День гнева
Жар стоял над свекольным полем такой, что воздух дрожал и солнечный блин над головами работниц расплывался на полнеба.
Свекла сыпалась в расставленные вдоль грядок корзины. Наклоняйся, дергай, разгибайся, кидай, наклоняйся, дергай, разгибайся, кидай, наклоняйся и больше не разгибайся, просто дергай и кидай. Сухие комья земли летели во все стороны, осыпая обгоревшие на солнцепёке ноги и руки девочек.
Голова была тяжелая, как чугунная кастрюля, боль пульсировала прямо посередине лба, спина затекла, рубашка Эрика липла к телу. Его рубашка... Его... Я стирала ее в уличном умывальнике каждый вечер, а потом сушила на верёвке, чтоб утром надеть. Я не хотела носить ничего другого. Я знала, что, полностью и целиком заслужила этой пытки жарой и работой после бессонной ночи... Заслужила и не такое. Я — да. Но не остальные. Не ребята... Не Эмиль... из-за меня, дуры... Ребята... таскают по жаре тяжелые бревна... на шеях у них настоящие каторжные веревки, а за спинами щелкают гвардейские плети первого образца... Хотелось реветь... рыдать... бежать... куда-нибудь... все крушить... Любовь — яд, да, Эрик прав...
— Не швыряй так! — рыкнула на меня Лилия Вырк. — Бесишь!!!
— Не лезь ко мне! — злобно огрызнулась я.
— Все мне в лицо летит! Ты! Чокнутая! Из-за твоих долбанутых дружков, между прочим, мы тут... убиваемся...
— Что ты сказала?! — я выпрямилась, солнце ослепило.
— Что слышала! — Лилия Вырк — та самая «сиськастая шалава», которая пыталась увести у Ванды Рира стояла передо мной, уперев руки в бока. Высокая, почти с меня ростом. На голове беленькая косынка, пышная грудь упакована в приталенный сарафан на лямочках.
— Я услышала что-то про долбанутых... — медленно произнесла я. — Мне не показалось?
— Ой, гонору-то! — Лилия презрительно сощурила подведенные синим карандашом глаза. — Да ты на себя в зеркало посмотри. Ходишь в мужской одежде, лохудра... Скажешь, ты нормальная?
— Я?! Поверь, я настолько ненормальная, что советую тебе больше никогда, ни словом не трогать мою ненормальность. Но на счет моих друзей...
— Да про твоих друзей все в курсе. Если бы не этот психованный клоун, который под плеть полез, нас бы вообще здесь не было. Сидели бы спокойно на берегу озера, малину ели...
Вокруг нас уже собрались другие девочки. Прибежала испуганная Ами, готовая схватить меня за рукав, оттаскивать от Лилии. Милая Ами... Такая добрая, нежная, верная подруга своему избраннику. Не то что я...
— Малину? — злость на себя, которая кипела во мне весь день, страшная злость и стыд, застлали разум.
— Или землянику... — Лилия злобно сложила на пышной груди руки. — Не суть. Все равно, из-за твоих дебильных дружков все отдуваются. Факт.
— Да пошла ты! — Во мне все тряслось от непонимания, что делать: то ли убивать эту стерву, то ли отступить и просто поплакать. Но плакать при всех я не могла себе позволить. — Зачем ты тогда к Риру голая лезла? Тоже мой дебильный дружок, между прочим...
— Да кто бы говорил. Все знают, что ты... с этими... жердями кучерявыми, дядь «достань воробушка...» вообще с двумя спишь.
Все, что было потом делал кто-то за меня — не я.
— Итта! — кричала Ами. — Ой! Зря! Перестань! Ой нет! Хуже будет! Ну, пожалуйста... Итточка ... Смотри на меня...
— Ами! Не мешай...
Мой кулак уже сжимал свекольную ботву. Увесистый пучок, на котором болталось как минимум пяток крупных корнеплодов.
От первого удара ботвой по плечу Лилия почти увернулась, заорав и попятившись.
— Больная! — верещала она. — Ненормальная!
— Я же предупреждала... — Удар. — Что я ненормальная... — Удар. — Говорила: не лезь к моим друзьям... — Удар. — Ни к Риру! — Удар. — Ни к моим парням! — Я продолжала наступать и лупить ее по плечам свекольной ботвой. Свекла одна за другой отваливалась от пучка и улетала в сторону.
На голых плечах Лилии появились красные пятна от ударов и свекольного сока. Она закрывала лицо руками, но по лицу я и не целилась.
Сплю.. с двумя... я... вот мразь... да как ... у нее... язык... повернулся...
