224,9 тыс подписчиков

Белая Гильдия 2. Часть 33

12 октября 202412 окт 2024

17 мин

Возвращение ректора

В здании административного корпуса пахло старыми горелыми досками вперемешку со свежими, только привезенными с пилорамы. В пустые окна, из которых вытащили все осколки лопнувших при пожаре стекол, лился мягкий свет зябкого утра. День обещал быть теплым и очень насыщенным.

Господин Фельц с некоторой трепетной осторожностью обошел уложенные перед порогом обугленные балки и вступил в свой кабинет. Домой. Кабинет располагался на втором этаже, окна смотрели на скованную по периметру учебными корпусами площадь, пестрые клумбы и памятник Имиру Фалерсу.

Самого Имира Фалерса господин Фельц недолюбливал, считал поверхностным и высокопарным выскочкой, но памятник ректору нравился. Памятник был как бы сам по себе. Он стоял как раз так, что был обращен лицом к кабинету ректора, и господину Фельцу было очень удобно мысленно спорить с философом за бутылочкой какого-нибудь вечернего бренди, да и за утренним кофе — вполне. Из года в год, от семестра к семестру вели они пространные безмолвные беседы — непримиримые оппоненты, старые друзья, сотоварищи темных вечеров.

Какие там далекие годы, горячие мечты, обернувшиеся в саван времени? Все за туманом лет приобрело самоценность. Господин Фельц понимал, что когда его не станет, Туон будет стоять на своем месте, обдуваемый всеми ветрами исторических перемен, бельмо на глазу королевского совета — жирный ломоть казны, по прихоти его величества подаренный неразумным деткам. Чему их там учат? Каким-таким модным искусствам и забытым наукам? Есть медицинский колледж, есть военный, и даже коммерческий. Куда с добром...

Господин Фельц помнил всякие времена и давно ничему не удивлялся. Не удивился он и войне, и королевскому приказу об эвакуации. А вот пожару в административном корпусе удивился. Он работал в этом кирпичном трехэтажном здании с башенкой с часами почти сорок лет, пережил два капитальных ремонта и холодные зимы роанской войны. Но пожара — пожара в своей крепости он не ожидал совсем. Что могло там гореть, кроме мебели? — думал он в дороге. — Оконные рамы.. Перекрытия... Лестница, конечно... Наверняка сгорела... Остался только металлический каркас. Как бы не рухнуло на головы бедным студентам все теперь, весь каменный массив, держащийся на деревяшках.

Он помнил, как эту лестнице строили, меняли продавленные ботинками студентов ступени. Лет пятнадцать назад было. Как раз в самую оттепель, когда Кавен издавал указы об образовании направо и налево. Наивный был мальчик... Да и сейчас не поумнел... Виданое ли дело — согнать всех читающих детишек под охрану солдафонов... Запереть их в одном пространстве и надеятся на удачу. Это все-равно что в банку с пауками бросить сотню-другую муравьев. Интересно, кто кого? Господин Фельц не был уверен и решил при случая поговорить с биологом Штофом по поводу пауков и муравьев...

Он думал всякое и всякое вспоминал, и, когда карета остановилась возле музыкального отделения Туона, куда временно перевели ректорат, то из кареты не вышел, а прочитал в окошко золотую надпись над входом — «Терпения входящему», поправил очки и велел везти его отсюда домой — а именно — к подъезду погорелой администрации.

Все оказалось не так ужасно, как господин Фельц себе навоображал в дороге. Лестница была частично жива, а частично уже сверкала свежими деревянными заплатами. Точно старая курточка пана Варвишеча, которую тот любил и латал годами. Своды тоже держались на главных балках — до них огонь не дошел. Молодцы, пострелята — потушили, не растерялись, — тепло подумал про студентов господин Фельц.

Кабинет очень осиротел и осунулся, то ли от пожара, то ли от долгого отсутствия хозяина. Кресла закрыли тряпками, а покрытый пылью и сажей стол обгорел с угла. Ковра не было. На паркете темнели следы от луж, оставшихся при тушении огня, серый от копоти потолок потрескался, штукатурка местами облетела лоскутами на пол. Но самое печальное — погибли цветы. Вот незадача. Его фикусы в высоких кадках, которые секретарю строго настрого было велено поливать ежедневно, от них остались только обгорелые остовы, кривыми палками торчащие из горшков. Видимо стояли на солнышке, огонь перекинулся на них сразу с подоконника... Как жаль, очень жаль...

