19. СПАСЕНИЕ
«Встань и иди на солнце! Встань и иди на солнце!»
Инохий повернул лицо к Эхое и увидел её вопросительный взгляд.
– Слышал ты это? – спросила она.
– Нет, но понял, что будто сказал кто-то: «встань и иди на солнце». Внутри меня было это, но не голос.
– И не слышала я, а поняла. От страха погибнуть с ума сходим мы, милый?
«Встань и иди на солнце! Встань и иди на солнце!»
– Это кто?! – крикнул Инохий поверх бурлящего океана, пожирающего гору.
«Встань и иди на солнце! Иначе вы утоните!»
– Милая, поняла ты тоже, что идти надо нам, утонем иначе мы?
– Да, тоже понимаю это я, но не слышу, любимый. Что это? Или кто?
«Встань и иди на солнце, иначе вы утоните!»
– Давай, муж мой милый, вставай, Тоха бери и по уступу на солнце идём, – сказала, поднимаясь вместе с Леа, Эхоя, – видишь, солнцу навстречу уступ скалы вокруг загибается.
Они поднялись, держа детей на руках, Инохий подхватил флягу на ремне, перекинул её через плечо и сунул мешок с едой между Тохом и собой. Аккуратно продвигаясь по уступу спинами к стене, они поднимались немного вверх, стараясь не смотреть вниз, где бушевал разъярённый океан, окатывающий их брызгами близких волн, разбивающимися о скалы ниже уступа. Океан требовал их жертвы, дотягиваясь до ног супругов мокрыми мохнатыми лапами морской пены, ему было мало тех, кого он уже погубил, его аппетит был неуёмен.
«Остановись! Остановись!»
– Поняла ты, как и я? – спросил жену Инохий, продвигаясь позади неё, вновь не услышав внутри себя чей-то голос, а почувствовав. – Остановиться нам велено.
– Да, – обернувшись, сказала она, чувствую голос этот, даже не слыша.
Они оба остановились, прижимаясь к скале, и вдруг мимо них сверху пролетел увесистый кусок скалы. Он ударился о вертикальную скалу именно в том месте, где могли бы оказаться Эхоя и Инохий с детьми, если бы не остановились. С грохотом отскочив от стены, глыба улетела вниз и с оглушительным звуком плюхнулась в воду, но не разрушила уступа, а лишь насыпала мелких камней.
– Хранит нас кто, жена моя, понимаешь ты? – спросил Инохий.
– Догадываться начинаю я, боги это, но не желает погибели нашей из них кто же?
– Кто ты? – вновь крикнул Инохий. – Почему помогаешь ты нам? Почему со всеми вместе не погубишь?
«Иди на солнце! Иди на солнце!»
– Идти надо, милый, велят нам опять.
Двинувшись дальше по трясущемуся вместе с горой уступу, откидывая босыми ступнями камушки с пути, они вышли на широкий плоский подъём, усыпанный битыми камнями, а в конце этого подъёма приметили вход в пещеру. Гору мелко трясло, и чувствовалось, что она постепенно уходит вниз, а камушки, весело подскакивая, скатывались по склону навстречу супругам с детьми и падали в бездну морскую.
«В пещеру! Заходи в пещеру!»
– Туда хочет? – указал на зияющий вход Инохий.
– Туда, муж мой, идём мы.
Добравшись до входа, они остановились и повернулись посмотреть на мир вокруг. Вдалеке, в туманной пелене виднелись несколько похожих гор, некогда образующих потрясающий воображение рельеф страны потомков Великих Титанов. Кругом бурлило море, будто кипело, вздувая гигантские пузыри из своих глубин и бушуя колоссальными волнами. Пространство вокруг было наполнено сверкаюшим на солнце туманом из брызг, не позволяя видеть далеко, но создающим сочную радугу, будто иронично шутя. Ближайшие горы медленно оседали в пучину под ярким разноцветием игры света, лишая жизни всё кругом.
«Заходи в пещеру! Не жди!»
– Заходим, любимый, погибать где, всё равно, – Эхоя протянула ему руку.
Внутри было темно, лишь отблеск дневного света от створа, уходя вдаль, таял во мраке. За входом шёл круглый тоннель, будто это шахта, когда-то вырубленная в горе, но почему-то вела наверх, а не вниз, как обычно.
