Телега застелена душистым сеном…
Солдат метался головою по сену, лишь ненадолго затихал, когда сестра милосердия касалась рукою его лба.
Капитан Ивашин, командир артиллерийской роты, хмуро курил:
- В госпиталь мальчишку надо – с такою раной…
Даша, полковая сестра милосердия, сдержанно покачала головою:
-Потому и нельзя, – что такая рана. Не довезём до госпиталя. Да и как повезёшь, ежели дорога под обстрелом.
Ивашин молод… ещё не привык, когда вот так… Особенно, – ежели пацан.
- Что ж делать, Дарья?
Даша немногословно объяснила:
- Делаю, – что надо.
Про то, что в сумке почти не осталось лекарств, командиру не сказала: толку-то…
Лишь ждать да молиться.
Глубокую рану на затылке обрабатывала карболовой кислотою. Но ещё большую тревогу вызывала у Даши рана на животе солдата. В полость раны осторожно вводила тампоны, смоченные в растворе поваренной соли.
Оставалось немного хлористого и борнокислого натрия, йода и спирта.
Хорошо ещё, что тяжелораненый один…
Евстафий Демидов, раненый в плечо, утешал Дарью Кирилловну:
- Ты, сестрица, за нас-то не волнуйся: нам не впервой. Привыкши мы: любая рана сама затянется, всё, как на собаке, заживёт. Я вон отваром подорожника с тысячелистником и себе, и Ваське рану промываю – по несколько раз на дню. Легчает. Ты Алёху, Алёху лечи. Йод с карболкою для него береги: одному Богу известно, когда до нас доберётся аптечный фельдшер из полевой аптеки – сама ж изволишь видеть, что вокруг делается. И вот что, Дарья: ты, ежели что, не робей и не стыдись. Алёшка Макаров – парень рослый. Тебе одной неуправно с ним: оно ж и повернуть его надобно… и приподнять. Ты, сестрица, ежели нужда какая, – меня зови или Ваську: подмогнём.
Даша поклонилась:
- Спаси Христос, Евстафий Пантелеевич.
Обрабатывала раны, делала перевязки… Неустанно что-то шептала над Алексеем.
Васька Авдеев как-то ухмыльнулся:
-Ты, Дашка, не из энтих ли будешь… – не из ворожек?.. Что приговариваешь над Алёшкой-то? Ровно заговоры какие? Никак – приглянулся он тебе?
Дарье не до Васькиных ухмылок было… Но за словом в карман она не лезла:
- А ты из каких будешь, чтоб я тебе отчёт давала?
-Ох, Дашка!.. Не язык у тебя, а бритва! – Василий окинул сестру милосердия медленным взглядом, подмигнул: – Как стемнеет, – может, и надо мною заговор почитаешь? На меня, Дашка, скорее подействует… Алёха – он сопливый ещё.
Дарья не повернулась:
- Иди отсюда. Будешь нужен – позову.
А шептала Даша обычные слова… Просила раненого солдата:
-Держись, родненький… Ты сильный… да вон какой красивый… Держись, соколик, собери всю силушку твою… И заживут твои раны глубокие. И с жаром справишься ты.
Жар не проходил…
Сестра милосердия прислушалась: либо что говорит солдат – в жару тяжёлом…
Едва расслышала:
- Лена! Лена…
Имя женское… Красивое.
- Лена… Зачерпни воды… Зачерпни в ладони… Хорошо-то как… Ещё…
Даша бережно приподняла голову солдата, поднесла к губам кружку с водою:
-Давай, родненький… давай, миленький, водицы попьём… хоть глоточек единственный сделай.
К ночи солдат затих.
Сестра милосердия склонилась к нему, чуть слышно вздохнула: дыхание ровнее, и уже не такое частое и хриплое. А на сон – чтоб уснуть, – тоже силы нужны.
Даша и сама задремала – впервые за много дней и ночей…
Перед рассветом солдат проснулся.
И Даша встрепенулась. А он сжал её руку:
- Спаси Христос, сестрица. Я ладонь твою чувствовал. И легче становилось, – словно отступала боль.
Даша устало сняла апостольник:
- Вот и славно. Сейчас перевяжу раны.
