Первоначальная подготовка закончилась, и я вернулся к той же самой работе в качестве фельдшера следственного изолятора. Дежурство выпало на пятницу. Пятница особенный день в следственном изоляторе. Сотрудники, работающие на пятидневке, в предвкушении долгожданных выходных суетятся, обсуждают свои планы на выходные. Торопятся всё доделать, но чаще, наоборот, откладывают дела в долгий ящик, потому что скоротечные выходные уже вот они, а работа никуда не денется. Пытаться сделать её сегодня, задержавшись до поздна, совсем не значит, что придя в понедельник, вдруг не придется её заново переделывать. Тогда и смысла нет пытаться сделать что-то сегодня, накануне выходных. И всем нет дела до работы. Изоляторы временного содержания (это бывшие КПЗ в структуре МВД) стремятся максимально разгрузить количество задержанных, конвоируя их в СИЗО. Помимо всего прочего, в пятницу прибывают и отправляются "этапы", следующие из Сибири в Москву и из Москвы в Сибирь. Проводятся различные инструктажи и режимные мероприятия. Одним словом, в пятницу суета стоит неимоверная.
— Сегодня в два часа "режимка*", — напомнил мне Николай. — Не забудь.
В назначенное время мы с Николаем явились в актовый зал. За столом сидел зам. по БОР*, сотрудники рассаживались в зале.
Зам. по БОР, проводивший инструктаж, прослужил в системе исполнения наказаний уже больше двадцати с лишним лет. Вид он имел суровый и вечно хмурый. Взгляд его был весьма и весьма недоверчивый. Казалось, что когда он смотрел даже на давно знакомого ему сотрудника, то всё равно видел в нем врага.
Началась перекличка.
— Оперативный отдел?
— Здесь!
— Отдел режима?
— Здесь!
— "Тыл*"?
— Здесь!
— ОВР*?
— Здесь!
— МСЧ*?
— Здесь! — ответил Николай.
— Хорошо, приступим, — сказал зам. по БОР.
Он открыл папку с каким-то документами, лежащими на его столе, и стал читать текст, повторяя каждое словосочетание по два раза. Первый раз словосочетание он читал громко, выразительно, чтоб слышали все, а повторял же он его вполголоса, как бы самому себе поясняя смысл прочитанного, хотя я ничуть не сомневаюсь в том, что он прекрасно понимал, о чем идёт речь. Суть же того текста была в том, что после проведения инструктажа сотрудники каждого отдела учреждения должны были провести обысковые и досмотровые мероприятия в закрепленных за ними помещениях. Делалось это для того, чтоб своевременно предотвратить нарушения требований правил внутреннего распорядка, предотвратить побег, преступление или подготовку к ним.
— Итак! С целью, значит, предотвращения правонарушений, с целью предотвращения правонарушений..., осужденными отряда хозяйственного обслуживания..., осужденными отряда хозяйственного обслуживания, на предстоящих выходных, на предстоящих выходных..., необходимо произвести режимные мероприятия, режимные мероприятия!
Первое предложение было прочитано.
— При проведении обходов, значит, при проведении обходов..., особое внимание, особое внимание уделить, — он сделал важную паузу, — особое внимание уделить... замочному хозяйству, замочному хозяйству! Также, особое внимание, значит, особое внимание..., необходимо уделить, необходимо уделить следам подкопов и проломов, следам подкопов и проломов...
— Зачем он два раза повторяет, зачем он два раза повторяет? — на его же манер спросил я шепотом у Николая.
— Я не знаю, я не знаю..., — также шёпотом ответил мне Николай.
Далее, всё также повторяя прочитанное по два раза, заместитель начальника распределил участки, где и кому предстояло провести режимные мероприятия. Нашему отделу, а точнее медико-санитарной части, для проведения обысков и осмотров были отведены помещения пищеблока и вольнонаёмной столовой.
...
После пяти часов вечера начались этапы, и меня вызвали проводить осмотр новоприбывших арестованных. Среди новоприбывших был мужчина весьма пожилого возраста. На вид ему было около семидесяти пяти лет. Дед, одним словом. Дошла очередь и до него. Дед послушно вышел из камеры, встал напротив дежурного. Вид он имел растерянный, я бы даже сказал, потерянный. Мне показалось, что ему как-то безразлично всё происходящее сейчас.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил дежурный.
— Кочетков Максим Иванович.
— Число, месяц, год рождения.
— Семнадцатое января, тысяча девятьсот тридцать пятый.
— Ранее отбывал? — спросил его дежурный.
— Что? — не понял дед.
— В тюрьме сидел когда-нибудь?
— А-а..., — растерянно протянул тот. — Нет, не сидел.
— Ну, ты даёшь! — весело заметил дежурный. — Столько лет прожил, а в тюрьме ни разу не сидел! За что посадили-то?
Обычно, на такие вопросы арестованные отвечают, называя свою статью. Например: "Сто шестьдесят вторая, часть вторая!" — отвечает арестант.