– Ответь нам, молю, кто ты, боятся ведь дети, – крикнул Инохий, пройдя с Эхоей несколько шагов, и его голос эхом отразился от сводов тоннеля.
«Не бойся, просто иди вперёд, твоя жизнь не закончится здесь!»
– А жизни детей этих? А жизнь любимой моей? – крикнул в темноту юноша.
Эхоя обняла мужа, прижимая Леа к себе. Юная дева понимала, что этот голос стал говорить с ними одновременно, и ждала ответа.
«Все эти четыре жизни не закончатся здесь, им уготована иная судьба».
– Судьба какая? Уготована кем? – спросила Эхоя темноту. – Молю тебя сказать нам, кто ты?
«Меня люди называют по-разному. Кто-то Богиней Света нарекает меня, кто-то иначе, но всех я слышу и помогаю, если много в них любви. На твоём языке меня именуют Геонией».
– Богиня?! – изумился Инохий. – Богиня Геония, жизнь всем дающая Геония? Та самая?
«Люди воспринимают меня, как богиню, но я не божество, а живой разум, оберегающий жизнь людей, но теперь умираю».
– Почему умираешь?! Убивает тебя кто?!
«Люди».
– Как сделали это они?! – вскричал Инохий. – Знаю я, мать моя в этом виновна, шахты глубокие рыть рабов заставляла, вот и гибнешь ты! Надо остановить её было…
«Нет, шахты людей тут не виновны, дело в чувствах людей».
– В любви? – спросила Эхоя.
«В отсутствии любви. Люди всё больше ненавидят друг друга и очень редко любят. Здесь в горе четыре жизни, и я говорю каждой из них, но две жизни ещё слабы разумом, пусть уже и понимают многое».
– Это Тох и Леа, дети маленькие они ещё, но хорошие очень, – уточнила Эхоя.
Услышав свои имена, мальчик и девочка повернули свои личики к Эхое и улыбнулись, а она нежно погладила их обоих по головам.
«Да. Две же другие жизни заполнены полностью любовью и любят друг друга больше, чем сами себя. Именно это нужно было мне. Та любовь, что с избытком рождается у двух жизней. У людей её стало очень мало, почти нет совсем, и поэтому я гибну».
– Подожди, но ведь любовь испытывают люди много где, например, в Ливиании на родине моей, мать мне рассказывала, – Эхоя попыталась оправдать всё человечество, хоть и не верила в свои слова.
«Да, испытывают, но и там её очень мало. Раньше я могла помогать людям, оберегала их от невзгод и мощных губительных сил, что таит эта земля. Но теперь мои силы иссякли, я не могу даже удержать этот ваш большой остров, который оберегала долгое время. А сейчас не смогу долго держать эту гору от ухода в океан, поэтому у меня мало времени. Мне нужно успеть спасти эти четыре жизни, как уже спасены ещё несколько. Это я могу».
– Ещё несколько? А кого?
«Похожих на эти жизни, любовь родивших с избытком, но тщательно скрывающих свои чувства от других людей. Подобных жизней, заботящихся и переживающих не только о себе, не много, но эти две жизни не одиноки в любви к людям и друг другу».
– Спасла ты их также, как нас спасти собираешься, но как?
«Эти четыре последних жизни узнают очень скоро, главное ничего боятся. У меня мало времени».
– А с людьми остальными будет что? – тревожно спросила Эхоя.
«Здесь все погибнут, а другие люди на остальных землях будут жить и дальше, но сами, уже без моей помощи. Сами будут бороться за свою жизнь столько, сколько смогут. А без любви друг к другу погубят сами себя, и природа бурная этой земли будет тут не виновна. Сейчас отойди дальше от входа в пещеру и не пугайся того, что сейчас произойдёт».
Эхоя и Инохий быстро устремились дальше по тёмному тоннелю вверх, а в это время вход с шумом наглухо завалило обвалом, погрузив всё в абсолютный мрак. Осознавая сказанное Геонией, в непривычной им манере речи, каждому из супругов стало жалко тех, кого они знали. Инохию вдруг, несмотря на всё коварство и ненависть к другим, стало очень жаль свою мать, что погибнет в тонущей Атлантиде.
