В наркологии меня встретил Анатолий Андреевич. Он был уже в курсе того, что я пришел за расчетом.
— Что там у вас опять случилось-то? — спросил он.
— Побег.
— Серьёзно?
— Ну, да.
— Слушай, как так можно убежать из тюрьмы?
— Оставили осуждённых без присмотра, они на крышу залезли, соединили две трубы и сбежали.
— Так даже двое, что ли? — ещё сильнее удивился Анатолий Андреевич.
— Ну.
— Поймали?
— Да.
Я отвечал односложно, потому что мне совсем не хотелось разговаривать на эту тему.
— Я увольняться пришёл, — сказал я. — Не могу больше на двух работах работать, то бунт, то побег. Одни неприятности от меня и проблемы.
— Да бросай ты эту тюрьму! — воскликнул Анатолий Андреевич. — Не твоё это! Слышишь? Не твоё!
Я молчал.
— Возьмешь здесь больше смен, — продолжал он. — Будешь зарабатывать больше, чем там. Да и график всё-таки, а не пятидневка. Ну? Что скажешь?
— Прогресса нет, — ответил я.
— В смысле?
— Я тут уже всё знаю и всё умею в пределах моей компетенции, — отвечал я. — Рутина. Развития нет. Уколы-капельницы, капельницы-уколы...
— А там ты прямо развиваешься! — воскликнул Анатолий Андреевич. — Там тебя такая высокоинтеллектуальная среда окружает, что аж голова кружится! Произведения Рембрандта, небось, обсуждаете долгими вечерами, Шостаковича?
— Почти, — я наконец-то улыбнулся за последние сутки.
— Почти! — скорчив лицо, передразнил меня Анатолий Андреевич. — Да у вас там практически из-под носа два жулика убежали! То есть, сотрудники не справляются даже с тем, для чего они там находятся, для чего предназначены, кроме как обсуждать Рембрандтов всяких! Так, может, лучше всё-таки заниматься вот этой рутиной, но делать её так хорошо, как никто другой не может? А?
— Может быть, — согласился я. — Но я уже решил.
— Вот что ты там потерял, в этой тюрьме? Ответь, пожалуйста? Что тебя там держит?
— Не знаю. Но предчувствую, что-то должно случиться. Что-то я должен познать и сделать вывод. Пока не могу объяснить.
— Э-эх..., — протянул Анатолий Андреевич. — Не ищешь ты легких путей! Ох, не ищешь...
— Это точно, — ответил я. — Справлюсь! А не справлюсь, так вернусь.
Я вышел из наркологии и отправил сообщение Вере: "Я ушел из медицины. Теперь уже полностью".
***
Побег наделал много шума. Из управления в учреждение прилетел подзатыльник в виде "во всём разобраться как следует и наказать кого попало". Всем, кто имел хоть малейшее отношение к данному инциденту, навешали выговоров, строгих выговоров и НСС*. Уволили двух человек: того начальника корпусного отделения, который оставил осужденных без присмотра, и оператора видеонаблюдения, которая не заметила, как совершался побег. Осуждённых отряда хозяйственного обслуживания, да и арестованных, содержащихся в камерах, пересчитывали по нескольку раз в день. Все двери закрывались на два оборота ключа, различные строительные материалы, такие как трубы, доски, арматура, закрывались на складе. Транспорт, въезжающий на территорию и выезжающий с неё, теперь досматривался ещё тщательнее. По территории следственного изолятора никто не ходил без сопровождения. Но так продолжалось недолго. Прошло две или три недели, про побег стали забывать, да и говорить на эту тему не особо кто-то и хотел. Что ни говори, а это был действительно просчёт, халатное отношение к выполнению своих обязанностей работников СИЗО. И вовсе не обязательно, что халатность обусловлена низким уровнем ответственности и морально-нравственных качеств сотрудников. Тот начальник корпусного отделения вовсе не был ленивым или безответственным. В тот момент, когда до него не могли дозвониться с карцерного поста, он действительно был занят другой работой — выводил ночной этап. А выводить ночной этап в условиях СИЗО это целая эпопея. Изолятор, в котором мне пришлось служить, был транзитным. Географически он находился на пересечении путей между европейской частью страны и Сибирью, поэтому через него часто следовали этапы следственных и осуждённых. Почти каждый день в СИЗО привозили шестьдесят-семьдесят человек, арестованных и осуждённых, и столько же увозили. И очень часто эти этапы бывали ночью, поскольку поезда ходят круглосуточно. До поезда осуждённых надо довезти на автозаке (это специальный грузовик с будкой), а прежде чем их погрузить в автозак, их надо обыскать, а прежде чем обыскать, их надо привести на сборное отделение, а прежде чем привести на сборное отделение, их надо вывести из разных камер. Так вот именно этих шестьдесят-семьдесят человек и выводил тот самый корпусной. Выводя осуждённых из камер, он просто физически не мог оставить их без присмотра. И получается, что вроде как и виноват, и не виноват одновременно.