От следующего удара Лилия споткнулась, села прямо в грядку, и тогда меня оттащили.
Лилия, красная и злющая, и не думала звать прорабов. Она сидела опешившая, светлые волосы красиво выбились у нее из-под косынки. И этот чертов манерный сарафан весь заляпался свекольным соком.
— Больная... — шипела она, отряхиваясь.
Мир пошатнулся, поплыл. Я отшвырнула в сторону чертову ботву и пошла между грядок прочь. Спиной я чуяла, как все, буквально все девочки, кто работал на свекле, смотрели мне в след в недоумении и даже страхе.
Ненормальная, да...
За мной побежала только Ами. Другие подруги вместе со мной не трудились.
— Вы это куда? — спросил гвардеец, прохлаждающийся в теньке у края поля.
— Иди к черту! — рявкнула я.
— Мы по нужде... — защебетала Ами. — Вы простите. У нас это... женские проблемы... живот и все такое. Ей плохо. Я ей помогу. Мы скоро вернемся...
Ох, милая Ами... Добрая подруга, светлый ангел... Как же ты права — у меня действительно женские проблемы.. только немного другого толка... и лучше тебе об этом не знать...
Добравшись до кустов, туда, где никто из охраны нас не увидит, я рухнула на колени и заревела. Вот в голос, в ладони. Ревела, наматывая на кулак сопли, и не стеснялась.
— Это все.. я. Я ... вина... вина...вата. Они же... их же... из-за меня...
— Да ну и что? — Ами села рядом. Обхватила меня за плечи, стараясь успокоить. — Что теперь? Нас бы все равно наказали. За то, что сбежали. Мы знали, на что идем. Чего с тобой такое? Бросаться на Лилию себе дороже. У нее никаких принципов. Настучит и наврет с три короба...
Никаких принципов? Вот! Именно. Это ключевое. Чем по сути я от нее отличаюсь? Я мгновенно перестала плакать. Открытие поразило меня... и тотчас сбросило в куда более глубокую пропасть раскаяния.
— Прости. Ами. — Я поднялась с колен и утерлась. — Прости...
— Не извиняйся. Я же вижу, тебе плохо. Тебе ребят жалко.
— Я не только поэтому. Я очень плохо поступила вчера. Мне, видимо, вообще нельзя пить. Видимо, у иттиитов с этим какие-то проблемы ...
— Тссс... ты что? Услышат ещё! Что ты натворила?
— Я... не могу сказать. Это... Личное.. Но мне все нужно исправить, чтобы себя уважать.
Как я могла рассказать верной и честной Ами, что целовалась вчера с Эриком? Если бы на ее месте была Ванда, возможно я бы не выдержала и выплеснула бы ей все секреты... и закопала бы себя окончательно... Неважно. Во всем случившемся была виновата я одна. И никакая Лилия Вырк, никакая свекольная ботва тут не могли помочь...
Только я сама.
— Ты куда?
— В Туон. Скажи дуболому, что я пошла в лазарет. Наври про женские дни еще раз, пожалуйста...
— Хорошо... — Лицо Ами было таким искренне обеспокоенным и родным, что я не выдержала и обняла ее.
— Постарайся не наделать хуже... — прошептала подруга.
Жёлтые ботинки, купленные дедушкой Феодором для близнецов несколько лет назад, успели поцарапаться и запылиться за эти дни шагания по просторам Туона. Такие красивые ботинки, с лакированными носками и полосатыми шнурками...
По дороге в университет я смотрела в основном под ноги. Солнце пекло макушку, в висках больно пульсировал весь вчерашний и сегодняшний день. Ядовитые мысли заставляли срываться на бег.
Я спешила, исполненная внезапного порыва все изменить, все исправить. Неважно — каким образом, что-то во мне почувствовало, что само горячее намерение поможет найти способ, сложит какой-нибудь удачный пасьянс. Так всегда случается в книгах. Если очень страстно хотеть, все получается.
Для начала я решила поговорить с кем-то взрослым. С тем, кто знает закон и знает людей, способных остановить озверевшего коменданта.
Взрослое, каторжное наказание за детские рисунки, за неумную шутку. Только больной на всю душу человек мог приравнять нашу выходку к никому уже не нужной политической ерунде полувековой давности, о которой вчера рассказал Эрик. Во имя Солнца, что вообще может быть в этих рисунках такого страшного, чтобы так истязать детей? Да и не только детей... Вообще людей... Какие-то древние разборки, о которых помнят только едва живые, похожие на призраки старики... Кому и зачем во время войны нужна вся эта заплесневелая чушь???