Господин Фельц подошел к окну, провел ладонью по обгоревшему подоконнику, вытер руку о дорожный плащ и приветственно кивнул памятнику. Мол, ну и как? Что ты об этом думаешь, дружище? «История водит хороводы вокруг природы человека?» Ну-ну...

— Разрешите?

Ректор обернулся ко входу. Но пороге стоял новый проректор Алоиз Брешер. За его соломенной шляпой маячила румяная физиономия лучшего студента всех времен и народов.

— Ааа, Лозя. Голубчик. Да входите, входите, чего уж там? Не удивлен. Совсем не удивлен. Что-то подобное рано или поздно ты должен был натворить ...

— Господин Фельц. Это не я... — негромко произнес проректор, снимая соломенную шляпу.

— Да полно, полно. Знаю, что не ты. И все же, и все же... там где ты ... всегда какой-то вертеп... — ректор подошел похлопать растерявшегося Алоиза по плечу — маленький лысый старичок с круглым животом — плечистого молодого мужчину, — и сразу протянул руку скромно стоящему позади проректора юноше. — А вот и бедолага Комарович. Из огня да в полымя. Кхе-кхе... Хотя... пожалуй... в случае, который мы наблюдаем, скорее будет наоборот... из полымя да в огонь...

Оба бывших студента стояли совершенно раздавленные. Видеть старика Фельца среди останков его любимого кабинета было крайне печально. Они специально все организовали к приезду ректора в оперной репетитории музыкального факультета — и стол, и ковер, и шторы, и даже пару кадок с цветами приволокли, и обед по приезду велели подавать туда. А он вот как — сразу на пепелище... Такие переживания с дороги старику, хлопоты.

Однако ректор выглядел на удивление бодрым и даже веселым. Снял пыльный дорожный плащ, покрутился, куда бы его пристроить, выбрал стол, а потом повернулся к своему заместителю и его помощнику и сказал:

— Вот что, мальчики, освободите-ка кресла от тряпок. И, Лозя, будь добр, в архиве, в несгораемом шкафу, третья ячейка справа. Должно было остаться. Принеси. И рюмки там же. А ты, Василь — сбегай на молодых ногах за паном Варвишечем. Без него тут не обойтись. Будем решать, что делать...

— Прямо здесь? — удивился Алоиз.

— Ну а где? — господин Фельц с удовольствием уселся в услужливо освобожденное Василем кресло, оглядел погорелый кабинет и добавил: — Дома и стены помогают. А стены вы, слава Солнцу, сберегли...

За половиной бутылочки старого уздокского бренди они все и порешали.

Стекла еще в прошлом году надо было заказать, да не только на ректорат, а на все отделения сразу — перестеклить и заодно капитально утеплить окна, отличный повод однако же представился. Две артели плотников, одна с Уздока, другая с Каркассы. Обустроить их в одном из гостевых домов, разместятся на двух этажах, в тесноте да не в обиде. Харчеваться в столовой. Из дружины как минимум двое должны их контролировать постоянно, весь день. Дружина пусть работает, помогает, порядок чтобы был. Это правильно, это молодцы!

Ректорату, в принципе, давно требовался капитальный ремонт. Как ни безумно начинать такое в конце августа, но выбора им не оставили. Вот пускай и расковыряют все сгоревшее. А заодно оценят нанесенный ущерб. Здание не новое, и уже перестраивалось. Мало ли что.

Занятия начинаем согласно учебным планам. Расписание на тебе, Лозя. Праздник первокурсникам, как обычно, ничего не менять. И что что война? Война пришла, будет другая, а первый курс — раз в жизни.

По продовольствию, пан Варвишич, отчеты мне завтра, чтобы знать смету.

Банный насос... Ах да, треклятый банный насос.

За банный насос, пожалуй, не расплатишься облигациями Королевского банка, коими Его Величество весьма щедро снабдил его наряду с другими сокровищами. Не возьмут. У него — не возьмут. У короля бы взяли, у Лёнграна, нашего темного визиря, тоже взяли бы — не посмели бы не взять. Но у Фельца, у старенького Фельца — не возьмут. Скажут, мы — Кивидский Королевский цех, нам не велено. Золотишко подавай, старик, скажут они. Снобы и зазнайки.

