Солдат Савелий Зарубин заметил Надеждин взгляд… Ещё раз взглянул на снимок в газете. Как-то непостижимо догадался, что сестра милосердия спросила о полковом священнике. Заторопился:
- Жив, сестрица! Жив батюшка Димитрий! И то скажу: не впервые он с нами в атаках. Мы уж заметили: ни пули, ни осколки его не задевают. Над самою головою просвистит… А батюшка и не пригнётся. Оно, конечно, понятно: крест. Да и матушка его, должно быть, молится о нём, – день и ночь… А пуля… либо сказать, – осколок, не только его не трогают, а и тех, кто рядом с ним. А ты что ж, сестрица, – так-то встревожилась? Знакомый тебе наш полковой священник? Или родственник какой?
От рассказа Савелия, от его простых и добрых слов и сочувствия Наденька пришла в себя…
Застыдилась того, что не сдержала чувств своих. Объяснила солдатам:
- Учитель это… наш. В гимназии преподавал нам Закон Божий.
-Спасибо ему, учителю вашему. За то спасибо, что учил вас, за тебя, сестрица, спасибо, – что ты у нас такая славная, что не только лекарствами лечишь нас, а и словом душевным, и сердцем своим, - сказал Савелий.
Значит, отец Димитрий на фронте…
Как же матушка Александра, – одна, с малюткою…
Впрочем, она сильная.
Однажды Матвей Фёдорович, старший врач и начальник военно-санитарного поезда, вручил Наденьке конверт. Наденька взглянула на знакомый почерк, несказанно обрадовалась: от Леночки письмо, от подруженьки любимой…
Написала Лене давно – уж не один месяц миновал. Да что ж удивляться, если не дошло письмо… На ответ и не надеялась.
А письмо Леночкино всё ж нашло её… отыскало на дорогах войны санитарный поезд.
И сейчас от волнения да от радости слезами затуманились глаза, – так, что и слов не видела, лишь почерк Леночкин.
Лена писала о работе в приюте, о ребятах…
О том, что самый маленький у них в приюте – Ваня, Ванечка… Иван Ермаков.
Сын отца Димитрия и матушки Александры.
А матушка Александра в госпитале сестрою милосердия работает. Сказала, – ежели отец Димитрий на фронте, то и ей надлежит помогать солдатам.
Писала Леночка о том, что от Алёши нет весточки…
Потемнело в глазах у Нади.
Как жаль, что крыльев нет… Полетела бы к подружке, обняла её… Нашла бы слова такие, чтоб утешить, успокоить сердечко, в тревоге изболевшееся: случается, – теряются письма в долгой дороге. Надо ждать, и письмо от Алёши непременно придёт.
Ещё сообщила подружка, что Мария Ильинична, их классная дама, ребёночка ждёт.
Вдруг растревожилось Надино сердце: вспомнила Ивана Соколова… Как провожала его, как ждать обещала.
Как в глазах Ивана надежда сменилась горьким пониманием: ждать, – просто чтоб живым-здоровым вернулся…
На последнее Ванино письмо не ответила: как раз собиралась в первый рейс – сестрою милосердия военно-санитарного поезда. А теперь уж и адрес полевой почты потерян: сколько дней и месяцев прошло…
Хоть бы написать Ивану… Хоть бы просто написать: жду, – вернись живым-здоровым…
Присматривалась Наденька к солдатам в поезде… А видела Ванины глаза – серьёзные и грустные.
Может, сейчас, в эту минуту, Ивану очень нужно её письмо…
… Константин Павлович терялся от своей беспомощности… и от ласковых, улыбчивых глаз Катеньки, сестры милосердия.
Он привык быть строгим и сильным, – каким и полагалось быть классному наставнику в мужской гимназии.
Перед уходом на фронт успел привыкнуть к счастью: подхватить на руки Машеньку… и закружиться с нею…
Григорий Петрович, седой неразговорчивый врач, хмурил брови.
В госпиталь артиллериста Гордеева доставили усталые сослуживцы. Несколько дней и ночей он был без памяти: большая потеря крови… Снарядом отхватило левую руку – по самый локоть. Фельдшер покачал головою: не жилец.
Катенька отвернулась и заплакала.
