72,3 тыс подписчиков

Ждала нас первая любовь... (Окончание)

16 июня16 июн

5649

8 мин

Оглавление

Вторая часть повести
Третья часть повести

Мальчишка встревожился, поддержал Надю:

- Что ты, сестрица?

Надежда провела ладонью по лбу:

-Спаси Христос, казак. Так… голова с устатку закружилась. Тебя самого-то как зовут?

-Меня-то?.. А Ванькою и зовут.

-Говоришь, – родной брат. Что ж, – два Ивана у отца с матерью?

-Я, сестрица… я из приюта. Батянечка мой в Русско-японскую погиб. А маманюшка без него недолго жила. Один я остался. И на фронт мы с ребятами из приюта ушли.

-Сбежали, – поправила Надежда.

- А с Иваном Соколовым мы земляки. Луганские мы с Иваном. Он так и сказал: значит, братья. Роднее родных.

Луганские…

Значит, – не совпадение.

Значит, Иван Соколов – это Ваня, луганский гимназист, друг Алёши Макарова…

Тот Ваня, тот самый Иван Соколов, что так ждал её на свидание в городском саду… и, наверное, сказал бы ей: я тебя люблю…

Потом они вместе работали на патронном заводе, и про любовь Иван всё понимал… И никогда не унижал – ни себя, ни Надю, – настойчивыми признаниями и ожиданиями…

Лишь когда на фронт уходил Иван… в глазах его мелькнула надежда.

А Надя ответила на этот взгляд: я буду ждать, – чтоб вернулся ты живым и здоровым…

Может ли быть вот такая встреча – здесь, в санитарном поезде… Может ли быть такое, чтоб вот так сошлись их с Иваном пути – посреди войны…

Надежда обняла мальчишку:

- Я тоже луганская.

Ванюшка поднял глаза:

- Луганская?.. Не Надежда ли ты?

- Откуда ж ты знаешь, что я Надежда?

-Иван рассказывал про тебя. А ты – точно такая, как он рассказывал.

Иван…

Весь в бинтах, побледневший… лишь под глазами тёмные круги.

Ванюшка, казак Третьего Донского казачьего артиллерийского дивизиона, крепился изо всех сил… А губы Ванюшкины вздрагивали:

- Он выздоровеет? Он же выздоровеет, сестрица?

Иван Соколов пришёл в себя к исходу третьих суток.

Как сквозь туман, всмотрелся в лицо сестры милосердия, что склонилась над ним…

Счастливо прикрыл глаза. Нашёл её руку:

- Я люблю тебя.

-Иван!..

- Я помню… что нельзя. Ты прости, Надя… Прости, что всё же сказал тебе… слова эти. Мальчишкой-гимназистом сдержался… Когда на заводе с тобою работали, – не говорил… знал, что другого ты любишь. А сейчас… прости. – Иван чуть сжал её пальцы: – Раз уж так вышло… Раз так случилось, что любовь моя… любовь моя первая и единственная, ждала меня здесь, в санитарном поезде, – прости… и позволь сказать: я люблю тебя. Может, не увидимся больше… Может, через мгновенье – снова беспамятство жаркое… и больше не приду в себя. Поэтому… позволь: я люблю тебя.

Казак Третьего Донского казачьего артиллерийского дивизиона шмыгнул носом и вытер слёзы рукавом гимнастёрки, что была ему велика…

Надя снова склонилась над Иваном, коснулась губами его лба:

-Болит?.. Скажи мне, – где болит?

Иван свёл брови:

- Болит?.. Прежде затылок разрывало, – рана, должно быть… Плечо… И в груди болело. Ты подошла – ровно кто рукою боль снял.

-Иван!.. Ваня!.. Я ждала, что мы встретимся… Я хотела написать тебе… написать, что… жду тебя. Только адрес потерялся.

- Адрес у нас изменился. Не дошло бы письмо. А про то, что ждала… Это – потому, что я… могу не прийти в себя?

-Иван!.. Не смей об этом думать! У тебя брат вон… младший. Как он – без тебя? И… я у тебя.

- Надя!..

- Не говори ничего. Тебе надо спать, набираться сил. Просто знай: я ждала нашей встречи. И буду ждать тебя из госпиталя. Просто знай, Иван: в прошлое возврата нет. Гимназистка Наденька Терентьева, влюблённая в своего учителя Закона Божия, осталась там… где ещё не было войны.

Ванюшка ещё раз шмыгнул носом, вытянулся перед начальником военно-санитарного поезда:

- Казак Третьего Донского казачьего артиллерийского дивизиона Иван Анисимов!

Михаил Фёдорович устало взглянул на мальчишку. Кивнул фельдшеру Беловодову:

-На ближайшей станции снять. Передать начальнику станции – с моим распоряжением сопроводить малого в приют.

Ванюшка растерянно захлопал глазами… Надя прижала к себе мальчишку.

Иван приподнялся:

-Дозвольте обратиться, господин старший врач! (Старший врач – звание начальника военно-санитарного поезда в годы Первой мировой войны). Брат это мой. А детский приют он уже перерос. Служил Иван разведчиком в казачьем дивизионе. Во время выполнения одного из заданий сумел Ванюшка… сумел Иван ещё и две вражеские пушки вывести из строя. За это был награждён Георгиевскою медалью «За храбрость». Что ж он в приюте-то делать станет. Там и каша не по нём. Ему воевать за Отечество надобно. Нынче позволено Ивану сопроводить меня в госпиталь. А как поправлюсь, – мы с ним в сотню вернёмся.