«А быть может, – посетила сына титаниды мысль, – в души глубине мать любила меня и отцов моих, только любовь эта странная была, на любовь не похожая?»
Юноша безумно пожалел ту рабыню, за которую заступился, а ещё Руция, Корния, Ваинию и других домашних рабов, стойко терпящих унижения и оскарбления от его матери. Очень жаль стало своих братьев и сестру, а также отвергнутых матерью несчастных отцов. С особой печалью вспомнилась ему благодарная незнакомая мать, прижимающая к себе пыльную девочку, спасённую им с Эхоей в городе Ула.
«Не держу зла я, – подумала Эхоя, осознав сказанное Геонией, – на титаниду Иохению, мать мужа моего, кажется мне теперь, что любила она сына своего, только особенно как-то, не так, как с Инохием понимаем мы смысл любви такой. И жалко мне, что погибнет она в пучине океана бурного».
Эхоя с грустью вспомнила своих друзей-рабов, особенно милую Шоанию, ведь та чем-то напоминала ей убитую мать. Особенно, одновременно с мужем ей стало жалко ту женщину, которой она и Инохий помогли вызволить дитя из развалившегося дома.
«Эта жизнь способна на жалость и переживание за другие жизни, пусть сделавшие ей дурное и злое, значит мой выбор верный», – явилось внутри и Эхои, и Инохия.
– Будет что с нами и с тобой, о Геония? – несколько тревожно спросил Инохий, переживая не за себя.
«После спасения этих четырёх жизней я уже погибну. На спасение истрачу все свои жизненные силы».
– Нет!!! – одновременно вскрикнули Эхоя и Инохий, чуть напугав детей. – Жизни наши забери, но оставайся!!! Гора утонет вместе с нами пусть, но живи только!!! Верим мы, что люди смогут любить сильно научиться!
«Я не ошиблась, эти две любящие жизни готовы пожертвовать собой ради других. Ты их возьмёшь к себе, сестра?» – поняли Инохий и Эхоя, но осознали, что с кем-то другим общалась богиня Земли.
– Геония, обращаешься к сестре какой ты речами для нас необычными? – снова одновременно спросили они.
«К той, кто каждую эту последнюю жизнь в пещере приютит, как сделали это уже иные мои сёстры, сумев спасти других людей с этого тонущего острова. К той, кто даст возможность жить в любви, как были готовы эти жизни жить там снаружи, сидя на уступе и прощаясь со всем этим гибнущим миром».
«Да, моя сестра, возьму их себе, хоть в этих жизнях и существует зло, но они его не хотят и всячески губят в себе, не давая ему прорасти в них. В этих жизнях много любви. Жаль я не смогу тебе помочь. Прощай, моя сестра!» – возникло внутри Эхои и Инохия, но чуть иначе, чем слова Геонии.
«Прощай, моя сестра! Надеюсь, тебя люди не погубят».
– Говорила ты с кем, Геония, и отвечал это кто, ведь слышали мы тоже её внутри у себя, – спросила Эхоя, – сестра твоя эта кто?
«У меня уже нет времени, моя сестра тебе всё объяснит. Держи другую жизнь и не отпускай, пока не поймёшь, что можно. Прощай!» – возникло внутри каждого.
– Прощай, Геония! – вместе сказали Инохий и Эхоя, почувствовав, как у обоих появились слёзы.