Госпитальные палаты переполнены… И в коридорах – раненые.
А Катя находила минуту, – чтоб подойти к артиллеристу. Прислушивалась к его дыханию, гладила короткие волосы. Однажды склонилась над ним… и коснулась губами горячего лба.
И он открыл глаза. Чуть слышно прошептал:
- Спаси Христос, сестрица… Попить бы мне…
А хмурился Григорий Петрович, когда осматривал глубокую рану на плече подпоручика Гордеева…
С левою рукой – всё ясно, и ничего не поделать.
Самоуверенный фельдшер и сейчас не промолчал:
- О чём тут думать-гадать. Ампутация – до плеча.
В Катенькиных глазах сверкнули гневные синие молнии.
Когда уж вечерело, фельдшер Дорофеев вышел во двор госпиталя – покурить.
Катя подошла к нему вплотную, – так, что Андрей Ефимович почувствовал её красивую и высокую… упругую, царственно пышную грудь. Поначалу, было, растерялся фельдшер, – не поверил неожиданному счастью: неужто одумалась гордячка?.. Муж Катеринин уж больше года воюет. А письма… Счастья-то в письмах – такой красавице!..
Фельдшер Дорофеев не раз намекал Кате: дескать, война… Я ж понимаю: истосковалась без мужниной ласки… Жалею тебя. Выйдешь, как стемнеет?
Катя молча обжигала его взглядом.
И вот… Стемнело.
Сердце фельдшера взлетело в надежде: может, в гости пригласит… Не девчонка, – чтоб с парнем в укромных местах целоваться.
Нахально зашарил по Катиной груди… От нахлынувшей сладости чуть не застонал.
Катерина с силою сбросила его руки, плюнула:
- Сатанюка. Одно на уме. Ещё раз скажешь… ещё раз скажешь про то, что не жилец… либо про ампутацию, я тебе сама язык вырву – без наркоза: чтоб не каркал. Ну?!.. Чего встал? Работы нет тебе? Держат в госпитале дармоедов разных!
Григорий Петрович тоже думал о том, что правую руку подпоручику Гордееву придётся ампутировать – высоко, до самого плеча. И всё же ждал – день, другой…
И ждать нечего, да сердце не могло смириться с тем, что молодой и красивый мужик вот таким – без обеих рук… – вернётся домой.
Фельдшер Дорофеев шагнул навстречу Катерине, когда она домой бежала. Ухмыльнулся:
- Присмотрела, значит, подпоручика… Эх, Катя-Катерина!.. Хоть и подпоручик… А разве ж его сравнить со мною?
Катя приостановилась:
- А чего мне его с тобою сравнивать? Ты мне кто такой? Ты, идолюка, либо не знаешь, что Василий мой на фронте воюет? Чего мелешь, чертяка бесстыжий!
-Так я про то, Катя, что Василий твой далеко… А подпоручик…
-Тебе было сказано: язык свой длинный прикуси!
К утру жар у Гордеева спал.
Сестра милосердия Катерина позвала Григория Петровича:
- Уснул он. Это первый раз – так спокойно. То метался всё… да в беспамятство впадал.
И Григорий Петрович – тоже в первый раз так тепло – сказал:
- Спасибо тебе, Катя.
- Мне-то – за что? – сестра милосердия вскинула удивлённый взгляд.
- Вот за это и спасибо. За твою сестринскую веру. За то, что не отходила от него. Пойдёт на поправку артиллерист. Проснётся, – поговори с ним. Нынче слово твоё ему важнее любого лекарства… хлеба и воды важнее.
Катерининой дочке, Настеньке, – шестой годок.
Раненые солдаты её тоже сестрицею зовут: прибежит девчушечка ясноглазая, – тут же увидит, кому подушку надобно поправить, кому водицы подать… кого просто по голове погладить.
Ежели приходило время делать перевязку, помогала матери: мала совсем, а не боялась глубоких ран. Лишь бровки тёмные изогнулись, когда увидела, что у поручика Гордеева нет руки…
Заулыбались солдаты, когда Настенька серьёзно сказала ему:
- Ты не горюй. Ты и так красивый – с одной рукою.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»
Вторая часть повести
￬
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Окончание
Третья часть повести
￬
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
