиво и ужин с мясом. Мы вчера всех переиграли, со всеми скорешились. Контора знает свое дело, командир, не переживай. Я бы уже там был. Да вот случайно уснул. Дай думаю прилягу и сморило. Всю ночь мечами занимались. Да и ты нас гоняешь на тренировках как сидоровых коз...

— А что с мечами? — кривясь от заискивающего тона, спросил Тигиль. — Вам доверили весь арсенал. Где он?

— Обижаешь! Все как обещали. Мечи у Эмиля. Табачок у Дроша. Бухло у Эрика. Наверное... По крайней мере было у Эрика.

— А он где?

— Никак не знаю. Мы в Туон с мечами вернулись под утро. Все сдали чуть не под расписку. Наконечники же еще. Ну и вот. Эрика с нами уже не было.

— С Эриком все ясно, — тон Тигиля стал слегка мягче. — Ладно, давай, на выход. Поможешь искать...

— Слушаюсь, командир! — отбарабанил Ванис, радуясь, что гроза миновала. Он поднял свое поджарое, жилистое тело с лавки и протиснулся к дверце кареты совсем рядом с Тигилем.

Тот успел легонько повести носом. Запах был другой, не искомый...

Переходя большое поле-пустырь, парни обсудили много разных тем. В основном обсуждал Ванис. У него оказывается, накопились самые разные соображение относительно того, что нужно и не нужно, чего бы хотелось и чего бы не хотелось. Тигиль отвечал односложно, стараясь больше прислушиваться к собственному носу и присматриваться к следам.

Дождей в это лето пролилось немало и поле щедро вырастило всякой кормовой травы, потому коровьих, козьих и пастушьих следов было довольно много. Парни недурно все продумали. Впрочем, почему только парни? Этот аромат, который он поймал в бандитской засаде, мог принадлежать кому угодно, мало ли у нас интересных девиц в Туоне...

— Ты вот говоришь капурнский тракт, — не умолкал Ванис. — А я читал в одной книге про Капурну, там жил известный пират Гашо Спасибо — роанец, кстати! Так вот, он целую гильдию основал, держал весь берег... По капурнской дороге его караваны ходили...

— К чему ты это? — сухо спросил Тигиль.

— Ну это ж как раз вон, в ту сторону..., — Ванис показал в сторону леса, за которым, действительно, где-то там пролегал капурнский тракт.

— Да это когда было... — отмахнулся Тигиль.

— Давно, да... Но выгодные дела не пропадают, командир. Вывески, конечно, меняются, флаги-гербы, а суть та же. Капурна теперь куда в большей силе, чем при Гашо.

— Капурна теперь наша, — отвечал Тигиль еще суше и мрачнее.

В глупой болтовне Ваниса ощутил он неприятное, но здравое зерно, которое следовало обдумать. На досуге, конечно, не сейчас. Сейчас надо обдумывать одну главную думу — у кого из своих хватило наглости покуситься на преподов?

Погода постепенно портилась, солнечный небосвод затянуло противной белесой пленкой, что часто бывает в августе в этом лесном краю. Сам солнечный свет через такую пелену, похожую на мясные жилы, становится неприятен. То ли дело у них в степи, на юге. Там август — месяц совершенно медовый, сухой.

Они миновали поле и вошли в лесок, после чего очень скоро оказались на симпатичной развилке из двух троп. Нюх Тигиля не подвел — что-то тут еще витало в воздухе такое — молодое, кузнечное.

— Командуй, командир, — усмехнулся Ванис.

— Ну, эта на Уздок, тут ближе ничего нет. А вот эта? — Тигиль указал на тропинку, уходящую в березняк.

— По идее, Каркасса в той стороне. — Ванис пожал плечами. — Но тут много чего может быть. Зимники какие-нибудь, охотничьи домики. Может, лесорубы? А у лесорубов бывают топоры...весьма острые топоры... так что... — Повисла неуютная тишина. — Интересная тропа, манящая. — продолжил Ванис. — Я бы даже возможно туда сходил... Но лучше не вдвоем, а впятером. И не с этими тросточками, а с нашими железками. И подружку Травинских прихватил бы с собой.

— Подружку? — удивился Тигиль. — А ее зачем?