Оператор видеонаблюдения, скорее всего, не увидела побега также по причине большой загруженности работой. Несколько огромных мониторов, в каждом из которых транслируется по двадцать-тридцать видеороликов. Даже если на каждый просмотр тратить по пять секунд, то для того, чтоб просмотреть их все от первого до последнего и начать с начала, то потребуется около десяти минут времени. Когда беглецы бросили трубу на колючую проволоку, сработала сирена, система датчиков указала участок ограждения, где совершается побег. Оператор видеонаблюдения среагировала, среагировала и охрана. Но было поздно, потому что беглецы, используя фактор внезапности, оказались быстрей.
Вареника и Полуэктова поставили на учёт как склонных к побегу, возбудили в отношении них новые уголовные дела по статье триста тринадцать, добавили им по нескольку лет срока и отправили их отбывать наказание в исправительные колонии строгого режима. Как сложилась из дальнейшая судьба, мне неведомо.
***
— Вот, почитай.
Исаев протянул мне стопку заявлений. Заявления были от арестантов из камер. Все они были примерно одного содержания. В них были просьбы о встрече со священником. Кто-то хотел исповедаться, кто-то покреститься, кто-то покаяться.
— Ну и что? — спросил я, прочитав заявления.
— Тебе предстоит выходить на новый уровень, — ехидно улыбаясь, сказал Исаев. — Будешь теперь заниматься вопросом религии.
— В смысле? — опешил я. — Мне прикажешь проповеди жуликам читать?
— Не совсем. Ты будешь взаимодействовать с батюшкой, которого прикрепят к нашему СИЗО. Зовут его отец Александр. Записывай телефон.
— Да блин! — воскликнул я. — Я даже не крещёный, чтоб с батюшкой общаться! Я на крещении только один раз был, и то на скорой. Дежурил возле купели! Как мне с ним разговаривать?
— Ну вот и познакомишься, — просто ответил Исаев. — С арестантами общий язык находишь, и с батюшкой найдешь! Вопросы есть?
— Воросов нет, — ответил я, понимая, что бессмысленно отнекиваться от новой обязанности.
— Вперёд!
Я вышел из СИЗО и набрал номер. Трубку долго не брали.
— Алло? — наконец-то ответили мне.
Голос мне показался приятным. В нем была какая-то нотка заинтересованности.
— Отец Александр?
— Да, это я. Здравствуйте.
— Меня зовут Дмитрий Березин. Я инспектор отдела по воспитательной работе в следственном изоляторе. Мне дали ваш номер, сказав, что вы будете прикреплены к нашему СИЗО...
Я говорил, а сам думал: "Боже мой! Что за чушь я сейчас несу? На том конце провода человек, возможно, сейчас службу проводит, может быть, он грехи отпускает какой-нибудь бабуле, которая скорую вызывает денно и нощно на давление померить. Может быть, он покойника отпевает, к которому скорая не успела из-за той бабули, что давление "мериет", а тут звонит какой-то тюремный инспектор и пургу гонит!"
