Прошел новый год, наступило время моей сессии в институте.
— Ты давай сильно не отдыхай там, на службу всё равно приходи, — сказал начальник отдела Исаев.
— Зачем на службу приходить? — спросил я, прекрасно понимая, к чему он клонит.
— Работать!
— А как учиться тогда? — прикинулся я дураком.
— Как все учатся! Вон, наш начальник изолятора, между прочим, в академии учится, а ты видел хоть раз, чтоб он на сессии уходил?
Аргумент был такой себе.
— Не, — с тем же полоумным видом ответил я. — У меня другое отношение и другие подходы к образованию. Я на сессии буду учиться. Потому что у меня контрактом предусмотрено, что я обязан получить высшее образование. Если я его не получу, то не смогу работать в воспитательном отделе, придётся возвращаться в фельдшеры...
Исаев смотрел не по-доброму.
— Я тебя понял..., — многообещающе сказал он.
После нескольких навязчивых звонков с предложениями выйти поработать, я сменил номер телефона и сделал вывод, что, работая не медиком, всё-таки есть определенное послабление для совести. Был бы я в тот момент фельдшером и даже если б отказался выйти поработать по время учебного отпуска, то душа и совесть покоя бы мне не дали. А работая воспитателем, я прекрасно осознавал, что от того, что я не выйду перекладывать бумажки, заполнять компьютерные базы, сопровождать помойку или женить какого-нибудь Абраменко, никто не заболеет, не умрёт и даже не забеременеет.
В институте, несмотря на дикую загруженность и сложность обучения, я отдыхал. Наверное, тогда я впервые ощутил, что значит фраза "Смена деятельности — есть лучший отдых!" Только представьте, какой контраст мне приходилось испытывать. Тюрьма, в которой я находился ежедневно. Сырость, вонь, духота, постоянный полумрак и грохот решёток, колючая проволока на заборе, лай и вой собак, разговаривающие матом и на "фене" осужденные и не отстающие от них сотрудники, плоские и пошлые шутки, частые склоки, интриги, сплетни. Озлобленные, часто неприятные люди, несправедливость, неадекватные распоряжения неадекватного руководства. Причём зачастую срок исполнения распоряжения — "вчера". И двери, выкрашенные серой грунтовкой.
Институт.
С высокими потолками и широкими коридорами, с огромными светлыми окнами в просторных аудиториях, искренние улыбки юношей и девушек, веселая студенческая суета, беззлобные розыгрыши и шутки, приятные собеседники. А ещё я узнавал что-то новое, интересное. И до такой степени мне было хорошо в этой научной среде, что, приходя с учебы домой, я рассказывал жене все, что мы проходили. Оказывается, мир такой разный, есть в нем милые сердцу и душе моменты. Всё познаётся в сравнении.
Профессор, преподававший нам математический анализ, был уникальным человеком. Говорил он очень складно приятным голосом и даже немного нараспев. Взгляд же его оставался очень серьёзным, внимательным и даже, как мне показалось, каким-то искренне любознательным. Он тщательно присматривался к каждому студенту, как бы выискивая в нём какую-то уникальность, незаурядную способность. Наблюдая за ним, я часто ловил себя на мысли, что, задавая какой-либо вопрос студенту, он уже заранее знал ответ, даже если ответ неверный. Часто, читая про функции и пределы, интегралы и уравнения, он уходил в историю математики, рассказывая, откуда появилось то или иное уравнение, формула, алгоритм или производная, как и почему ученые пришли к нему.
Слушал я профессора очень внимательно, потому что поток информации, что он читал, вытеснял из моей головы всю тюремную дурь, забивая мне голову "дурью математической". Видимо, я действительно погряз в тюремной работе настолько, что даже и представить не мог, зачем люди изучают высшую математику, настолько для меня она была абстрактна в то время. Вот есть арифметические действия, которые мы используем ежедневно: сложение, вычитание, умножение, деление. Они имеют для нас практическое, прикладное значение. Это своего рода инструменты для вычисления. Иногда мы используем степени и квадратные корни. А функции-то зачем? Интегралы, дифференциалы, пределы, логарифмы? Казалось, что математики просто что-то там себе напридумывали и сами от этого возгордились. А где прикладное значение всех этих трудов?