В кромешной тьме, они обнялись, защищая притихших, пахнущих парным молоком и вкусным хлебом детей. Инохий зачем-то удерживал флягу, а мешок с едой бросил в сторону, как мешающий. Постепенно тьма начала светлеть, но не так, как, если бы зажгли лампаду, а словно сама тьма принялась светиться. Однако это свечение не позволяло Эхое увидеть Инохия, а ему её. Ослепительная густая белизна заставила зажмуриться, но даже через закрытые веки шёл яркий свет ниоткуда. Они лишь чувствовали, осязали друг друга и частый стук сердечек детей. Потом они все будто начали падать, но как-то мягко, не так, как когда они прыгнули со скалы. Камни под босыми ногами словно отлепились от ног. Немного захватило дух. Эхоя попыталась что-то сказать, но не услышала собственного голоса, всё, что она чувствовала кожей, это дыхание любимого и сопение уткнувшейся в её плечо Леа, тепло их тел и тельца Тоха. В ушах была абсолютная тишина. У всех чуть закружилась голова, а неведомая сила выдернула из под руки Инохия флягу, оставив только ткань для одеяния, в которую он так и не успел обернуться. Воздух был прежним, немного пыльным и затхлым, как только что там, в тёмном туннеле. В ушах будто щёлкнуло словно слышать стало лучше. Потом стопы ног Инохия и Эхои снова почувствовали мелкие прохладные камушки, а ослепительная белизна за закрытыми глазами стала ослабевать. В их телах почувствовалась удивительная лёгкость, а в воздухе проявился запах пресной воды и приятной прохлады.
Эхоя открыла глаза, обнаружив, что стоит в огромной тёмной пещере, освещённой тусклым голубоватым светом, идущим непонятно откуда, но всё было видно.
– Инохий! – сказала она и услышала собственный голос с отражённым от стен пещеры эхо. – Ты в порядке?
– Да, любимая моя, – ответил он, – где мы?
– Не знаю, но тихо здесь очень, рокота нет и земля под ногами твёрдая, а запах добрый очень тут, – продолжила Эхоя, – нет в нём ноток и оттенков дурного вовсе. Мирно тут.
– А в теле лёгкость чувствуешь ты тоже?
– Да. Дети как? – Эхоя расцепила руки, обнимающие Инохия, и погладила Леа по голове. – Как ты, хорошая моя?
Она поцеловала девочку, заглянув в её глаза. Леа улыбнулась, показывая свои первые белые зубки. Инохий повернул к себе Тоха и также заглянул в его глазки. Тох немного испуганно посмотрел на юношу, потом повернул голову к Эхое, увидел её со знакомой ему Леа на руках и тоже разулыбался.
– В порядке они, – констатировал Инохий, – теперь понять надо, где мы, и Геонии сестра эта кто.
– Любимый, если Геонии она сестра, то тоже она, как богиня.
– Наверное, а быть может, не погибла вовсе Геония, возможно, жива она?
– Хочу этого я очень, мой милый.
Они огляделись, по-прежнему держа детей на руках. Если там, на горе, тонущей в океане, их руки уже уставали держать малышей, то теперь им казалось, что на руках у них кошки. Их взгляд обнаружил огромный высокий свод пещеры, в центре которой было светящееся озеро. Свет, озаряющий пещеру, шёл прямо из озера, светилась сама вода, а не что-то под водой. Подойдя к берегу, они присели, наклонились, удерживая одной рукой каждый своего ребёнка, и осторожно потрогали водную гладь, по зеркальной поверхности которой сразу пошли, расходясь, круги. Вода была прохладная, а от неё веяло удивительной свежестью и чем-то ещё. Эхоя смочила полностью ладонь и подняла вверх. Мокрая рука слегка светилась, а бледно-светлые капли падали обратно в озеро.
– Вода эта словно радуется, как океана волны в ночи, – задумчиво сказала Эхоя.
Она неуверенно поднесла ладонь к лицу, принюхалась и лизнула языком свой смоченный палец. Вкус воды был и обычным, и одновременно необыкновенным. Юная дева зачерпнула ладонью воду и быстро поднесла ко рту, выпив.
– Эхоя, милая, что ты? – увидев это, испуганно воскликнул Инохий.
– Бояться уже нечего нам, если не погибли мы там, то погибнем здесь вряд ли, а хочется пить, – открыв глаза после получения удовольствия от вкуса воды, ответила Эхоя.
Инохий посмотрел на неё, сам зачерпнул воду и выпил из ладони. Вкус воды и в правду был божественный. Растекаясь по внутренностям, эта пара глотков влаги будто успокаивали всё изнутри, будто смывали всю ту тревогу и страх, что довелось пережить за последние несколько дней, когда много раз он и его теперь жена были готовы умереть.