— Да-да, — живо отреагировал голос. — Я ждал вашего звонка!
Мне стало немного легче.
— Скажите, пожалуйста, когда мы можем с вами встретиться?
— Со мной? — удивился я.
— Ну да, — ответил он. — Я имею ввиду, когда мне можно посетить ваше учреждение?
— Ну, давайте сегодня..., — неуверенно предложил я.
— Давайте! — согласился батюшка. — Можете за мной приехать?
— Конечно, — ответил я, посмотрев на ворота шлюза следственного изолятора, выкрашенные серой грунтовкой. — Говорите адрес!
Батюшка, с которым мне предстояло познакомиться, служил в небольшой церквушке на краю одного из поселков недалеко от города.
"Отлично! — подумал я. — Сейчас весь день прокатаюсь туда-сюда, а там уж и конец рабочего дня!"
Я вошёл в церквушку. В нос непривычно ударил запах ароматного ладана, который я тут же сравнил с запахом Тройного одеколона. Справа, возле какой-то трибуны сидели три бабушки и о чем-то тихо переговаривались. Я подошел к ним.
— Мне нужен отец Александр, — вполголоса сказал я.
— Я здесь, — услышал я за спиной тот же самый голос, что я слышал по телефону.
Я обернулся. Из какой-то комнаты вышел священник в черной рясе с огромным медным крестом на шее. Он подошел ко мне и протянул мне руку для рукопожатия. Отец Александр оказался вовсе не в возрасте отца. Он выглядел даже на несколько лет младше меня. Пожимая ему руку, я смотрел ему в глаза и вдруг отметил для себя, что давно не видел такого искреннего взгляда. Не было в нём какой-то завышенной важности или тщеславия, чувства собственного величия или, напротив, безразличия ко всему происходящему сейчас. Мол, поважнее у меня дела есть сейчас, давайте быстрее, с чем пожаловали?
Взгляд его был ясным, внимательным и даже каким-то искренне сочувствующим, сострадательным. Последний раз такой искренний взгляд я видел у хирурга Краснова, когда был у него на практике, — подумал я.
Батюшка тоже очень внимательно смотрел мне в глаза, видимо, делая какие-то выводы для себя.
— Я Дмитрий, — сказал я. — Я вам звонил.
— Я уже понял, — ответил он.
— Вы извините, пожалуйста, но я совсем не знаю, как себя надо вести в церкви..., — стал оправдываться я, чувствуя себя как-то нелепо.
Мне казалось, что те три бабульки сейчас накинутся на меня с разъяснениями, что я "поступаю не понятиям и ваще по-беспределу тут с батюшкой базар устроил".
— Ничего страшного, — сказал батюшка. — Поехали?
— Да, пожалуйста, — сказал я и направился к выходу. — Я вас в машине подожду.
— Приходилось бывать в подобных учреждениях? — спросил я, когда он сел в машину.
— Если честно, то не совсем. Однажды когда-то ездил в РОВД. Меня пригласил начальник, чтоб я им камеру освятил, в которой часто суициды были.
— Ну, примерно то же самое, — ответил я. — Тоже камеры, тоже суициды и членовредительства бывают..., — сказал я.
— А вы давно служите? — вдруг спросил он.
— Не очень, третий год пошёл.
С батюшкой мы прошли по всем камерам, из которых были написаны заявления. Он выслушивал всех, кто к нему обращался, всегда находя ответы и советы на различные вопросы. Раздавал арестованным небольшие церковные книги, алюминиевые крестики и верёвочки к ним. Тогда я узнал, что шнурок для крестика называется "Гайтан". Даже те арестанты, что не писали заявления на встречу с батюшкой и поначалу глядели на него с некоторой долей надменности и недоверия, к концу его беседы принимали серьёзный и задумчивый вид, как бы примеряя услышанное к себе, к своему прошлому, к своим поступкам. Они, как какие-то провинившиеся школьники, стояли перед ним, опустив головы.