— Как зачем? Она же из полукровок. Жаберные шрамы у нее за ушами видел? Не говори что не видел! Вот. Такие только у иттиитов бывают. — Тигиль от изумления даже провел рукой по волосам, а Ванис продолжал. — Ты, мастер мечей, похоже, не очень в теме. Так я тебе расскажу. Уж мы то на них в резервации в Сухом Уделе насмотрелись. Это у вас тут всем свобода. А у нас только для отвода глаз. Полукровок за людей не считают. А иттиитов ещё и побаиваются. Они же слышат.

— Слышат что? — осторожно спросил Тигиль.

— Да все. Что, где, кто и как. Зло там или добро, опасность или ништяки. Это у них такой типа нюх, они им все слышат. Вот эту черноглазую бы сюда, вместе с лосями Травинскими, и тогда сходили бы все вместе тропу проверить... а так... страшновато...

Вот же забава получается, Итта Элиман теперь за главного нюхача, а не он, — задумался Тигиль.

И что-то уже совсем за пределами нюха и каких-либо соображений тянуло его ступить на правую тропу и пройти её до упора. Время клонилось к вечеру, но до Туона было не так и далеко, в случае чего можно вернуться...

— Говоришь, брат твой сейчас в Уздоке? — перевел тему Тигиль.

— Без вариантов, — расплылся в улыбке Ванис. — Там сейчас ужин, пиво горой. Костры...

— Вот и ступай в Уздок, — сказал Тигиль Ванису строго, как настоящий командир. — С пивом завязывать! Разыщи брата и идите с ним в Туон. Завтра тренировка в обычные часы.

— Ага, ага! Слушаюсь, вашество! — с легкой придурью закивал Ванис. — А ты как же?

— За меня не волнуйся. Шрамов у меня за ушами, правда, нет. Но как-нибудь уж...

Тигиль ступил на манящую тропу один. Все мысли его были только о том, чтобы самому обнаружить крысу. А потом поговорить с Эмилем. Какого лешего тот скрывает, что его девчонка — самая настоящая ведьма? Иттииты. Он конечно о них слышал. И видел на ярмарке смуглого мужика с глазами без зрачков, который сидел в прозрачной бочке с водой, не вылезая часами. Любопытные кидали в стоящуюрядом плошку медяки. Крутившиеся возле бочки длиннокосые ойелли зазывали поглазеть на керта. Но отец увел тогда изумленного сына подальше от представления и сказал — брехня, никакой это не керт. Просто иттиит, и платят ойелли ему наверняка больше половины, потому что иттииты хитрые. Кто они такие и что за порода людей Тигиль потом почитал в книге. Ни про какую способность слышать он там не встретил, а встретил непонятное слово «эмпатия» и всякие россказни о том, что живут они в воде или у воды, и что у многих имеются как у рыб жабры, что все они смуглые, и кожа с темно-синим оттенком, а еще у них острые зубы и черные глаза. К Итте Элиман эти описания не подходили категорически. Разве что глаза. Ну так что, у него самого глаза тоже темные — мать говорила в каких-то южных предков... И все же Тигиль поверил Ванису сразу. Итта была необычная. Говорила странности и смотрела так, точно знала, о чем он думает. Да и Травинских окрутила уж очень быстро. Приворожила или нет? Но пришла Тигилю мысль, а что, если Эмиль сам про свою зазнобу правды не знает. Тогда будет очень и очень правильным предупредить друга, с кем тот связался.К вечеру поднялся ветер, теплый и тревожный. Потек меж стволами деревьев как кисель через решето.Тропа незаметно пропала из-под ног, Тигиль шел по высокой траве из чистого упрямства. Нос его давно потерял знакомый запах, да и вообще все человеческие запахи пропали, остались только лишь дикие ароматы леса. Тигиль устал и с радостью бы повернул назад, если бы был уверен в обратной дороге. Птицы с удивлением следили за перемещением отважного дружинника, а сверебы горячо спорили, сгинет любопытный юноша в Вяжьей топи или наткнется у заводи на диких маигр.Шум быстро текущей воды заставил Тигиля прибавить шагу. Пусть бы этот ручей оказался одним из клячкиных притоков, тогда рано или поздно он выведет его к Клячке, а значит к Туону.Тигиль пошел вдоль берега по течению, но вскоре понял, что уходит все глубже и глубже в лес, а сам лес густеет и дичает. География, — размышлял он мрачно, приглядываясь к последним просветам между деревьев. — Мы явно ее недооценили. Надо было всего-то хорошенько изучить атлас Туонского наместничества, одного из двух в королевстве. Второе — Капурна, она лесами не избалована, так что можно было по этому признаку запомнить оба. Но карты Северного королевства и общие сведения о мировой географии до сей поры представлялись Тигилю Талески скучными. Теперь у него был повод пересмотреть свои взгляды и подумать, а, собственно, почему два наместничества... В Капурне это светлейший князь-кесарь Гонзаго Предпоследний, а в Туоне — наместник сам король Кавен, что за странное наместничество, если король сам собственной персоной представляет самого себя перед самим собой...