Леа потянулась ручкой к воде, улыбаясь, а Тох смотрел на юношу с удивлением, говорящим, что тоже хочет пить. Эхоя и Инохий сами попили вдоволь и напоили детей из своих ладоней, умыв им личики и омыв свои лица этой светящейся водой. Постепенно их всех потянуло в сон, они связали это с большой усталостью и сильными былыми переживаниями. Детишки сладко зевнули дружно и потёрли кулачками глаза, всем видом показывая, что хотят спать. Не выпуская Тоха с рук, Инохий снял с плеч своё одеяние и отошёл чуть в сторону, приметив ровное песчаное место без мелких камушков. Он постелил ткань туда и поманил рукой Эхою с прижатой к ней Леа. Второй раз восхитившись красотой и прелестью его любимой с ребенком на руках, у него тут же само собой возникло желание иметь собственного ребёнка от своей прекрасной жены, хотя и этих сирот уже считал своими, чувствуя стремление защищать их невинные души. Юноша положил уже спящего Тоха, впервые в жизни погладив ребёнка по голове с удивительно тёплым чувством. Это чувство ему было знакомо, он осознал, что это тоже любовь, но совсем иная, нежели к своей жене, это любовь к детям, любовь отцовская. Инохий переставал быть юношей и становился мужчиной, отцом, в котором возникает потребность заботы, необходимость ответственности не только за свою женщину, но и за детей. А Эхоя нежно и заботливо, словно мать, уложила рядом с Тохом очаровательно зевающую Леа, опустившись на колени рядом с Инохием. Он взял за руку свою любимую, также перестающую быть юной девой и пробуждающую в себе материнство. Эхоя повернулась к нему, и они, стоя на коленях, обнялись и слились губами.
– Люблю тебя и желаю очень, чтобы ребёнок у нас с тобой был, – шепнул Инохий Эхое, когда они разомкнули губы.
– И я, – также шёпотом ответила она, как и он, чувствуя непреодолимое желание спать.
Затем Эхоя развернула свой обрывок пеплона и легла рядом с детьми, подложив руку под голову, а Инохий расположился с другой стороны, обняв рукой детей и свою жену. Укрывшись краем ткани, на которой лежали, и частью пеплона, все очень быстро пригрелись и уснули.
Сон всех четверых был настолько крепким, что они не почувствовали, как из песка со всех сторон расстеленной ткани появились тонкие тёмные корни и принялись медленно проползать к телам спящих людей, постепенно опутывая их. Корни тонкими нитями укрыли почти все тела посланников Геонии, за исключением их лиц. Корням, сетями опутавшими супругов и детей, не мешали их одежды и набедренные повязки. Мерному дыханию Инохия, Эхои, Леа и Тоха не создавалось никаких препятствий. Всем четверым снился один и тот же сон, но детишкам он виделся чем-то красивым и радужным, заставляя улыбаться во сне.
Эхоя и Инохий в их общем сне шли и держались рука об руку, а другими руками вели Тоха и Леа. Был день, под их ногами мягкая, пушистая и бордовая травка, небо не привычного голубого цвета, а абсолютно молочно-белого. Солнце ласково светило сверху чуть в лицо, но не слепило. Вокруг простор во все стороны, впереди виднелись невысокие горы и густой лес такого же тёмно-бордового окраса листвы. Сами стволы деревьев были необычными для супругов. Огромные коряжистые с ветвями угрожающего вида, но абсолютно не вселяющего страх или опаску.
Перед медленно идущими ними спиной вперёд, будто плыла над травой, немного развивая просторные белоснежные одеяния, женщина, не касаясь невидимыми под одеждами ногами земли. Её лицо не было отчётливо видно из-за солнца за её спиной, но образ был прекрасен и нежен. Женщина разговаривала с Инохием и Эхоей очень ласковым необычным голосом, а супруги воспринимали её, как богиню, именно как ту, что спасла их, приняв от погибшей Геонии. Голос этой женщины разносился по всему видимому пространству, заполняя его полностью, словно говорила не она, а вся округа разом и трава, и лес, и небо.
– Говорить с вами буду речью вам привычною, дабы лучше поняли меня. Не богиня я, как решили сначала вы, Эхоя и Инохий, – разносился переливающийся чарующий голос женщины, – живая я, а, значит, и разумная, как и вы все, как вообще живое всё разумно.