(Апостольник – так во времена Первой мировой войны называли головной убор русских сестёр милосердия. Он представлял собой цельный покров на голову с отверстием для лица и ниспадал на плечи, скрывал шею, грудь и руки. Обычно достигал пояса. Апостольник напоминал монашеский покров. Цвет апостольника зависел от типа сестринского служения: белый предназначался для работ по уходу за ранеными и больными внутри лечебных заведений. Чёрный или серый – для улицы. На той части апостольника, что закрывала лоб, обычно был вышит крест. Право носить сестринский апостольник получали только православные христианки, прошедшие медицинскую подготовку и определённый период служения ближним, за которым следовало посвящение в сёстры милосердия).
Пока готовила солевой раствор и марлевые тампоны, развиднелось.
Осмотрела рану на животе. Перевела дыхание… и вдруг заплакала: рана чистая… Соль сделала своё дело.
А слёзы росою сыпались на рану… Алексей чуть приподнялся:
- Что ж ты плачешь, сестрица? Уж и не болит… На затылке чуть дёргает. И голова почти не кружится. Я и встать теперь могу.
Даша поспешно вытерла слёзы. Сурово велела:
-Сейчас же ложись! Встанешь лишь тогда, когда я позволю!
Силы быстро возвращались к солдату…
А сестре милосердия порою не верилось, что самое страшное миновало…
Однажды спросила:
- Лена – это кто?
Алексей удивился:
-Лена?.. А ты откуда…
-Звал ты её, – когда в жару был. Воды просил у неё… Имя повторял. Сестра твоя?
Солдат счастливо прикрыл глаза:
- Невеста.
-Невеста?.. Когда ж успел – невесту найти?
С Дашей было хорошо… От прикосновения её рук, даже от голоса её уходила боль.
И Алексей просто сказал:
- Ещё гимназистом полюбил её. Потом в я в Екатеринослав уехал, в Горный институт поступил. Мы с нею год не виделись. Ждали лета… а тут – война.
-Что ж: так и не увиделись?
- Не довелось.
-И… не забыл её?
-Как же забыть – единственную.
-А… она?
-Писем ждёт моих. И меня ждёт.
Ещё гимназистом полюбил её…
От его простого… и такого сокровенного признания в Дашином сердце всколыхнулась какая-то светлая грусть…
Она радовалась, что солдат Алексей Макаров идёт на поправку. А война продолжалась, и забот у сестры милосердия – бесчисленно.
К Алёше тянуло…
В круговерти дел думала о нём.
На секунду прикрывала глаза… и видела его, голос его слышала.
Оправдывала себя: как не думать, если он раненый…
Однажды Алексей попросил лист бумаги и карандаш.
Даша поняла… А сердце сжалось – слова его вспомнила:
- Как же забыть – единственную…
Нахмурила брови:
-Рано тебе – письма писать. Не окреп ещё. Силы поберечь надо.
Алексей удивлённо взглянул на сестру милосердия.
Рано?..
Писать Лене письмо – счастье.
Хотел возразить Дарье Кирилловне: разве может быть такое, что быть счастливым – рано…
Разве может счастье помешать заживлению ран…
А Даша строго повторила:
- Слышал ли, что сказано? Рано ещё – про письма думать.
А когда выдалась минута, присела передохнуть. Прикрыла глаза и… призналась себе:
- Люблю его…
Где-то далеко… Как в сказке: за горами, за лесами… за широкими морями – есть девчонка, у которой красивое имя – Лена…
Да разве ж понимает она, что такое – любить…
Разве знает, как это: прислушиваться к его дыханию, замирать в тревоге… умолять его: держись, родненький… выживи…
Ждёт его писем?..
А ждёт ли…
В далёком городе, где нет войны… – помнит ли о нём?
Может, давно другому сердце отдала.
Алексей окликнул Ваську Авдеева:
- Бумага есть у тебя?
- Какая бумага?
- Обычная. На которой письма пишут. Принеси.
Васька понимающе кивнул:
- И карандаш надобен?
- Неужто догадался… По-твоему, чем я писать буду?
Письмо Лене писал несколько дней – тайком от строгой сестры милосердия…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»
Вторая часть повести
￬
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Окончание
Третья часть повести
￬
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20