— Хоть глаз выколи! — спотыкаясь и то и дело хватаясь за локоть Эмиля, ворчала Ричка. — Как у лешака в заднице. Эм, ты уверен, что нам сюда?
Эмиль не ответил. Он вообще не любил отвечать на глупые вопросы. Тем более Ричкины. Конечно, то, как рьяно она бросилась вслед за нами выручать Эрика, говорило в ее пользу, но и против нее говорило тоже. Мне было неприятно замечать, что она снова липнет к Эмилю, и что в самый трудный момент позволяет себе падать духом. Все устали и замерзли. Все боялись. Было чего бояться.
Мы шли по черной лесной дороге, довольствуясь только тусклым светом луны.
После освещенного фонарями ночного города заросшая высоченными липами и кленами дорога «направо, сразу после городских ворот» казалась почти непроглядной.
В зарослях то шуршало, то ухало, то вороны, и не одна, а сразу несколько, вскрикивали скрипучими голосами. А когда наступала тишина, становилось еще страшнее. Особенно мне.
Я слышала всех, кто крался или таился. Хорошо, если это были милые ежики, плохо, если хитрый свереб или злобный лешак. К счастью, с нами был пес, нечисть боялась его и к нам не совалась.
Доверяя своему чутью, я потихоньку пошла вперед, и благодаря тому же чутью услышала охрану до того, как увидела впереди красную кирпичную стену и факелы вдоль моста через ров.
Старый форт темнел перед нами как огромная шахматная ладья. Сразу стало понятно, почему он называется Арочкой. Стены крепости украшали декоративные углубления в виде арок, расположенные в шахматном порядке. Древние развалины, стараниями новой власти превращенные в тюрьму, окружал ров. Через него был перекинут узкий, охраняемый четырьмя гвардейцами, мост. На другой его стороне, у высоких ворот тоже арочной формы, стояли целых три повозки и одна небольшая бричка, которая как раз трогалась, направляясь к мосту, то есть прямиком на нас.
— На обочину! Быстро! — испугалась я.
Проехав мост, бричка остановилась возле охраны, чья-то рука в перчатке с обрезанными пальцами сделала небрежный жест, мол, поднимайте мост.
Мы метнулись с дороги и прижались к стволам деревьев. Умный пес сообразил взять на себя внимание кучера. Он занял боевую позицию на противоположной стороне дороги и добросовестно облаял ехавшую мимо бричку. Я успела почуять, что в бричке, не считая кучера, сидят двое. И пока мы прятались за деревьями, мост подняли. Не полностью, но достаточно высоко, чтобы никто, даже очень ловкий, не смог им воспользоваться.
— Ну что? — с издевкой спросила Эмиля Ричка. — Все еще собираешься гвардейцам рому предложить?
Эмиль снова не ответил. Замерзший, вымотанный, но решительный, он отчаянно пытался понять, как следует действовать дальше.
— Давайте обойдем тюрьму, — предложила я, указывая на просветы между деревьями. — Вон тропинка. А раз там есть тропинка, может, и брод есть.
Эмиль неуверенно кивнул. Мы осторожно пробрались через лес, чтобы стражники нас не заметили, и вышлико рву с восточной стороны.
Ров смердел тухлой водой и городской уборной. Смердел крепко.
— Да тут везде брод! — заглянув вниз, сморщилась Ричка. — Только я, пожалуй, туда не полезу...
Мы с Эмилем тоже подошли к краю. Должно быть, когда-то ров действительно был заполнен водой. Возможно, до краев, но теперь он стал болотом с камышом и лягушками. Зловоние совершенно определенно указывало на то, что все тюремные нечистоты сливают прямиком сюда.
Ров, а точнее, грязная канава, только внешне не представлял собой надежной защиты. Кто отважиться лезть вброд, чтобы оказаться по пояс в тюремных экскрементах?
Мы осторожно продолжили путь по тропинке, надеясь найти хоть что-нибудь полезное. Увы, мы шли и шли, а ничего не менялось. Разве что небо стало светлее, луна ярче, и теперь можно было рассмотреть на крепостной стене крохотные окна, забранные толстыми решетками.