– Да, знаем мы, разумно живое любое, разума степень разную имея, – сказал Инохий, – значит ли, что разума твоего уровень богам подобен?
– Пусть так для вас будет, ежели понимать меня легче станет. Иная я просто. У жизни каждой предназначение своё и возможности также для этого. Предназначение моё – жизни сохранять, а ваше – любить. Таких, как я много, но только сестра моя Геония, погибла. Ошибку совершила она, дав таким живым существам удивительным, как люди, жить так, как хотели и могли они. Есть в них дефект, ведь, истово любить умея, к жизни счастливой стремясь, почему-то ненавидеть начинают они, агрессию и ярость рождая. А потом ненависть эта к другим, им же подобным, нормой становится, правилом жизни, и в ней тонуть начинает любовь, хоть и всё равно вопреки существует. Проста причина – на ложь способны они, на обман и на измену, но, во время то же, понимая, что проявление дурного и злого это. Зло умножая, губят они себя сами и тех, о них заботится кто. Зло только зло порождает, а любовь – любовь. Когда-то правильно это поняла ты, Эхоя. Любви много в тебе и в Инохие, но страданий множество видели вы, поэтому повторения не желаете истово. Тоха и Леа воспитали вы правильно, и до срока того, когда супругами они стали, восемь детей своих родилось у вас самих. Счастливо и дружно все жили, хоть и трудно очень было вам, но после первенца появления у Леа возросшей, случилось то, что ты, Инохий, скрыть предпочёл от Эхои своей любимой.
– Что скрыл муж мой от меня? – недоуменно спросила Эхоя, посмотрев на Инохия.
Юноша в удивлении повернулся к жене и поднял брови.
– Эхоя, – продолжала великолепная женщина, – муж твой откровенен и честен был с тобой всегда, но в будущем том, что случилось уже, с Леа молодой обманул тебя Инохий. Саи красавицу черноглазую родила она от него. Ты, Эхоя, детей, хоть и любимых очень, рожать утомившись, страданиями собственными пресытившись и трудностями воспитания их, избегать начала мужа своего. Вот и соблазнился он юностью Леа. Правда, одумался быстро, к тебе вернувшись, но признаться не смог в измене той. И не узнала бы ты об этом, не поведай сейчас я.
– Изменил я любимой моей? – воскликнул юноша. – Не может такого случиться! Ведь поклялся богами и жизнью своей я!
– Смогло, – раскатисто пояснила сестра Геонии.
– Постой, – снова переглянувшись в удивлении, спросили вместе Инохий и Эхоя, – как будущее узнала, если говоришь, что не богиня ты? Уверены мы, что боги только знать могут событий грядущих подробности.
– Потому что произошло это, потому что случилось такое в будущем, – сказала летящая вперёд женщина.
– Не понимаем мы ничего совсем.
– Пожалуйста, меня выслушайте до конца и поймёте многое. Тайна ребёнка второго рождения у Леа тайной осталась. Сдерживаться пытались вы, чтобы детей много не рожать, и удалось почти вам это. Эхоя, ко времени лона твоего иссякнувшего произвела на свет ты ещё пятерых ребятишек радовавших вас. Но ты, Инохий, к старости ближе мучился очень, не зная, как от греха того перед женой своей очиститься. Поэтому, видимо, сердце твоё срока раньше остановилось. После Инохия ухода, ты, Эхоя, не смогла правильно к событию этому естественному отнестись, и позволило горе твоё в тебе всплыть то, с чем ты жизнь всю свою боролась успешно. Слова твои недостойные слышали потомки ваши многочисленные, дурное в них породив. На мир весь озлобилась ты, но горем твоим зло воспользовалось, и забывать постепенно стали потомки ваши наставления ваши же и законы жизни, когда-то вами установленные. Ушла ты, так и не сумев уход преждевременный мужа любимого пережить. А когда в конце жизни в измене былой созналась Леа, и Саи рождения тайна наружу вышла, то наговорил лишнего много и грубого очень Тох.
– Рассказываешь ты вовсе не желаемого нами. Не так жить мы хотели. Совсем не так!
– Опять, люди мои любви полные, меня не дослушали и спешите.
– Прости великодушно нас, слушаем мы тебя.