Золотишка Кавен тоже отсыпал, и неплохо отсыпал. Но по таким временам страсть как не хотелось расставаться, с золотишком-то. Ох как не хотелось. Да и баня сама по себе вызывала чем дальше, тем больше нареканий... постройка еще старше чем ректорат, в ней еще монахи плескались в эпоху Лао Дзю. Давно бы разломать эту халабуду да построить с нуля новую, а уже в нее — новый насос с колесным приводом, прямо на запруде. Да и запруду переложить не помешало бы. Раз уж плотники в городе будут.

Старик незаметно погладил ногой путевую торбу с бумажными облигациями, спрятанную под стол. Щедрость короля в этом году была из ряда вон: десять тысяч только бумагой (весьма удобным номиналом по 10 кавенов), а золотом еще пять тысяч. И это ведь только «от щедрот», фактически на карманные расходы старому верному Фельцу. Все прочее придет как обычно.

Ну и дрова, конечно же... Тут нужно и можно было убить двух зайцев — заодно добыть на той треклятой комендантской делянке стройматериал для всех работ, а все, что нельзя употребить в дело, заготовить как дрова. Так и поступим.

Свечи... свечи... ах да, свечи теперь только импортные. Их нужно заказывать в Роане, и послать туда за ними надежного человека. Казалось бы, такой пустяк. Ан нет. Одна-единственная в стране мануфактура по свечам была в королевстве. Теперь вот нет ни одной.

Что за идиотизм, в конце концов. Ведь если бы мануфактуры было хотя бы две, а лучше пять, то тогда... свечей было бы больше, они были бы лучше и... дешевле, чем плохо? Хм... аааа, ну да, ну да... теперь понимаю. Конечно... Слава Кавену. Черт побери, действительно слава. Пятнадцать тысяч. Хватит на все.

— Ну вот пока что... на первое время, — сказал старик Фельц, распуская собрание. — Работайте, дорогие господа, работайте. Работы непочатый край.

Когда управляющий состав Туона облегченно поднялся и направился к выходу, чтобы уже не спеша отобедать, ректор, вдруг, вспомнил.

— И это, Лозя, инспектора столичного пригласите на завтра, на званый вечер. Я бы с ним познакомился.

— С ней... — каким-то уж очень тяжелым и обреченным голосом поправил Алоиз Брешер. — Это дама.

Господин Фельц задержал на проректоре долгий проницательный взгляд.

— Тем более, Лозя, тем более. Приглашай вежливо. Если дама...

Поздним вечером, ясным и слегка ветреным, фонари на главной улице Туона были экономно притушены, отчего казалось, что студенческий город вымер или готовится к зимней спячке. Один ленивый дружинник прогуливал свою кобылку от Северных до Южных ворот, но такие неспешные постукивание копыт только добавляли общей сонливости.

Здание административного корпуса, почерневшее, усталое, обиженное, теперь походило на гигантского окаменевшего кьяка, что припал к земле, желая закопаться поглубже. Кто-то из историков древнего мира предполагал, что так и случилось. Оскорбленные белым всепоглощающим огнем, упавшим во время катаклизма из заоблачных высот, могучие кьяки сложили крылья и каменными глыбами пали в землю — в вечную спячку — прочь от беды, от человека, творящего противный природе беспредел...

Тем вечером административный корпус очень напоминал такого окаменевшего кьяка, единственным желтым глазом-окном следящим за вечерними тайнами университета.

Ректор Фельц жег в своем кабинете большую настольную лампу. Ему нравилось чувствовать себя единственным живым существом во всем огромном трехэтажном здании администрации, с его длинными широкими коридорами, узкими служебными переходами, с великолепным концертным залом, каморками с праздничным реквизитом, личными кабинетами преподавателей, секретариатом и тремя лекционными аудиториями, принадлежащими факультету архивистики, на котором он сам преподавал мифологию древних народов сутулым от многолетнего сидения за книгами аспирантам.

«Вот так-то... вот так... — мысленно обращался ректор к памятнику Имира Фалерса. — И после буду расхаживать здесь ночами эдаким вездесущим занудливым призраком. Хехе...»