Я чувствовала, что Эмиль исполнился хладнокровного упорства, и что Ричка сдает. Ее отвращал запах и колотило от холода.
— Я очень замерзла, — наконец призналась она. — Эм! Давай хоть костер запалим. Есть у тебя спички?
Эмиль раздосадованно обернулся. Может, он и жалел, что взял нас собой, что не остановил нас, когда мы побежали за ним. Да, Эмиль крикнул: «Останьтесь в “Куке”!» Мы его не послушались, а он больше не настаивал.
С другой стороны, одному ему было бы куда хуже. Незря дедушка Феодор сказал тогда: «Без женской похвалы любой подвиг мужчины бессмыслен». Так и было. Конечно, мы доставляли Эмилю проблемы, но еще мы его вдохновляли. И теперь он строго посмотрел на Ричку сверху вниз и совершенно серьезно предложил:
— Поприседай. Раз двадцать, и согреешься.
А потом подтянул на коленях штаны и честно присел перед нами тридцать раз.
— Ты совсем, что ли? — Ричка аж руки в бока воткнула от возмущения. — Цирк какой-то!
— А что такого? — поднял брови Эмиль. — Я согрелся. Я бы предложил тебе куртку, будь у меня куртка. А так... Дед подарил мне свое трофейное кресало. Сегодня. После концерта. Но оно осталось во внутреннем кармане фрака. А фрак — в «Куке». Так что я предлагаю тебе единственный и вполне действенный способ...
— Не единственный. — Ричка поджала синие губы и решительно отобрала у Эмиля бутылку с ромом.
Она попыталась вытащить пробку. Не тут-то было. Пробка сидела намертво. Ричка уперла большую бутылку в землю, и, зажав ее между нарядными туфельками, постаралась подцепить пробку ногтями.
Эмиль поглядел на меня и понял, что я тоже не стану приседать двадцать раз. Он глубоко вздохнул, взял у Рички бутылку и в два счета откупорил ее при помощи железной пряжки.
— По одному глотку! — строго сказал он. — Только пьяных девочек мне сегодня не хватало...
Мы честно выпили по глотку. Потом еще по одному. Ром обжег все: рот, горло, сердце и душу. Ударил в лицо краской, расслабил плечи и прогнал страх. Стало легко. Ричка хлебнула еще, и я тоже потянулась за добавкой.
— Хватит. — Эмиль забрал у Рички бутылку. — Я сказал: по глотку. По одному!
— Ну очуметь не встать! Какие мы строгие! — так обиженно, точно ее унизили, вспыхнула Ричка. — Помнится, когда мы познакомились, Эрик сказал, что ты зануда. Так вот, он был слишком мягок в оценке! Ты не зануда — ты чистоплюй!
— Не отрицаю, — хмуро буркнул Эмиль и двинулся дальше. — Но рома ты больше не получишь.
— Да тебе просто слабо! Это Эрик может взять и натянуть на свой член сначала концертный зал, а потом трактир и короля...
— Познакомилась с его членом? Поздравляю! — Эмиль резко повернулся и сунул Ричке бутылку. — Уговорила! Можешь праздновать!
Ричка демонстративно отпила несколько глотков, а потом так же демонстративно вернула бутылку.
— Чего ты трусишь, Эм?! На второй круг сейчас выйдем. Эрик бы давно уже сделал вот так...
С этими словами она задрала юбку, спустилась с обрыва и, не раздумывая, ступила в грязный поток.
Вода сначала доставала ей до лодыжек, потом до колен. Ричка шла, манерно придерживая юбку.
На середине рва она обернулась.
— Ну вы, чистюли! Это просто говно. Обычное говно государственных преступников. Идите сюда!
— Твою ж... — совсем по-взрослому выругался Эмиль. — Зачем я купил этот ром?
— Задобрить гвардейцев! — напомнила я.
Мы переглянулись, улыбнулись друг другу и обреченно направились вслед за Ричкой. Вброд.