На излучине ручья от воды потянуло холодком. Таким знакомым холодком с привкусом хорошо наточенный стали. И прежде, чем Тигиль понял истинный смысл своего путешествия, капризный голос рявкнул откуда-то из-за спины и справа.

— Ах вот ты где! Мерзавец! Сбежать решил? От меня не сбежишь.

Тигиль резко отпрыгнул, оказавшись по щиколотку в воде, и только тогда обернулся. Сидящая на березе краснопелка увидела на лице юного дружинника обреченный ужас и поспешила перелететь на ветку подальше.

Было уже довольно темно, но Тигиль хорошо разглядел невысокого, костлявого человека в фиолетовом балахоне и в кожаных сандалиях. Реденькая бородка на этом жутком существе росла черными и седыми клочьями, тонкий нос клонился набок, а выпученные водянистые глаза как бы смотрели в разные стороны, стараясь охватить взглядом как можно больше пространства. Но куда страшнее рожи была его единственная рука. Она не была ни левой, ни правой. Она росла прямо из центра груди. Сейчас рука небрежно покоилась на поясе, зацепившись большим пальцем за гарду широкого меча...

Глори Бушкен... Да чтоб его! Тигиль замер ни жив ни мертв, продумывая варианты побега.

— Мастер мечей, значит?! — издевательски проскрипел Глори Бушкен, делая два шага вперед. — Так они теперь тебя называют? Скажи это, сопляк! Скажи! ДА, Я МАСТЕР МЕЧЕЙ, И ВСЕ ВОКРУГ ДОЛЖНЫ ОБРАЩАТЬСЯ КО МНЕ НА ВЫ!

Тигиль стоял, сомкнув губы и отчаянно раздувая крылья своего чуткого носа. Бежать или признаваться? Ни одно из решений не было спасительным...

— Мастеееер, — повторил Глори Бушкен, приближаясь к Тигилю мелкими полушажками. — Маааааааааааааастер, мааааааааастер!

Скачком оказавшись на одном колене, он протянул из центра груди ладонью вверх свою единственную руку в сторону Тигилевых штанов, отвратно шевеля пальцами, как будто стремясь схватить парня за причинное место.

Тигиль с омерзением отпрянул.

— Стальные бубенцы у мастера должны быть, — вставая и принимая совершенно торжественный вид, кивнул Глори Бушкен.

— Учитель, — промямлил Тигиль, пытаясь выйти на контакт. — Вы неправильно поняли. Я...

— Неблагодарная свинья, однако! — передразнил Бушкен с яростью и ненавистью. — Ты вёл себя как мастер, не имея к тому никаких оснований... Жалкий деревенский выскочка... Позорище всему клану...

— Учитель... — всхлипнул Тигиль.

— Ты нам не подходишь! — ревел старикашка. — Гордыня — грех. А глупая гордыня опаснее небесного огня!

— Я не мастер! Не мастер я! — теряя всякое достоинство воскликнул Тигиль. — Я просто помогаю своим... помогаю хоть что-то уметь... помогаю! Они же ничего не умеют... — его голос сорвался на плач.

— А ты значицооо, умеешь? Смотрите-ка! Каков красавчик... — отвратительно елейно просипел Бушкен и, переходя на полный звериной ярости и ненависти тон, пророкотал: — Вот мы сейчас и посмотрим!

Одним молниеносным движением Бушкен обнажил меч. Почти синхронно Тигиль выхватил свою полностью бесполезную дубинку, только чтобы увидеть, как она слетает, перерубленная у рукояти, а вместе с ней отлетает в траву один из его пальцев.

Тигиль заорал от ужаса, от внезапной адской боли, и от вида хлынувшей крови. Он отбросил рукоятку дубинки и метнулся прочь — в ручей. По всей видимости, рассчитывая смыться от Бушкена, как привык в детстве — на юрких беспечных ногах, когда он был легок и душой и телом...