Желтая лампа на столе перед ректором освещала папки с докладами коменданта. Этот поджигатель вел бумаги с по военному щепетильной точностью, датируя каждый лист. Ректор читал, и происходящее в Туоне во время его отсутствия разворачивалось перед воображением господина Фельца в картину жуткой, но весьма увлекательной истории, оставшейся без должного финала, который комендант в силу объективных, но немыслимых обстоятельств законспектировать не успел. Финал был написан другим человеком, знакомым ректору Фельцу лично. Член королевского совета, хранитель Малой Печати Улен Лёнгран, обладающий просто-таки магической способностью появляться в нужном месте в нужное время, кратко, но емко представлял трагический исход произошедших событий. Далее шли уже написанные секретарем Алоиза скупые доклады о том, что гвардия покинула университетский городок, об организации добровольной дружины, прибытии первых преподавателей, ограблении, возвращении капрала Бабули, и о совершенно необъяснимом несчастном случай с одним из членов добровольной дружины... О последних событиях ректор уже знал по докладам своего секретаря, вернувшегося в должность после отбытия Чанова. Все было предельно ясно, однако же крайне странно.

Конечно, эти обормоты при желании кого угодно до срыва доведут...

Например этот... Э.Травинский

Хм. Травинский.

Старичок поерзал в кресле.

Господин Фельц гордился тем, что обладал отличной памятью на лица и имена. Он помнил всех своих студентов, старых и новых, и помнил, что Э. Травинский в прошлом году частенько мелькал в ведомостях. Иногда в дублированном виде. Фельц еще раз внимательно перечитал доклады, уже пристально перебирая фамилии. Студенты эти Травинские фигурировали чуть ли ни в каждом списке наказуемых Чановым, парой и по одному... Их было двое, два брата. Фельц вспомнил.

Однако желание ерзать в кресле никуда не делось. Фамилия эта «Травинский» всплывала из более далеких времен, просто-таки билась в памяти, никак не желая становиться зримым образом ее обладателя. Ведь был же еще один Травинский... Был.

Ректор встал и, прихватив лампу, поплелся в соседнюю комнату, где в сейфе под замком, ключи от которого были только у него и у его секретаря, хранились личные дела числящихся на настоящее время студентов.

Папки братьев он легко нашел в алфавитном каталоге.

Эмиль Травинский.

Дата рождения — 3 мая 306 г.ОВ

Мать — Мирьям Авадес

Отец — ... неразборчиво. Какая-то черная клякса.

Опекун — Теодор Травинский — гвардии капитан, ветеран Роанской войны.

Место проживания — Фьюн-гавань, Долина Зеленых Холмов

Год поступления — 320 г.ОВ.

Факультет — музыкальный, инструмент — флейта...

Оценки...

Хм, оценки такие, что прямо хоть в рамку над кроватью вешай. Правильный мальчик, из хорошей семьи. Даже странно, что не лучшим образом привлек внимание коменданта.

Ректор перевернул страницу.

Характеристика была написана слишком мелко, Фельц решил почитать завтра, при дневном свете и открыл вторую папку.

Эрик Травинский

Все тоже самое.

Дата рождения — 3 мая 306 г.ОВ

Мать — Мирьям Авадес

Отец — ооо!... снова черная, длинная как червяк клякса...

А вот это уже любопытно... Ректор не стал смотреть оценки и характеристику второго Травинского, а поднес обе анкеты ближе к свету, спустил очки на переносицу и внимательно присмотрелся к взволновавшей его детали.

Не просто клякса. Имя и должность отца студентов были тщательно вымараны из обеих анкет черным канцелярским корректором.

Очень, очень любопытно... И неприятно странно. Две одинаковые анкеты, из которых чьим-то, явно не его приказом, исчез родитель мальчиков-музыкантов.

Ректор Фельц сунул папки под мышку и запер сейф. Травинский... Флейтист....

Уже при входе в свой кабинет, Фельц наконец-то вспомнил мальчика, играющего с оркестром на празднике середины зимы. За всем этим военным переполохом будто бы очень давно было. Травинский. Ужасно высокий, кучерявая голова, чуть сутулый... А вспомнив этого мальчика, ректор мгновенно вспомнил и то, почему он его вспомнил...

Был, был такой же высокий юноша... очень давно... лет эдак... двадцать, может, назад. И тоже флейтист. Отхватил Кубок Солнца на королевском конкурсе... Как же его звали? Того... Зарек... Илис...

Фельц понял, что не уснет. Он вернулся в кабинет, накинул на плечи плащ, взял из сейфа запасные ключи от Главного архива, где хранилось вообще вся история жизни Туона, и, подумав, прихватил с собой желтую лампу.