Вонючая вода текла себе и текла. Даже как-то естественно, будто исполняла свою неприятную, но необходимую миссию. После выпивки от вони тошнило меньше. И все же тошнило. Эмиль зажал нос пальцами, отдал мне ром и взял меня за руку, чтобы я не поскользнулась. Мы медленно и осторожно перешли ручей, поднялись по откосу и оказались у самой тюремной стены.
И тут я услышала Эрика. Отчетливо ощутила его такой горячий и такой растрепанный дух, что чуть не завопила от радости. Чуть не закричала: «Я его слышу, слышу! Они тут!» Если бы не Ричка, я бы так и сделала.
До пленников, вернее, до их окна, было каких-нибудь метров пятьдесят влево. Но между нами и Эриком с дедушкой зияла глубокая яма.
Откос упирался прямо в тюремную стену, а слева и вовсе подворачивал под нее, образуя целую заводь из тюремных отходов. Может, как раз здесь и находился слив, а, может, это был просто отстойник, тихая вонючая заводь, из которой на пару метров торчали ветхие, истлевшие леса. Кто-то когда-то хотел построить здесь мостик. Хотел, хотел да и передумал. Оставил как есть.
Мы оказались всего лишь на крошечном островке между рвом и стеной, на гнилых ветках, старом мусоре и грязном тряпье.
— Никто из вас летать не умеет? — спросила Ричка. — Пригодилось бы...
Эмиль раздосадованно поглядел на свои по колено мокрые концертные штаны, на концертные ботинки, к которым прилипли комья грязи. Потом оценил ветхие мостки и протянул руку к рому:
— Дай-ка!
Я отдала. Он зубами вытащил из бутылки пробку и опрокинул в себя добрую четверть литровой емкости, после чего, разумеется, зашелся кашлем.
– Да ла-а-адно! — Ричка участливо похлопала его по спине. — Другое дело, красавчик! В общем-то, если быть объективной, концертный зал ты тоже натянул неслабо!
— Сам знаю... — откашлявшись, выдавил из себя Эмиль. — Как вы это пьете вообще?
— С удовольствием! — Ричка забрала у Эмиля бутылку и тоже отпила глоток.
Потихоньку светало. Это означало, что в королевстве наступило три часа майской ночи. Спал темнеющий крышами город. Спали наши друзья в «Сестре Куки», и даже дядюшка Лоф в «Золотой антилопе», наверное, тоже спал. Но это не точно. Зато я была совершенно уверена, что спал Эрик. Его присутствие обозначалось только тихим дыханием, но от этого было очень уютно на душе. Сидя на клочке суши, Эмиль, я и Ричка приговаривали литровую бутылку рома. Радостное алкогольное вдохновение понемногу вытеснило и тошноту, и отвращение. Хотелось бузить, смеяться и хулиганить. Хотелось положить Эмилю голову на плечо или взять его руку в свою. Удивительно забавным образом хотелось петь и спать одновременно.
Привалившись к тюремной стене и раскинув ноги в грязных штанах, Эмиль перестал зажимать нос. Он держал в руке бутылку, то и дело отхлебывая из нее и время от времени протягивая нам с Ричкой.
— Только представьте! Попробуй вообразить! — Он описал в воздухе круг почти опустевшей бутылкой. — Как выглядел Древний мир. Все, что нам рассказывают на занятиях — сплошная брехня. Вранье во избежание лишних дум. Но я-то знаю... Это был невероятный мир! Самодвижущиеся повозки! Летательные аппараты! Не аэростаты, нет, настоящие птицы, быстрые, везущие людей и грузы. Дома высотой с гору! Города размером с наше королевство! В Древнем мире от Алъеря до Озерья можно было бы добраться за пару часов. Что ты улыбаешься, Итта? Не веришь? Верь! Механические животные могли пахать землю вместо лошадей! Без людей! Станки на заводах работали без людей. Это совершенно другая наука, иное знание природы вещей, иной полет мысли...
— И оружие! — вставила Ричка. — Бам! И тысяча жизней за раз. Еще раз бам! И все навернулось в Подтемье!