– Сначала раздражение одного на другого появилось, затем, повысил голос кто-то на кого-то и прикрикнул резко слишком. Дальше позволил себе кто-то рукой ребёнка за шалость шлёпнуть, а после ребёнок тот, взрослым став, сильнее ударил ближнего своего. И пошло так по наклонной. Дети ваши у старших учатся и у родителей своих, поведение их копируя и мыслей образ, но усиливается всё в них многократно. Скатились опять люди к тому, от чего бежали вы, хорошие мои. Правилам вами установленными вопреки, возникли те, кто жить захотели за других счёт, остальными командуя. И уже через двадцать пять поколений зло нарастающее, любовь потеснив, вылилось в лишение жизни первое одним потомком вашим другого. Всё абсолютно так стало, как было и будет там дальше, где царила Геония когда-то. Ничего там никогда не поменяется, во все времена там было и будет одно и то же: ложь, зло и ненависть. Любовь истинная там будет, конечно, но на месте последнем самом.
– Точно не того хотели мы. Как же вышло так? А ужасы все эти, что нам поведала, узнала как ты?
– У существа каждого живого возможности свои. Не может перейти дерево на место другое, а книгу написать не сможет животное. Можете вы и то, и другое, но того не можете, что могу я. Подвластно мне назад вернуться во время то, где началось всё и так поменять, снова не произошло чтобы то, что случилось уже. В миг тот, когда свершилось убийство то страшное, вернулась я к моменту появления вашего в пещере с озером светящимся.
– Так, значит, уже мы не мы?
– Нет, так и остаётесь собой вы, только что сестрой мне посланные, но о грядущем намеренно рассказываю я вам, не повторили вы его дабы. За время это долгое изучила сущность вашу человеческую, тела ваши и мысли, и чувства. Люди по натуре своей добрые очень и любящие истово, но злу легко слишком поддающиеся, не замечая и не осознавая сами того. Вот и решила я исправить ошибку роковую и сестры Геонии, и свою, когда дали возможность мы обе вам жить так, как угодно вам было.
– А как жить должны мы теперь?
– Так, как и собирались жить, зла насмотревшись и натерпевшись. Дам я вам то, что Геония вам дать не догадалась. Чтобы оставался человек человеком любящим, условия жизни изменить ему нужно, из которых главным для вас выживание было. Жить вы станете так же, как и до этого, в любви и согласии, только лишу я вас лгать возможности и самим себе, и другим, знать сможете вы, человек любимый и дети его думают о чём, но не только.
– А что ещё? – с любопытством спросили Эхоя и Инохий, продолжив неспешно идти с детьми по пушистой травке навстречу солнцу и таинственной сестре Геонии, парящей перед ними.
– А ещё сможете чувствовать вы всё, что ощущает любимый ваш, радость всю, любовью вашей взаимной даримую, целым одним станете вы, пусть и телами двумя отдельными. Но также чувствовать боль станете любимого своего, если будет таковая. Особенно боль ту, что женщина при родах детей испытывает. Будете детей являть в мир этот вместе отныне. Ты, Инохий, и мужчины все последующие испытывать будут мучения те же, что и женщины их любимые. Детей же своих родителя оба с рождения самого чувствовать будут. Чувство абсолютное дитя своего жизнь всю длиться не станет, а до ребёнка взросления лишь. Но и это не всё ещё.
– Не всё?
– Будет детей ваших столько, сколько захотите сами, а не столько, сколько получиться сможет. Истинно и горячо желанные дети будут у вас, а не случайные, пусть и в любви зачатые. Состоять в этом отличие существенное Геонии мира и этого будет. Близости с любимыми избегать или бояться не придётся более ни вам, ни последующим за вами, потомства опасаясь нежелательного, к тому привыкать и друг от друга отдаляться тем самым духовно, раздражение и нетерпимость порождая.
– И это не всё, Геонии сестра добрая?
– Не всё, правы вы. Отныне вы, и те, кто единым целым в любви проживёт жизнь всю, уходить будете вместе, дабы не увидел один уход другого, мучась и скорбя. По предкам тоска останется у потомков только, но не породит чувство это черноты в душе, жалости лишь сродни оно.