Спустившись по свежей заплатанной лестнице со всеми предосторожностями, ректор вышел из здания администрации, как из пасти черного кьяка и, освещая себе лампой путь, засеменил через арку в сторону здания Главного архива, расположенного возле столовой.

Тяжелая, обитая металлическими скобами дверь архива была приоткрыта, из нее на мостовую падала полоска приглашающего света.

Значит, господин Азовский вернулся-таки с последним дилижансом и так же как ректор сразу пришел домой — к месту службы.

Господин Фельц сам себе улыбнулся и вошел внутрь. В небольшом помещении перед входом в зал с каталогами были брошены вещи — чемодан, саквояж, на котором боком — помятая дорожная шляпа и трость. Арчи Азовский возился над папками стоя спиной ко входу. Его костлявые плечи двигались вверх вниз точно бы он совершал дыхательные упражнения.

— С возвращением! — приветствовал его Фельц. — С корабля на бал.

— Не то слово, господин ректор. — Арчи повернулся, и, смущенно утерев с лица дорожную пыль рукавом рубашки пожал протянутую начальством руку. — Навалили бумаг как попало. Все, что вытащили из здания администрации. Просто жуть, что творится. Все теперь тут будет отдавать кислым смрадом пожара. Ну вот вы мне скажите, как так могло случиться?

— Да вот как раз сидел и читал доклады. Все написано стройно, даже, я бы сказал, весьма грамотно изложено. Какая-то дикая история с этим поджогом. Точно кто этого коменданта опоил дрянью какой. А теперь на ремонт немыслимые расходы. Диверсия какая-то да и только.

— Я уже по нашим временам ничему не удивляюсь.

— Вот и я, старина Арчи, вот и я. Послушай, что я зашел. Мне нужно личное дело. Старого студента. Год, эдак... трехсотый. Травинский. Имени не помню. Но факультет музыкальный. Поищи, а? Я сам до утра провожусь. Догадку одну хочу проверить...

— По поджогу?

— Да нет. По пострадавшим студентам.

— Попробуем поискать...

Арчи извлек из кармана ключ, вскрыл архив и, вооружившись одной только маленькой безопасной для бумаги лампой, углубился в стройные ряды каталогов.

Десятки шкафов архива терялись в полумраке подвала. Личные дела всех выпускников были разложены по годам и факультетам, личные дела преподавателей — стояли в отдельной секции, и тем более отдельно и тщательно по годам хранились списки ремонтных дел, закупленного инвентаря, мебели, и даже продовольственные сметы долгих лет. Здесь было все — истории, тайны, судьбы... и порядок у Арчи был как в аптеке.

Синяя папка легла в руки ректора Фельца так скоро, что он и успел-то только присесть на стул и оглядеть наваленные по углам обгорелые документы.

Маттис Травинский — прочитал ректор. — Выпуск 302го года...

Ну конечно же! Маттис... Так его звали. «Богомол» на ретро-светише. Так он его и характеризовал в собственной памяти, да вот почему-то такую яркую ассоциацию и позабыл... ох, старость...

Но почему же тогда его имя вымарали на личных делах его сыновей, а на его собственном личном деле — оставили... Даже соскоблить не попытались? Странно... странно. Неужто так следы запутывают? Что, черт побери, натворил этот Богомол?

На вес папка была слишком легкая, и уже развязывая веревочки, ректор Фельц понял, что она пуста.

Внутри лежал только один серенький лист бумаги со зловещим оттиском Малой Печати и абзацем

текста, написанного опрятным свирепым почерком: «Изъято по распоряжению канцелярии Королевского совета в СА. 30 ноября 311 г.ОВ».

Ах вот оно что... Ректор Фельц досадливо почесал лысину и понял, что вот теперь, пожалуй, он устал достаточно чтобы отправиться спать. Надо будет поговорить с этими ребятами, осторожно. Не о секретном архиве, разумеется, а о жизни вообще...

Он поблагодарил Арчи Азовского, вернул ему папку и, не расставаясь с лампой, вышел на главную улицу. Дул прохладный ветерок. Август подходил к концу. Лето прощалось, первые желтые листья, сорвавшиеся с берез, уже порхали над мостовой. Ректор застегнул плащ и направился в сторону мостика через Клячку, откуда до поселка преподавателей было и вовсе пять минут неспешным прогулочным шагом. Одинокое пятно света качалось в его руке.

Продолжение следует...