Обход наш продолжался до позднего вечера.
— Ну, как вам наше заведение? — спросил я, когда мы поехали обратно.
— Скорбное место, — ответил он. — Тёмное. Много в нём страдания.
— Это точно, — ответил я, отвлекаясь на очередной красный светофор. — Вот невезучий я!
— Почему? — спросил отец Александр, внимательно глядя на меня.
— Вот видите, — указал я на светофор. — Мы уже к пятому красному светофору первыми подъезжаем. Все уехали, а мы остались. И вот так всегда со мной. Я постоянно на все красные попадаю!
Я немного нервничал, торопясь скорее вернуться домой.
Батюшка немного помолчал, как бы собираясь с мыслями, потом вдруг спросил:
— А помните одиннадцатое сентября, когда в США теракт был?
— Ну да, — ответил я. — Конечно, помню.
— Вот сколько тогда людей погибло? — продолжал спрашивать он.
— Не знаю, — ответил я. — Много...
— А сколько не погибло? — задал он мне странный вопрос.
Я почувствовал какой-то подвох. У меня возникло чувство, что я разговариваю с учителем, который вопросами и рассуждениями пытается вывести меня к правильному ответу.
— В каком смысле "не погибло"? — не понял я. — В смысле, сколько из пострадавших выжило, что ли? Не знаю...
— Нет-нет, — сказал отец Александр. — Сколько людей в тот день должны были там погибнуть, но не успели туда приехать? Кто-то забыл выключить утюг, вернулся домой, у кого-то, например, заболел ребёнок, и поэтому он вместо посещения этих торговых центров поехал в больницу, а кто-то, так же как и вы сейчас, попадал на все красные светофоры, поэтому просто не успел добраться до места трагедии?
— Вот я даже не думал об этом, — удивляясь такому рассуждению, ответил я. — А ведь действительно...
— А это значит, что ангелы-хранители работают, оберегают вас от чего-то. Кто знает, что вас ждёт за этим перекрестком, который вы бы поспешили проскочить на мигающий зеленый?
Я замолчал, осознавая истинность такого суждения. Никогда раньше не общаясь со священником, сейчас я был искренне поражен его способностью находить общий язык с любым человеком и объяснять даже какие-то мелочи глубоким смыслом.
***
Домой я вернулся поздно. Дома вкусно пахло приготовленным ужином, а на столе стоял торт.
— Я тоже только недавно из аптеки пришла, — сказала жена. — Даже хорошо, что ты позже пришёл, чем я.
— Почему?
Она загадочно улыбнулась:
— Потому что... Вот...
И она протянула мне тест на беременность, на котором было две яркие красные полоски.
Продолжение следует...
__________
*НСС — Так называется один из видов письменных взысканий, которые применяются к любым государственным служащим: и к состоящим на гражданской государственной службе, и к служащим силовых структур. Неполное служебное соответствие (НСС) является более тяжким взысканием, чем выговор или замечание.
При наличии в деле служащего предупреждения о НСС в течение ближайшего года для него будут закрыты возможности повышения в звании и должности. При повторном нарушении служебной дисциплины в течение этого срока последует снятие с должности или увольнение.
Часть 1/ Часть 2/ Часть 3/ Часть 4/ Часть 5/ часть 6/ Часть 7/ Часть 8/ Часть 9/ Часть 10/ Часть 11/ Часть 12/ Часть 13/ Часть 14/ Часть 15/ Часть 16/ Часть 17/ Часть 18/ Часть 19/ Часть 20/ Часть 21/ Часть 22/ Часть 23/ Часть 24/ Часть 25/ Часть 26/ Часть 27/ Часть 28/ Часть 29/ Часть 30/ Часть 31/ Часть 32/ Часть 33/ Часть 34/ Часть 35/ Часть 36/ Часть 37/ Часть 38/ Часть 39/ Часть 40/ Часть 41/ Часть 42/ Часть 43/ Часть 44/ Часть 45/ Часть 46/ Часть 47/ Часть 48