– То, что нам говоришь ты, нравится очень, – вновь переглянувшись, сказали Эхоя и Инохий, – если знаешь ты нас, то чувствуешь, как, не ведая, что исправить в нас нужно, мы не могли бы сделать лучше.
– Однако, любящие люди мои, не позволю я вам и никому из потомков ваших зло своё внутреннее проявить, и пресекать его способом радикальным самым стану, пусть даже сложно очень делать мне это будет. Уже говорила, что предназначение моё жизнь всякую беречь, её не лишая, но ради сохранения вас и любви вашей человеческой, не останется если уже иного, предупреждения если все мои без понимания останутся, пойти на это смогу. Жизни правила установим мы вместе, а вы запишите их, и потомкам передавать станете, воспитывая их образом должным, тогда, уверена я в том, не понадобится жизнь ничью забирать мне, вас же защищая. Научу вас делать всё, что для жизни вам необходимого потребуется, тем более многое уже умеете вы сами. Ты, Эхоя, как ткани ткать знаешь и одежду делать, а ты, Инохий, навыками ремесла кузнечного владеешь. Дать вам пищу останется мне, вкусу вашему привычную, только теперь выращивать вы её станете, никакое животное жизни не лишая, как в будущем том для выживания вашего необходимо было это.
– Не хотим никого мы жизни лишать и никогда не желали до этого, – внимательно слушая сестру Геонии, вставили супруги, – натуре нашей претит же это.
– И не понадобиться вам это больше, чтобы жить, а не выживать стараться здесь, убеждениям вашим вопреки часто, по обстоятельствам воле нуждаясь крайне во всём, – продолжила объяснение таинственная хозяйка, – натуру вашу удивительную изучив, ясно мне стало, что развитие чрезмерное губит вас. Разум ваш образом парадоксальным работать начинает не на созидание, а на разрушение, самих себя упорно убеждая, что во благо вам это. Существо такое поразительно противоречивое, как человек, развиваясь, слабее становится и чувственно, и морально, и умственно, и физически. Поэтому здесь, уровня необходимого и достаточного достигнув в развитии, продолжите вы в любви и согласии жить, иначе погибните, убив себя сами. Буду помогать активнее жить вам, чем в будущем делала это прежде, самостоятельность полную дав вам. Вы же дети мои любимые, а о детях заботиться необходимо и учить их, пока не смогут они сами пойти. Будущее минувшее с вами тому научило меня. Должна просить у вас, Эхоя и Инохий, меня простить за ошибку совершённую.
– Это прощения просить должны мы у тебя, Геонии несчастной сестра, что прожить жизнь будущую не смогли, как желали очень, – Инохий и Эхоя остановились, удержав детей и оглядывая округу, – тебя благодарим мы за спасение от нас же, за шанс второй данный, за любовь к нам. Но где мы?
– На земле другой совершенно. В этом пространстве человеку подвластном, далеко очень от солнца вашего прошлого находитесь. Теперь оно на небе ночном, как звезда тусклая, одна из многих и многих. Мир иной здесь, и станет он вашим, если того захотите, если сейчас прямо пожелаете сами в любви и мире жить, зла и ненависти без.
– Желаем мы именно этого и так жить мечтали, но невозможно на Атлантииде так было.
Инохий поднял на руки Леа и поцеловал её, а его жена также поступила с Тохом, обняв, как собственного сына. Они оба показывали этой женщине, что обещают ей жить в любви, что только это их волнует и заполняет их все желания.
– Здесь так и будет. И так только любовь спасти сможете вы, сохранить то, что больше всего есть в вас, если путь туда злу закрыть. Всё с начала начнём. Проснётесь вы скоро и понимать сможете уже и мысли, и чувства, и ощущения друг друга. Дети эти двое вашими будут, мыслями и ощущениями также с вами объединившись. Тогда иными совершенно станете вы, чем люди те у Геонии погибшей. Не лучше и не хуже, а вовсе иными.
– А как имя твоё, Геонии несчастной сестра?
– Иллэя!
Конец.
Автор: O.S.
Источник: https://litclubbs.ru/articles/57129-spasenie-glava-19-spasenie.html
Содержание:
- Глава 26. Освобождение
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