Однако с последней встречи с мастером мечей Тигиль заметно подрос и окреп, побывал в разгромленном ведьмами Допле, походил в каторжной петле, потаскал тяжелые бревна, научился укладывать на спинку девушку и требовать от друзей ответа...

Груз полученного опыта и полыхающая боль на месте отрубленного мизинца не дали ему убежать далеко. Нога скользнула по илистому дну, и Тигиль плюхнулся животом в воду.Глубина в этой части ручья была совсем ни о чём, но её хватило чтобы моментально вымокнуть до белья. Слезы от обиды и боли хлынули из глаз Тигиля.

Проклятый Бушкен, откуда он взялся? Зачем не даёт покоя славному деревенскому парню, сыну кузнеца, верному слуге Отечества?

— Жалкая человекообразная крыса!!! — гнусная бороденка Бушкена склонилась почти к самому Тигилеву лицу. Хоть это и не представлялось возможным... Бушкен все еще стоял далеко на берегу, в том же самом месте. Он только лишь наклонился. Но паскудная его физиономия перекрыла Тигилю Талески полмира, и Тигиль увидел, как круглая, бледная луна выползает из просветов облаков прямо над макушкой проклятого старика, покачиваясь, точно бумажный фонарь на проволоке. — Тупой недоросток! — шипел Бушкен. — Перестань плескаться в ванночке своих иллюзий. Эти олухи сдохнут так же, как сейчас сдохнешь ты. Сдохнут, потому что тоже возомнят... Вылазь оттудова! Живо!

Тигиль мотнул головой, сбрасывая с лица прилипшие длинные волосы, и Бушкен снова отдалился.

Ступая по берегу, плавно как кот, Бушкен зачерпнул сандалиями комья земли и резким движением швырнул их Тигилю прямо в лоб. Безошибочно и точно. И снова и снова! Вместе с комьями земли полетели мелкие камушки. Один из них оцарапал Тигилю скулу, другой пребольно стукнул его по лбу.

— Вылезай, мерзавец..., — клокотал Бушкен. — Вылезай, жалкий трус. Не достоин ты жизни, не достоин и славной смерти. Я освежую тебя как суслика, зажарю на костре и сожру, а потом опорожнюсь под кустом бузины! Слышишь, убожество?!? Вот так я и сделаю!!! Да!!! Это единственное, чего ты достоин...

И вновь, и вновь, и вновь... бросок за броском. Тигиль пытался увернуться, отползти, закрыть голову руками, даже нырнуть в это мелководье, больше похожее на лужу. Комья земли продолжали прилетать прямо в лоб, в лицо, в челюсть. Безошибочно метко, точно сама земля поворачивала мастера мячей Глори Бушкена на нужную точку для точного удара.

— Вы только подумайте каков трус! — презрительно прогнусавил Бушкен. — Умереть он не желает, видите ли! Ну ладно! Я сам к тебе приду!

Сделав несколько шагов, он нерешительно застыл перед кромкой воды, потоптался, а потом, вдруг, сгруппировался и взвился в нечеловеческом прыжке — взлетел и над ручьем, и над лесом.

В верхней точке этого невообразимого прыжка, — Тигиль смотрел, как завороженный, открыв рот в ужасе и почтении, — Бушкен перевернулся в воздухе, а после переворота с ошеломительной скоростью понесся на Тигиля, выставив сверкающее в лунном свете острие своего клинка.

Тигиль завопил! Внутри себя, совершенно безмолвно, потому что от страха у него язык прилип к небу. Так безмолвно вопят от ужаса звери, чувствуя скорый неизбежный конец. Смелые и глупые — вопят, трусливые и умные — вопят и удирают. Вот и Тигиль сумел собраться и, пробуксовывая склизкое дно сапогами, сильным рывком вырваться из ручья и, сначала на четвереньках, а потом на ногах, петляя как заяц, с переворотами, подскоками и перекатами ломануть в лес — в гущу, в тень, в тьму, под защиту матушки природы....

Позади него раскатисто хохотал приземлившийся в ручей Бушкен, свистел, улюлюкал и швырял вдогонку камни.

Но Тигиль бежал, не оглядываясь. Мчал через лес, не разбирая дороги. Только бы не поскользнуться на каком-нибудь булыжнике, только бы не загреметь под ноги этому существу, потому что в искренности намерений Бушкена Тигиль не сомневался.

Продолжение следует...