Заливались цикады, сладко пахло сеном и скошенной на лугах травой. Я прошла картофельные поля, луга и вышла на южный тракт. До Южных ворот оставалась каких-то пару верст, когда навстречу мне проехала повозка, везущая обед для работающих в полях. На козлах сидел молодой тощеватый гвардеец в одной рубахе.
— Мне разрешили, — ответила я его вопросительному взгляду.
— Ты же без обеда останешься... — чуть придерживая лошадь, выказал заботу служивый.
— Перебьюсь...
Я старалась держать лицо и не грубить, хотя мне казалось, что после этого дня я буду ненавидеть каждого человека в гвардейской форме. У меня все еще стояло перед глазами, как на шеи ребят накидывают петли, а потом, подгоняя строй дубинками, уводят, как скот на убой.
До ворот я бежала так быстро, что сердце буквально выпрыгивало из горла.
Ворота были открыты, а стражники обедали в теньке под деревом.
Как можно есть на такой жаре? Моя душа мечтала, если не о холодном квасе, то о холодной воде из центральной колонки. Но до колонки надо было еще добраться.
Я решила не наглеть, а подошла, назвала стражникам свое имя и сказала, что иду в лазарет. Уверенно и спокойно объяснила, что мне требуется лекарство, которое решит мои небольшие, но при этом все-же огромные проблемы.
— Какие еффё проблемы? — развалившийся на траве толстый гвардеец смачно жевал зелёный лук.
— Женские... — сказала я как можно увереннее. — Хотите подробностей? Это неприлично... Но я могу объяснить...
— Иди, — замахали на меня. — Не порти аппетит.
Аппетит. Вот сволочи! И как им только кусок в глотку лезет?
Я влетела в раскалённый от полуденной жары Туон и побежала по главной улице в сторону хозяйственных складов. Никого не было. Краем чувств я слышала людей, но внешне университет словно бы вымер. Видимо, все обедали. Студенты прямо в полях, гвардейцы в столовой, персонал на рабочих местах... Пусть бы ребят тоже накормили... Пусть бы дали хотя бы еды... Но спросить о работающих на лесоповале было не у кого. Узнать, где вообще этот лесоповал, насколько далеко от города, и куда они носят бревна...
Как же так все получилось? Все так изменилось! Я на мгновение вспомнила, как год назад впервые въехала в эти ворота в дилижансе вместе с Бореем. И как он сказал:
«Вот! Лучшее место на свете. Ты оценишь!»
И я оценила. Полюбила Туон всей душой. Все мне было здесь по сердцу, все, даже обитель Солнца выстроенная на месте древнего храма... Мне впервые в жизни захотелось зайти в священную обитель по собственному желанию. Помолиться, пожаловаться... Распластаться ниц перед алтарем и просить милости для моих друзей, моей семьи и моего королевства... Но это было бы слабостью. И вряд ли бы помогло. Светлое Солнце и так все видит. Вот оно, печет прямо в голову, обозревая дела рук своих...
Каморка пана Варвишеча располагалась с торца хозяйственного корпуса.
Я постучалась.
— Войдите...
Я вошла.
Картофельный глаз доедал похлёбку. Увидев меня, он замер с ложкой в руке.
— Что-то случилось, дочка?
Его внезапный страх обжёг мои чувства. Завхоз испугался, что с кем-то из наказанных случилось что-то действительно страшное. А в сложившейся градации страшного, это могли быть только серьезные увечья или даже... летальный исход.
— Не волнуйтесь. Мне очень нужно с вами посоветоваться.
— По поводу?
— По поводу всего, что происходит. — Я покраснела и почувствовала, как в горле нарастает ком слез и произносить слова становится трудно.
Пан Варвишеч внимательно смотрел на меня.
— Садись, дочка! Вот сюда. — Он указал на табуретку. — Чаю будешь?
— Мне бы... просто воды...
— Вода — это всегда хорошо, а чай лучше жажду утоляет.
Я села.
В последний раз я была в каморке пана Варвишеча зимой, когда мы с Левоном приходили выпрашивать свечи для ледяных ламп. Левон хотел позвать Дамину, в качестве женской поддержки и пришел к нам в художественную мастерскую. Но Дамина не согласилась, а я согласилась. Не догадалась, что Левон специально все придумал, чтобы пообщаться с Даминой подольше. Тогда мы ввалились сюда замершие, и красные с мороза, а тут у завхоза жарко горела печь, и освещение в комнате давало только окно — помню какие холодные синие тени лежали на теплом деревянном полу, как сладко пахло дровами и махоркой....