Фельдшер Беловодов негромко заметил:

- Война, Михаил Фёдорович. Что тут скажешь, – окромя того, что есть у России защитники.

И ещё одни дороги пересеклись в военно-санитарном поезде…

Надино сердце отчего-то забилось. Она оглянулась на новую сестру милосердия…

Не то, чтобы не узнала… Просто – не ожидала увидеть… матушку Александру.

Фельдшер Беловодов распорядился:

- Надежда! Ты дольше прочих сестёр служишь в санитарном поезде. Твоя задача – всё показать… всё рассказать сестре Александре. Ясно?

Первое, о чём спросила Наденька… И не смогла скрыть упрёка:

- Что ж малютка? В приюте? Не лучше ли было бы с сыном остаться….

Матушка Александра не опустила глаза:

- В приюте. А я должна быть здесь.

- Мне кажется, что вы должны быть с сыном… с его сыном. Он нуждается в вас не меньше, чем раненые солдаты. И отец Димитрий надеется, что сын, как положено, растёт с матерью, – холодно возразила Надежда.

- Отец Димитрий погиб в бою. Поэтому я здесь. Я не была рядом с ним… не держала его за руку, не сказала тех слов, что должна была сказать. Я знаю: он ждал их. И хотел, чтобы я была рядом. Если я смогу своим служением помочь хоть одному тяжелораненому солдату, я искуплю свою вину перед отцом Димитрием. Когда ты выйдешь замуж, – непременно поймёшь, что между мужем и женою есть то, что известно лишь им. Я знаю, что он любил тебя. Но я была его женою.

Надины плечи содрогнулись – будто от холода… и больно застучало в висках: матушка Александра говорила о себе и об отце Димитрии в прошедшем времени…

Сама удивилась своему спокойному… даже чуть надменному голосу:

- Это неправда. Неправда, что отец Димитрий погиб. На войне часто бывает такое, что раненый солдат оказывается в лазарете или в госпитале.

- Думаешь, я не знаю этого? – усмехнулась матушка Александра. – Я живу лишь молитвою… да надеждой… – что найду его.

И – силою двух надежд…

Сбылось.

Тяжелораненого полкового священника подобрали местные крестьяне. Лечила его сельская знахарка, потом – долгих три месяца в полевом лазарете…

И – санитарный поезд.

Отец Димитрий прижался щекою к матушкиной ладони:

- Спаси Христос, что тогда встретил тебя в храме. А на Надежду не держи зла. И прости нас с нею. Не суди.

- Не за что судить мне вас. Ты прости меня, батюшка Димитрий. За то прости, что не меня, а её ты полюбил. За то, что меня прежде встретил.

-На войне я лишь о тебе думал. И о сыне. Благодарил Господа, что дал нам с нею сил – не оглянуться на прошлое.

… Елена Васильевна решила, что это от усталости показалось ей: три конверта…

Она была бы самой счастливой на свете, если бы гимназист Фёдор Уваров принёс ей записку от Алёши Макарова – записку в несколько простых слов, написанную неровным мальчишеским почерком на тетрадном листе.

Но санитарка Оленька положила на стол три конверта, улыбнулась:

- Вам. С фронта, Елена Васильевна… За Ваше ожидание. Значит, – свадьба будет?

А подхорунжий Кондрашов после третьего ранения ненадолго приехал в Луганск. Приехал с женою Анютонькой и сыном Андрюшкою. С Анютой повстречались в полевом лазарете. И был такой счастливый день, когда подхорунжий Кондрашов сказал санитарке Анюте:

-Тебе с войны домой пора. У нас с тобою двое детей: сын и дочушка. Мне – воевать, а тебе ждать меня и детей растить.

А за этой войною уже другая шла вслед – догоняла…

Первую мировую войну догоняла Гражданская.

В отличие от большинства других городов бывшей Российской Империи, в Луганске Советская власть установилась абсолютно мирным и юридически законным путём: без восстаний и штурмов партия большевиков одержала убедительную победу на выборах в первую Революционную Городскую Думу. Все остальные политические силы были вынуждены просто принять этот факт. Ведущую роль в таком мирно завоевании власти – без пролития рек крови, без несудебных расстрелов – сыграл тот факт, что во главе луганских большевиков стоял земляк – Климент Ефремович Ворошилов. Позже он так отзывался о героическом духе луганчан: «С тех пор я много видов видывал, но по совести должен сказать, что такой добросовестной, такой самоотверженной и бескорыстной службы революции на боевых постах, как её выполняли луганские пролетарии, я видел мало. В дождь, в невыносимую грязь, в холод, в страшную темень ночи шли группами красногвардейцы после трудового дня на заводе за город, в степь, и до утра верными строями оберегали всевозможные подступы к городу. И так не день, не два, а целые месяцы».

Империя, монархия… Балы, красавицы… лакеи, юнкера…

Стоит вспомнить, что дворяне – это мизерный процент от населения России.

Стоит вспомнить, как жилось народу. Без балов. Без доступа к образованию: шахтёрских детей не принимали в Горный Кадетский корпус. Без медицины. Можно очень долго перечислять то, без чего жил народ до революции.

Мы – из пролетариата Донбасса.

Мы и сегодня защищаем нашу родную землю – двенадцатый год.

В ближайшее время планируется публикация продолжения рассказа.