— Не хочу сейчас об этом. — Эмиль упрямо скривился. — Не хочу! Подумай лучше об их медицине. О том, что они справились с абсолютно всеми болезнями. Ты же медсестра. Оцени!
– Я в это не верю...
Эмиль махнул на Ричку рукой и обратился ко мне:
– Итта! Вот послушай. Был такой прибор, который мог в точности нарисовать на бумаге все, на что ты его направишь. То ли магия, то ли система линз. Но картинка будет как в жизни. Даже не рисунок. Повторение фрагмента мира. На бумаге. Я видел такие. Целую папку...
– Фантазируйте сколько влезет! – перебила Эмиля Ричка. Она красиво встала и, желая продемонстрировать свою независимость, полезла вверх по лесам, на башню.
Но Эмиль не обратил на нее внимания, он смотрел на меня, продолжая говорить:
– Будь у меня такой аппарат, я бы сохранил этот чудесный момент. Твое вдохновенное лицо. Горящие глаза. Когда ты меня слушаешь...
Он смутился, забрал у меня ром и опрокинул в себя остатки.
— Откуда ты все это знаешь? – Голова моя кружилась. В мягком предутреннем свете теплые глаза Эмиля Травинскогосмотрели в мои, пьяно и прямо.
— Ты и вправду очень красивая... — вместо ответа произнес он. — Вынужден признать...
Мне показалось, что Эмиль сейчас скажет примерно то же, что и тогда, когда пригласил меня на танец: «Я бы с удовольствием тебя поцеловал, но я не умею целоваться. Вот совсем».
Но он этого не сказал. Просто глупо улыбнулся, потом неловко поднялся и со словами: «Хочу рискнуть!» тоже полез на старые леса, но не вверх, а прямиком через отстойник.
Внезапная удаль, жажда подвига, мужская потребность в опасности проснулась в нем от близости с приятной ему девушкой и, конечно, от рома, крепость которого не оставляла сомнений.
Я была слишком пьяна, чтобы это понять и остановить Эмиля. Больше того, я была настолько пьяна, что полезла за ним. К Эрику. И деду.
Ричка уже забралась на самый верх лесов и перелезла под декоративную арку. Даже издалека было слышно, как она торжествует. Перебраться через отстойник следовало хотя бы ради того, чтобы утереть ей нос...
Перемычки между лесами были вполне широкими. Лезть по ним можно было только на четвереньках, словно по подвешенной лестнице, держась руками за боковые доски. По сравнению с этим сооружением, моя родная пожарная лестница за окном общежития была просто детским лепетом. Сущей ерундой.
Ром, словно волшебный напиток древних богатырей, сделал меня бесстрашной. Я ползла за Эмилем шаг в шаг и шутила на тему пожарной лестницы. А потом на очередном перекрытии моя нога скользнула с рейки, и боковая балка под рукой треснула. Эмиль оглянулся, протянул руку. Напрасно. Не отпусти он рейку, он смог бы удержаться...
Мгновение я еще хваталась за обломок доски, а потом он тоже обломился, и мы с Эмилем дружно рухнули в бассейн с дерьмом.
Раздался мерзкий плюх. Ричка взвизгнула.
Конечно, мы не утонули и не разбились. Глубина отвода нечистот была всего лишь по колено, а дно — мягким и илистым. Но мы упали навзничь, разбрызгали склизкую смесь из воды и экскрементов и вымазались по самые брови.
— Живые?! — крикнула Ричка.
— Ага! Удивительным образом — ага!
Эмиль хохотнул. Потом еще раз, и еще, и вскоре смех его, заразительный, искренний и безудержный, уже раскатистым гулом бился между лесом и тюремной стеной.
Я засмеялась тоже. Трудно было не засмеяться.
Мы хохотали вдвоем, ржали, как безумные, утирая с лиц слезы вперемешку с вонючей жижей. Мы смотрели друг на друга, с ног до головы заляпанные говном, и не могли перестать хохотать.
— Вы там головой не стукнулись, случайно? — обеспокоенно закричала Ричка. — Эмиль! Ты чо?
— А-ха-ха! — Эмиль попытался встать и снова упал в жижу.
— Да ты пьян! — наконец сообразила Ричка.
— По всей видимости! — Эмиль прищурился снизу вверх на Ричку. — Ты так хотела напоить меня. Еще на плоту. Ну и как? Теперь ты довольна?
— Ничего так. Весело. Но профессионализма тебе явно не хватает.
— Да плевал я! Мне отлично... ик!.. Впервые надраться... в дерьме, в тюрьме, да еще с красивыми девчонками. Да это... ик!.. успех!
— Жаль, Эрик тебя не видит... — Стало ясно, что теперь и Ричка с трудом сдерживает смех.
— О! Точно! Эрик… ик!.. Сдается мне... в тюрьме сейчас тепло... и не так воняет... Кстати! — Эмиль поднял палец вверх. — У Эрика тоже был дерьмовый первый раз. Но! Что... примечательно... без красоток.
Я снова рассмеялась. От вони уже невозможно было избавиться, как невозможно было избавиться от ошалелого восторга, глупой радости жизни и ее не изящного, но искрометного чувства юмора. Я давно и полностью забыла о себе, о вони, о том, что я мокрая и грязная, и о том, что мне положено вести себя героически достойно. Забыла. Я смеялась, хохотала. Точное слово «плевать» подходило и мне. В полном решительном смысле.
— Может, вы уже вылезете из говна? — снова закричала Ричка.
— Никак! — отрицательно покачал головой Эмиль, скалясь и сверкая в полумраке зубами. — Здесь тепло. И скользко. А я на ногах не стою. Итак, об Эрике.
— Да вылезай ты, наконец, Эмиль! Сейчас же! Еще охрана придет! Не дай Солнце!
— Погоди! — Эмиль твердо и уверенно оставался на волне своей бравады. — Расскажу сначала. Это смешно!
И он стал рассказывать, живо жестикулируя и не стесняясь орать так, чтобы Ричка наверху его слышала. Сидел в дерьме и вещал.
— Нам было по десять. Эричек нажрался в чужом саду алычи. Свалился с дерева, в мясо задницу ободрал. А потом, чтобы заглушить боль и не спалиться бабе с дедом, утянул у деда бутыль самогона. Тот все равно запасы не считает. Ну и напился потихоньку вхлам за сараем.
А потом его догнала алыча. Эричек заперся в туалете. Вернее, запереться как раз таки он и забыл.
Сидит на толчке и блюет. Одновременно. Даже не стонет. Потому что не может.
А тут бабушка дверь открывает, и Эрик ей на передник фонтаном.
— Эм, — осторожно перебила я и подергала его за руку. — Ты орешь на весь лес. Если Эрик услышит…
Эмиль на секунду замолчал, силясь осмыслить мои слова, а потом опять рассмеялся и продолжил говорить веселым заговорщическим шепотом:
— Он мне голову оторвет, если услышит. Или еще чего… В общем, слушай историю дальше. Тебе дорасскажу...
Бабушка сразу почуяла запах сивухи. Внучка — с толчка, ветку в руки, и по жопе.
А жопа драная.
А бабушке пофиг.
Так-то она добрая, если дело не касается алкоголя.
В общем, лупит и приговаривает: «Старого выпивохи мне мало! Еще один вырос!» Я в нее вцепился, Эрик выкрутился из бабушкиных рук. И огородом. Штаны держит. Бабушка за ним. Только его опять пробрало, и он сел прямо под куст картошки. И по новой. Бабушка его поймала, лупит, Эричек орет, выкручивается, опять бежит и опять присаживается. Так и протрезвел. Сейчас смешно! А я тогда офонарел от этого представления. Бабушку за руки хватал, ныл, просил его не бить. Какое там! Прилетело и мне, чтоб не лез. Я потом подорожник всю ночь к его драному заду прикладывал. Бабушка, конечно, оттаяла к утру. Масляные компрессы сделала. Но ругалась долго, костерила его по-черному. И деду досталось... Эрик неделю сидеть не мог, если не две. В школе на уроках стоял. Злющий был от такого позора. Но сбежать не сбегал. Бабушку боялся... Такая вот дерьмовая история. Но без красоток!
Я поняла, что ржу и не могу остановиться. И поняла, что ужасно жалею Эрика и ужасно люблю их обоих...
В этих детских, пьяных эмоциях я и прозевала проблему, проворонила все подчистую. Хотя вряд ли это что-то изменило бы.
Сначала на той стороне рва залаял пес, потом Ричка заорала: «Атас!!!», и тут наверху замаячил свет факелов, порыскал и нырнул в отхожую яму, откуда раздавался гомерический хохот. Прорисовал наше пристанище во всех подробностях, нашел наши пьяные лица и показал нам нас самих: грязных, мокрых, взъерошенных и ржущих.
— Вы кто такие? — Голос у стражника с факелом был строгий и тоже пьяный. Ну точно, как у короля Кавена, явившегося в трактир.
Почему-то это ужасно нас рассмешило. Мы буквально покатились со смеху, гогоча и сползая еще глубже в жижу.
— Это режимный объект!!! — рявкнул стражник, явно выбирая — отправляться по душу нарушителей или все-таки остаться чистеньким. Двое стражников помоложе стояли по сторонам от него и помалкивали.— Здесь не положено купаться! И смеяться... Не положено!!
Мы с Эмилем просто плакали друг другу в грудь от хохота. Никак, никаким волшебным образом нельзя было исполнить волю стражника и перестать смеяться.
— Ведьма вас побери! Вы что, в каземат захотели, дурачье?! — свирепел стражник. — Быстро там окажетесь, если не заткнетесь и не вылезете оттуда!
— Не сердись, командир. — Эмиля душил смех, но он собрал последнюю волю и вступил в опасную беседу с властью. — Все в порядке. Я же... просто посетитель. Братишке передачку принес... вспоможение. Винца попить. Где-то тут было! Ага! Вот! — Он вытащил из болота и показал стражникам облепленную дерьмом и шелухой бутыль из-под рома.
— Передачку?! — становясь еще краснее, переспросил стражник.
— Истинно так, начальник, — горячо закивал Эмиль. — Передачку. Он у меня государственный преступник! Братишка мой. Тяжело ему будет... без передачки-то! Ха-ха-ха...
— Не слушайте его, ваше благородие! — заблажила Ричка с тюремной стены, вступая в бой за моего Эмиля с бездушным аппаратом власти. — Не слушайте! Чушь всякую несет, пьяный он, наотмечался...
Свет гвардейских факелов тотчас скользнул на голос, вверх по лесам, и выхватил стоящую на стене девушку.
— Матерь вашу за ногу! — ухнул стражник, поднимая мрачное красное лицо на Ричку. — Стой там ровно, дурында! Сейчас и до тебя доберемся!
Молодые стражники расхохотались и с большим интересом вылупились на рыжую красотку.
— Сейчас у Рички наступит минута славы, — хихикнул Эмиль. — Надо валить...
Он попытался встать. У него даже получилось. Жижа текла с рубашки тугими ручьями. Эмиль галантно подал мне руку, но не удержал равновесия и... снова упал. На этот раз прямо на меня. Лицо его оказалось близко-близко. Он не смутился, не покраснел, не убрал рук с моих плеч. Весело улыбаясь, Эмиль подмигнул мне, ну точно как Эрик на концерте. Мол, все нормально, даже забавно.
— Ну-у! Клоуны! — гремел стражник, наблюдая нашу возню. — Даже не вздумайте начать целоваться в говне! Меня сейчас вырвет! Быстро поднимай свою куклу, дылда, и на выход!
— Никак! — Эмиль сел рядом со мной и заботливо поправил грязной рукой мои слипшиеся волосы. — Не встается. Свыклись мы с новой средой обитания! Адаптировались. Будем тут жить. Как предки после… хм... Великого Катаклизма! В говне!
— Это королевское говно!!! — без тени иронии возразил старший. — В нем нельзя жить! Только сам Кавен, шоб он был здоров, может в нем бултыхаться. А вы — пошли отсюда к ведьмам, сию же минуту!!!
От нового приступа истерического смеха Эмиль опять заподвывал мне в плечо.
— Не получится, господин капитан. Парню нехорошо, — изо всех сил состряпав серьезное лицо, сказала я стражнику. — Первый раз выпил крепкого. Траванулся...
Стражник злобно огляделся, ища, кого бы ударить, но поблизости, не считая своих, были только мы с Эмилем, и подобраться к нам можно было, только шагая через говно.
— Вытащите их и отмойте, — распорядился наконец стражник. — А я пойду поймаю эту птицу. А то не ровен час тоже нырнет оттудова.
Молодые стражники остались на берегу, а старший исчез ловить Ричку.
— Твою лысую мамку! — обреченно сказал один. — Придется вытаскивать!
Сдержанно, но колко ругаясь, стражники мелкими шажками зашли в жидкое дерьмо и, рыгая от отвращения, протянули нам рукояти своих алебард. Я помогла Эмилю подняться, шепча: «Все хорошо. Давай. Раз, два, три. Эм! Прорвемся!», и через минуту мы оказались на берегу. Ядреные пары развеялись. Наступило долгожданное просветление.
Потом нас обоих повели вдоль стены, мимо тюремных окон подвала, держа на расстоянии теми же рукоятями алебард.
— Разит от вас, говнолюбы, хуже, чем от чумного мертвеца из соточки, — проворчал один стражник.
— Отмоем, что ль, ребятишек? — предложил другой, видимо, самый сердобольный. — Не так же их в город отпускать...
— На вашем месте я бы опасался испачкать репутацию об таких, как мы, — подтрунил Эмиль. — Сливать канализацию прямо в ров — новаторство, какое днем с огнем не сыщешь.
— Гляди-ка, а дылда-то борзый! — Стражник со смехом ткнул Эмиля алебардой в спину. — Прям как тот, которого с великаном привезли.
Эмиль издал радостный хмык, и тут до меня дошло.
— Не говори им ничего, — прошипела я. — Вообще помалкивай.
— Ты о чем?
— Об Эрике!
Мы прошли через высокие ворота и каменный тоннель, и оказались внутри Арочки, на круглом, выложенном булыжником, дворе. Нас поставили рядом и долго мыли, словно животных в стойле — холодной водой из пожарного шланга. Шланг держал самый молодой стражник, а второй качал ногой поршень насоса, соединенного с колодцем.
Между жутким холодом и отвращением к вони я в любом случае выбрала бы жуткий холод. Да, пальцы рук и ног уже не чувствовались. Да, ледяная вода рекой текла с волос по всему телу, бархатный жакет был непоправимо испорчен, блузка прилипла к груди, юбка к ногам. Запах сходил плохо, но дышать все равно становилось легче. И когда стражник перестал качать воду, и мы смогли проморгаться, я увидела вполне чистого Эмиля в мокрой, правда, уже не белой, а серой рубашке. Почти протрезвевший, окоченевший от ледяной воды, он хлопал ресницами, жадно разглядывая прилипшую к моим грудям кофту. Смотрел и не мог оторвать взгляда.
С кудрявых волос его текла вода, синие губы дрожали.
— Первый костер помнишь? — улыбнулась я, чтобы подбодрить его. — Тоже был холод и дождь!
— Я.. все ... помню... — У него зуб на зуб не попадал.
Пока мы с Эмилем были заняты друг другом, стражники были заняты Ричкой, которую привел старший. Трогать ее они не решались, но облизывались и гарцевали вокруг, как всякие поддатые служивые мужики при виде фигуристой девушки. А может, не только служивые. Просто поддатые. Крутились, цокали, ржали и называли кралей. Ричка огрызалась полусерьезно-полушутя.
Вдруг старший поднял факел и, бросив случайный взгляд на Эмиля, застыл с открытым ртом. А потом завопил, багровея:
— Чтоб меня ведьмы вонючие драли! Это ж он!
— Кто?
— Наш постоялец! Ты что, не видишь? Это же он!!!
Две алебарды и тесак старшего моментально оказались приставленными к горлу Эмиля. Старший сунул факел чуть ли не в лицо моему другу, желая удостовериться, что это «он».
— Ты что, сбежал?! — в полном изумлении, не веря своим глазам, но и не желая отрицать очевидного, спросил старший стражник трясущегося от холода Эмиля. – Говори!
— Да, — чтобы от него поскорее отстали, кивнул тот. Красные рожи охранников и лезвие тесака, упирающегося в кадык, вызвали у него новый приступ тошноты. Говорить ему совершенно ни о чем не хотелось.
Мы с Ричкой попробовали было возражать, но, едва охрана признала в отмытом Эмиле Эрика, как мы оказались соучастницами побега. Сделать ничего было нельзя.
Эмиля скрутили, велели нам с Ричкой заткнуться и не рыпаться и повели всех троих в тюремное здание. Наши ботинки чавкали, оставляя на каменном полу коридора мокрые следы...
Камера Эрика и дедушки находилась в подвале. Стражник долго гремел ключами и наконец отпер дверь. Мы с Ричкой не видели, кто находится в камере, но я знала — они там. Да и Ричка тоже знала. Гул от дедушкиного храпа стоял по всему старому форту. Грохот ключей разбудил Эрика, но не деда. Так что все остальное происходило под его утробный, но уютный храп.
— Что за хрень? – увидев заключенных, обалдел старший стражник. – Оба на месте… А это тогда кто? – И стражник, точно желая удостовериться в сходстве заключенных, дернул Эмиля за шиворот в дверной проем камеры.
— Вы там башкой все хором ударились? — Эрик вытаращился на брата. — Ты чо здесь делаешь, Эм?!
— Девч-ч-чонок развлек-к-каю! — едва разжал зубы Эмиль.
— То-то и видно! Отличная вечеринка! Ржали, аж здесь слыхать было! — Потом возникла короткая пауза, и Эрик задал самый ожидаемый вопрос: — А почему от тебя говном воняет? И почему ты мокрый?
Тут главный стражник решил прекратить светскую беседу братьев, вернее, дать ей продолжиться без своего присутствия. Со словами «проспитесь оба, потом начальник с вами разберется», тычками запихал Эмиля в камеру и вновь повесил на дверь тяжелый замок.
— Как ты об этом всем будешь писать, старшой? — с коварной улыбкой полюбопытствовал один из молодых стражников.
— Напишу — размножаются делением, — мрачно ответствовал тот. — И потребую надбавку. За вредность.
Я поежилась от его слов.
— Малышек к подруге? — спросил молодой. — Пусть подвинется?
— Само собой. Ну, крошки, — старший подмигнул Ричке, — посидите с огоньком. Заодно и согреетесь.
Нас повели дальше по коридору. Вопреки ожиданию, здесь было чисто. Пахло сухой пылью и уксусом. Запах, хоть и резкий, давал ощущение комфорта. Оказавшись в тепле, я почувствовала, что засыпаю прямо на ходу. Меня развезло так, что, несмотря на перспективу оказаться вместе с Ричкой в тюремной камере на неизвестно какой срок, я поняла, что просто мечтаю немедленно вытянуться на тюремной скамейке.
Лязгнул замок на двери номер девяносто шесть, и мы с Ричкой оказались в тесном помещении, освещенном только утренней белизной в крошечном окне. В камере было четыре лавки. На одной, поджав под себя ноги в позе мудреца Чо, сидела девушка немногим старше Рички. Девушка была одета в бесформенную цветастую рубаху и такие же разноцветные, оборванные штаны. Но главное, девушка была черная, совершенно ослепительно черная, как уголь, как августовская ночь или как кошка породы терра.
Она сидела в клубах сладкого, отбивающего даже запах дерьма, дыма. Наш приход не то вывел ее из медитации, не то просто разбудил.
— Салют, курочки! Одна сухая, другая мокрая... — Вкрадчивое, грудное контральто прозвучало, как кошачье урчание. — Я – Дада. Морки покурить желаете?
Продолжение следует...
Автор: Итта Элиман
Источник: https://litclubbs.ru/articles/58049-belaja-gildija-chast-15.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