Сейчас в каморке было сумеречно и прохладно, и сам пан Варвишеч тоже точно бы потемнел и осунулся. Спина его казалась усталой, тянущей пожилого хозяина к земле.
— Пан Варвишеч! — сказала я. — Должна быть какая-то управа. Они же надорваться могут. Ребята... И как потом им жить...
Завхоз молча снял с угольной плитки закопченный чайник, и разлил кипяток по двум пузатым кружкам, куда предварительно щедро насыпал заварки.
— Ты небось и не обедала...
— Я не хочу.
Он сел, положил в свою чашку сахару (я отказалась), поболтал в ней оловянной ложкой.
— Это война, дочка. Так всегда бывает, когда война. Я помню... когда с роанцами был конфликт, тоже всякого беспредела полно было. Бандитов на дорогах развелось как вшей. Дорожная охрана не успевала поворачиваться. Свои же хутора обносили. Когда война — люди дуреют.
Я сидела, удивленная такими новостями. Мне то казалось, что во время войны люди все как один должны родину защищать, сплотиться, помогать друг другу, что во время войны милосердия должно быть больше. А оказывается не должно... никто.. никому... ничего...
— Капитан, конечно, палку перегнул. — Картофельный глаз вздохнул и отхлебнул кипяток. — Не знаю, что уж его так взбесило. Но он один за всех щеглов отвечает. Ему надо дисциплину держать. Ведь разбегуться же на войну... Лучше уж пусть бревна таскают, чем от морриганской стрелы погибнуть.
— Но... Но... Пан Варвишеч. Неужели надо вот так... Неужели король... король бы одобрил.
— А кто знает, одобрил бы или нет.
— Вот я и хочу узнать, кто знает... Кто может помочь... ослабить наказание. Пока им дубинами хребты не переломали. Им же жить...
— Эх, дочка, учат вас всякому, да не тому. Вот ты умная, как рассуждаешь. А что ты сделаешь, если ведьмы сюда пожалуют? А Чанов сделает. Поэтому он здесь и чувствует себя в праве.
— Но он не в праве! — горячо воскликнула я. — Вы же знаете, что не в праве!
Пан Варвишеч посмотрел на меня и потёр рукой свои выпученные, вечно слезящиеся глаза.
— Как тебя звать-то?
— Итта Элиман. Студентка второго курса.
— Вот что, Итта Элиман. Давай-ка допивай чай и до проректора сходим. Он мужик неплохой. Может, скажет, в праве Чанов или нет. Может, он сможет поговорить с комендантом. Может, объяснит, что ребята к гвардейской муштре физически еще не готовы — покалечатся. Все-таки проректор в своей должности. Должен понимать. Я-то что могу? Я-то просто завхоз...
Проректор по воспитательной работе Алоиз Брешер стрелял в огороде своего дома по воронам. Стрелял из охотничьего арбалета, азартно целясь и щедро матерясь. Вороны его дразнили. Они то пикировали на толстые, рыжие тыквы, но не давая проректору прицелиться, резко взмывали вверх или вбок и с победным карканьем рассаживались на деревьях. Дом проректора стоял на самом краю поселка преподавателей, и огород упирался в еловый лесок под северной стеной. Ночью мы проходили совсем неподалеку от этого места, но сейчас я больше не чувствовала себя преступницей. Да с чего бы? Я хожу ногами по своей земле. Это мой университет. И учусь я хорошо. А когда закончу, то возможно, стану рисовать парадные портреты, или придумывать новые росписи для озерской керамики — знаменитого экспорта Северного Королевства. По одному только взгляду на фарфоровые сервизы Озерья, о Северном Королевстве вспоминают даже на дальнем континенте. Вот да... У меня тоже была своя мечта. Я хотела поменять традиционные разнообразные узоры, десятилетиями украшающие на чайники и супницы на полноцветный пейзаж. Чтобы мои, исполненные живой эмалью по керамике, картинки путешествовали по всей земле...
«Я в гробу видал всех этих дебилов...» — сказал бы проректор, если бы рядом с завхозом не стояла студентка. Но я стояла. Поэтому Алоиз Брешер, снял свою соломенную шляпу и, обмахиваясь ей точно веером, смерил меня уничижительным взглядом.
— Ничего с ними не станется. С говнюками. — Обращаясь к Картофельному Глазу, сказал он. — Я от вашей наивности, господин Варвишеч, прямо улыбаться хочу. Вы чего же, первый год в должности? Я вот первый. И то уже успел посмотреть, на что они способны. Наркоту мешками сюда везут, и в ус не дуют, ужираются вхлам, в драку лезут с преподавателями. Девица тут одна... забеременела. Это же не груднички какие. У них у всех давно на уме бабы и выпивка. Вот студентка поди не даст соврать?