— А зачем они нужны, все эти формулы и интегралы, все вот эти расчеты? — спросил я профессора, с трудом успевая переписывать в тетрадь всё, что было написано на доске. — Зачем это надо? Тут даже ни одного числа нет, одни только буквы!
— Все эти вычисления нужны для физиков, химиков и инженеров, что создают всяческие аппараты, механизмы и технологии, необходимые в промышленности, — ответил профессор. — А цифры математикам ни к чему. Цифры нужны техникам, которые уже будут применять наши расчеты.
А ведь действительно. Газ или нефть по трубе может быть и пойдёт, но для того, чтоб, минимизировать затраты и потери при такой транспортировке, нужно сначала все просчитать, учитывая давление, температуру, сечение и длину трубы. И чтоб ракета полетела в космос, явно недостаточно владеть только лишь сложением, вычитанием, умножением и делением.
— А где вы работаете? — спросил профессор однажды.
— А почему вы спрашиваете, — вопросом на вопрос хитро ответил я.
— Хм..., — улыбнулся он. — А потому, что взгляд у вас тяжёлый.
— А в тюрьме воспитателем служу, — в такт ему ответил я.
Он, скорее всего, уже знал что я отвечу, потому что ни один мускул на его лице не дрогнул, лишь где-то глубоко в его глазах я заметил удовлетворение от того, что он думал верно.
— Как вам творчество Варлама Шаламова? — тут же спросил он.
— Вы знаете, я с трудом, но всё же прочитал его "Колымские рассказы", — тут же ответил я. — Чтиво очень тяжёлое, жестокое. Я бы даже сказал "чернуха", но, к сожалению, описываемые события имели место быть в нашей истории.
— Соглашусь, пожалуй. Чтиво действительно тяжёлое. А к творчеству Владимира Семеновича как относитесь?
— Очень положительно, — ответил я, не понимая, зачем профессор математики спрашивает меня об искусстве.
— Я являюсь руководителем союза театральных деятелей. — сказал он. — В эту пятницу в нашем Камерном театре состоится вечер, посвящённый творчеству Высоцкого. Я вас приглашаю, если вы, конечно, не на службе будете.
Я с недоверием посмотрел на профессора. "Какой вечер? Какой Высоцкий? Мне к занятиям надо готовиться. У меня жена уже на большом сроке беременности, с работы названивают по нескольку раз на дню: "работать некому", — думал я. — У меня времени для посещения театров всяких нет вообще".
Но потом вдруг я решил: "А почему бы и нет? Что-то я не припомню, чтоб меня профессора в театр приглашали".
— Можете прийти с супругой, — добавил профессор, увидев мои сомнения. — Я вас встречу.
Тот зимний пятничный вечер я не забуду никогда. В небольшом помещении Камерного театра собралось около тридцати-сорока человек зрителей и столько же артистов и певцов. На сцене под живую музыку пелись песни, читались стихи Высоцкого, игрались миниатюры под его творчество. Выступающие сидели рядом с нами, на сцену они выходили прямо из зала, а после выступления садились обратно. Если кто-то забывал текст песни или миниатюры, то из зала тут же весело и добродушно подсказывали.
У меня создалось ощущение дружеской посиделки, капустника, хотя из всех присутствующих здесь людей я знал только профессора математики.
"Боже мой, — думал я. — Мир-то, оказывается, не совсем мрачный, как мне казалось в последнее время. Вон какое творчество бывает! Люди поют, играют. Вот это уровень развлечения! Не только для себя развлекаются, но и для людей стараются!
На сцену вышел заслуженный артист России и запел под гитару песню "Тот, кто раньше с нею был". Песню эту, естественно, я слышал и знал, но строчки про то, как осужденного в тюремном лазарете "врач резал вдоль и поперёк", при этом говоря осужденному: "Держись, браток!" мной теперь воспринимались по-настоящему. Я это знал, я это видел, я это делал, потому что, работая фельдшером в СИЗО мне приходилось и вскрывать гнойники, удалять вросшие ногти, ушивать раны после членовредительства или драки.
"Когда-нибудь я вернусь в медицину, — с грустью думал я тогда, — и обязательно буду напевать эту песню, если мне вдруг снова придется "резать вдоль и поперёк", а ещё я обязательно займусь творчеством, только пока еще не решил каким".
***
Наступила весна. В тот год в Россию вернулся Крым. В апреле месяце, когда уже подошёл срок родов, в городе случился "бэби-бум". Количество родов значительно возросло. Даже по новостям об этом говорили. Приехав в роддом для поступления в плановом порядке, мы столкнулись с тем, что в отделении просто нет мест.
— Если хотите, то можете разместиться в коридоре на кушетке, — сказали нам в приемном покое.
— Я бомжей на кушетке штабелями размещал в приемниках, когда на скорой работал, — сказал я жене. — Поехали домой. Начнутся схватки, вызовем скорую, как это все делают, будешь ты еще в коридоре лежать. На том и порешили.
Но никаких предвестников родов так и не было, а свободных мест в роддоме так и не появлялось. Каждый день, приходя с работы, я спрашивал жену о её самочувствии, но она, несмотря на огромный живот, говорила, что почти не чувствует себя беременной. Из положенных сорока недель беременности она проходила сорок две.
— Хватит, — сказал я. — Завтра едем.
Утром по пути на работу я отвёз её в роддом. Позвонил через три часа.
— Привет! Ну что? Тебя смотрели?
— Смотрели, — ответила жена.
— Что сказали?
— Сказали, что будут стимулировать роды.
Голос жены дрожал, было слышно, что она боится.
— Не бойся! Слышишь?
— Да.
— Не бойся! Я как с работы выйду, так позвоню. Обязательно. Всё хорошо будет!
После обеда я снова набрал номер телефона жены, но мне никто не ответил. С интервалом в несколько минут я снова и снова набирал номер, но с каждым длинным гудком моя тревога только нарастала.
"Как у тебя дела?", — отправил я сообщение, выключил телефон, чтоб снова сдать его на КПП, и пошел в отдел.
— В связи с тем, что теперь у нас новый регион, туда нужны сотрудники. Из управления пришло распоряжение предоставить кандидатов на откомандирование, — сказал Исаев и посмотрел на меня.
— Я не поеду, — ответил я.
— Ты не понял, — сказал Исаев. — Так начальник решил.
— Мне некогда.
О том, что у меня вот-вот должна была родить жена, не знал никто. Я же прекрасно понимал, что в новый регион меня не откомандируют в связи со скорым пополнением в семье, но знать об этом пока не желательно никому.
— Дима, мы в погонах! — воскликнул Исаев. — Придёт приказ, придётся ехать!
— Вот увидишь, что я не поеду, даже если ты меня кандидатом выставишь, — ответил я.
— Посмотрим, — снова многообещающе сказал Исаев.
Отношения с начальником отдела стали натянутыми. Большие объёмы бесполезной работы, постоянная дерготня с одного на другое очень раздражала. Я стал огрызаться и "показывать зубы", потому что мысль вернуться в медицину всё чаще и чаще преследовала меня.
Выйдя вечером с работы около шести вечера, я обнаружил, что мое сообщение доставлено, но не прочитано. Я снова несколько раз позвонил, но снова услышал лишь длинные тревожные гудки.
"Что-то случилось, — понял я. — Не может она так долго не отвечать на телефон, даже если она оставила его в палате, а сама находится в родовой, хоть кто-то бы ответил. Надо ехать в роддом"...
Продолжение следует...
Часть 1/ Часть 2/ Часть 3/ Часть 4/ Часть 5/ часть 6/ Часть 7/ Часть 8/ Часть 9/ Часть 10/ Часть 11/ Часть 12/ Часть 13/ Часть 14/ Часть 15/ Часть 16/ Часть 17/ Часть 18/ Часть 19/ Часть 20/ Часть 21/ Часть 22/ Часть 23/ Часть 24/ Часть 25/ Часть 26/ Часть 27/ Часть 28/ Часть 29/ Часть 30/ Часть 31/ Часть 32/ Часть 33/ Часть 34/ Часть 35/ Часть 36/ Часть 37/ Часть 38/ Часть 39/ Часть 40/ Часть 41/ Часть 42/ Часть 43/ Часть 44/ Часть 45/ Часть 46/ Часть 47/ Часть 48 / Часть 49 / Часть 50 / Часть 51 ...