Эта статья уголовного кодекса говорит о том, что человек совершил разбойное нападение. То есть, проще говоря, отобрал что-то у другого человека, да еще и причинил ему травму — ударил, избил, пырнул ножом, ударил молотком, палкой, камнем. На тот момент я ещё не знал и не понимал, почему в уголовном мире такая статья считается уважительной, авторитетной. Арестант на вопрос: "за что посадили?", гордо, с нотками бахвальства и тщеславия в голосе, отвечает: "Сто шестьдесят вторая, часть вторая"! Он, уже будучи неоднократно судимым, прекрасно знает, что реакция на такую статью будет уважительной со стороны уголовников. Да и порой не только уголовников. Некоторые сотрудники, непонятно с какой стати проникшиеся духом уголовной субкультуры и идеологии, услышав только лишь номер "авторитетной" статьи, вдруг с каким-то уважением смотрят на преступника. На деле же за номером такой статьи скрывается мерзкое, подлое, гнустное преступление. Отобрал, например, кошелёк у бабушки на рынке, а она же, вцепившись в преступника, стала причитать, кричать и звать на помощь. Преступник её ударил, бабушка упала, разбойник скрылся с кошельком. Вот и весь состав преступления, попадающий под "гордое" название статьи под номером "сто шестьдесят два". Или, например, преступник, увидев школьника с дорогим телефоном, подошёл, пнул ребенка, отобрал телефон, убежал. Вот снова повод для гордости, потому что статья снова "сто шестьдесят два". Позже я, конечно же, разобрался, почему такие преступления считаются авторитетными. Опять же, другая сторона нумерации уголовных статей подразумевает какое-то сокрытие информации, её извращение и даже оправдание совершенного преступления преступником. Согласитесь, что не каждый готов рассказать о своем преступлении, будь то убийство или, изнасилование, разбой или грабёж. Тяжело человеку, совершившему убийство, сказать: "я убил". Вместо этого он говорит: статья "сто пятая", или женщина, доставленная в следственный изолятор, на вопрос "За что посадили?", просто ответит: "статья сто шесть уголовного кодекса". Статья эта подразумевает убийство новорожденного матерью. И что в таком случае легче произнести? "Я убила своего ребенка" или просто назвать число "сто шесть"?
Впрочем я отвлекся.
— За что посадили-то, — спросил арестанта дежурный.
— Бабку свою..., убил..., я, — дрогнувшим голосом ответил он.
— Ух! — удивился дежурный. — "Сто пятая" у тебя, значит. Убийство.
Понимая, что передо мной находится человек, который впервые в жизни совершил такое страшное преступление, но еще не научен уголовным миром, как себя необходимо вести, я с особенным любопытством стал его изучать.
"Где та граница сознания, переступив которую, человек решается на преступление?" — сверлила меня мысль.
Я не выдержал.
— Как так получилось-то?
Человек сильно зажмурил глаза, приложил к ним свою старческую дрожащую руку и надавил на веки. Лицо его приобрело скорбные черты; стало ясно: его не пугает неотвратимое наказание за убийство и предстоящая неизвестность, его не пугают те лишения, что ему ещё предстоит испытать, его не пугает то, что остаток жизни он проведет в неволе. Ему сейчас невыносимо тяжело от совершенного им страшного деяния.
— Пили мы... С ней и дочерью..., пили... — убрав от лица руку, стал рассказывать дед.
В кабинете, где мы находились, мгновенно наступила тишина.
— А ещё и ремонт в доме задумали. Бабка с дочерью говорят, что надо перегородку, а я говорю, что не надо.... А они как сговорились, в две глотки меня всяко-по-всякому матерят. Я им слово, они десять, я им слово, они двадцать... Обиды старые вспомнились. Спорили-спорили, ругались-ругались, горло все содрали от крика..., — дед замолчал.
Никто из присутствующих не посмел нарушить тишину. Беззаботно-весёлое выражение лица дежурного сменилось на тревожно-любопытное.
— ... Как нож мне под руку попал, до сих пор не помню..., — продолжил дед. — Ударил я её... В шею ударил... Бабка охнула, упала... Да и померла сразу же.
Дед снова закрыл лицо рукой, нервно вздохнул.
— М-да-а..., — протянул дежурный. — Из-за ремонта жену убить, наверное, каждый хочет, а вот не все решаются. А ты вот смог...
Деда разместили в одной камере с "тяжелостатейниками" — так называются лица, совершившие тяжкие преступления. Через некоторое время мне вновь пришлось общаться с ним, но уже по поводу его заболеваний, присущих старому человеку. Выяснилось, что, выйдя на пенсию, он ни разу не обращался за медицинской помощью. Ему, пока он находился в следственном изоляторе, сотрудниками медицинской части совместно с отделом по социальной работе была оформлена третья группа инвалидности.
Но это уже другая история, о которой я как-нибудь расскажу.
Продолжение следует.
_______________
*Режимка — инструктаж перед режимными мероприятиями (обыски, обходы территории, сверка имущества и тому подобное).
*Зам. по БОР — заместитель начальника учреждения по безопасности и оперативной работе.
*Тыл — отдел интендантского и хозяйственного обеспечения.
*ОВР — отдел по воспитательной работе с подозреваемыми, обвиняемыми и осуждёнными.
*МСЧ — медико-санитарная часть.