Алоиз ухмыльнулся в пышные усы и весело, даже задорно посмотрел на меня. Мол, что ты придуриваешься невинной девой и взрослом дядям лапшу на уши вешаешь... Такое такое было в его взгляде, однако чувствовал новый проректор совсем не это.
Да, его чувства было небезынтересно послушать.
Внутри себя Алоиз Брешер злился от досады совершенно по детски. В нем нетерпеливо ерзал мальчишка, которому взрослые мешают стрелять борзых ворон. Вороны не переставали каркать на высокой ели, а ему так хотелось подстрелить хоть одну.
Вот такое начальство свалилось по наши души. Я с грустью вспомнила старого нашего проректора, Соловья Речистого... вот уж он бы в такой момент не думал о воронах... он вообще бы не допустил...
И я поправила волосы, кротко улыбнулась и решилась на дерзость.
— Простите... Возможно, вы и правы... про баб и выпивку. Мужчины в этом разбираются лучше. Но вы... взрослый, а они нет. И вы назначены их воспитывать. Господин комендант не педагог. Он военный и привык работать с гвардейцами, которые лет на десять старше наказанных ребят. Десять лет — это большой срок, чтобы поумнеть и физически окрепнуть. Может, они и заслуживают наказания. Но не такого, которое их изувечит. Вам же потом за них отвечать.
Алоиз Брешер сделал такое лицо, словно бы ему показали что-то очень странное и любопытное.
— Военное положение, юная госпожа студентка, — слегка издевательски произнес проректор. — фраза важная, и состоит из двух слов. Потрудитесь запомнить оба. Благодаря этим словам, Чанов вправе делать, что считает нужным.
— Но вы... — откашлялся Картофельный Глаз. — Вы могли бы по крайней мере сообщить в министерство..
— Так министерство же, вроде, прибыло. Говорят, такое приятное со всех сторон министерство. Я утром не был на общем сборе... Нездоровилось. Но мне доложили, что дама эффектная...
— Вы не были на общем сборе? — воскликнула я. — Значит, вы ничего не знаете!
— Мне все доложили. Весь этот цирк с самоволкой и какими-то татухами.. И про инспекторшу..
— Это не цирк с татухами... — Во мне все кипело, но я старалась вести себя достойно и говорить уверенно. — Это произвол. Ребятам веревками горла перевязали и били дубинками. Они теперь на себе таскают бревна, которые положено таскать лошадям.
— Ну уж, госпожа студентка... Не преувеличивайте.
— Она не преувеличивает, господин проректор. — Снова закашлял в кулак Картофельный Глаз. — Щеглы... эти... носят бревна через весь город на своем горбу... Я видел... Один так и вовсе ребенок — позвоночник как рыбий хребет... И остальные... не лучше... шестнадцать от силы... Дурни же совсем... — пан Варвишеч утер рукавом старое, взволнованное лицо.
— А что же инспекторша? — из вежливости поинтересовался проректор.
— А инспекторша, да, симпатичная женщина, — кивнул Глаз. — Тут не врут. Но она женщина... Господин комендант может к ней не прислушаться... к тому же она... может не оценить, не понять... всей опасности... этого... инцидента. Я вас прошу, господин проректор, поговорите с ней Вы. Послушайте старика. Девочка права — надо что-то делать. Они говнюки, да. Но это наши говнюки. Лишних у нас нет...
— И что я ей скажу?
— Да вот то же, что Вам сказал пан Варвишеч! — горячо произнесла я. — Что они говнюки, но это наши говнюки, и лишних у нас нет...
— Не повторяйте плохих слов, юная леди... — одернул меня завхоз.
— Простите... — я опустила глаза.
Цель была достигнута, и мне действительно пора было на время закрыть рот.
Алоиз больше не ухмылялся и думать забыл о воронах. Он шумно вдохнул, потом шумно выдохнул и бросил арбалет в грядку с капустой.
— Черт с вами! — сказал он с некоторым гонором. — Пошли разбираться. Проректор я или не проректор... Тем более, — он чуть заговорчески подмигнул завхозу. — Стоит взглянуть на интересную даму, которую крышует министерство. Шутка ли — женщина на такой должности. А я-то, грешным делом, сперва не поверил секретарю.
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58894-belaja-gildija-2-chast-15.html
Содержание:
- Часть 27
Книга 2. Новый порядок капитана Чанова
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: