Где бы я ни был, c кем бы ни говорил, какие бы речи ни вел – я вспоминаю последние слова отца. Должно пройти время после смерти кого-то, чтобы можно было однозначно ответить на вопрос: «Каким он был человеком?» Хороший или плохой – как можно судить об этом, пока человек жив? И я близок, теперь – по-настоящему близок к ответу. Когда я пришел к отцу, нельзя было точно сказать, жив он или уже нет – настолько он был плох. Волосы лежали на черепе жиденькими прядками, а глаза впали внутрь глазниц. Кости выпирали настолько сильно, что казалось, будто кожи нет вовсе. Он лежал неподвижно, даже грудь его не поднималась в такт дыханию, однако, стоило мне войти и закрыть дверь, как он поднял тяжелые веки и уставил на меня черные, как угольки, глаза. Я сел рядом, он попытался протянуть мне руку, и я подхватил ее. Отец повернул голову, по дергающейся челюсти я видел, что он хочет что-то сказать, но ему никак не удавалось. Наконец, он издал сдавленный хрип, сделал глубокий вдох, затем выдох, и загово