7. СВИДАНИЕ
Эхотея считала отмеряющие десятины дня удары колокола на главной площади столицы, позади которой располагался городской рынок. Третий. Пятый. Покупатели, ткани, монеты. Солнце прошло полдень. Рабыня с замиранием сердца следила за каждым появляющимся в поле зрения сыном титаниды в бордовом плаще, ожидая Инохия, но всякий раз разочаровывалась. Снова шелест тканей, отрез, звон монет, брошенных на землю. В соседней лавке напротив появились те два арибийца, которым ещё вчера вечером готова была отдаться рабыня ради обретения свободы. Она мысленно проклинала себя за подобные недостойные мысли, снова и снова вымаливая прощения у своей Богини Света. С невообразимым облегчением Эхотея заметила, как эти два грубых на вид мужчины чёрной расы, не замечая маленькой рабыни, скрытно сидящей между рулонами тканей в глубине лавки, оказывают друг другу знаки внимания, будто они разных полов.
«Так, оказывается, – подумала, догадавшись, ливианка, – любовники вы однополые оба. Фу, недостойность бесплодная! Соблазнять телом женским таких бессмысленно. Как же глупа я! Раньше того не замечала. На Инохия вся надежда моя теперь, ума не приложу пока, освободить как сможет он меня и себя? Вознамерился выкупить меня у хозяйки что ли? Иначе ожидает смерть меня».
Седьмой удар колокола на городской площади. Девятый. Наконец-то, десятый. Подъехала повозка Варуция. Лавка закрылась на ночь.
– С позволения вашего, господин, – тихо говорила ливианка, пристально и необычно печально глядя в глаза Варуцию, – прогуляюсь немного и вернусь после заката я. Прошу вас привратника Тога предупредить, что позже ворочусь я.
– Конечно, иди, – ответил пожилой мужчина, – о тебе скажу я. Только осторожна будь, неспокойно нынче вечерами, в местах безлюдных не ходи.
– Хорошо, господин мой, – она кивнула головой, взяла в обе руки руку хозяина и с поклоном коснулась своим лбом тыльной стороны ладони Варуция.
– Да хранят Близнецы Лучезарные тебя, дитя моё, – шепнул уходящей рабыне супруг титаниды Роании.
Эхотея уже не услышала это напутствие, а сильнее натянув капюшон на глаза и плотнее поправив ткань, закрывающую лицо, двинулась в сторону Дырявого Камня на берегу моря. Она шла на солнце, медленно сползающее в море. Шумный город оставался позади, началась пыльная дорога, ведущая в порт. Ливианка свернула в сторону тенистой оливковой рощи, отойдя от проложенных тропинок. Она смещалась правее по уходящей всё ниже и ниже под уклон роще, непроизвольно ускоряясь. Ей стало жарко от быстрой ходьбы, и она ослабила пояс хитона, позволив воздуху под одеждами охлаждать чуть вспотевшее юное тело. Наконец, оливковые пряно пахнущие деревья окончились. Уперевшись в отбрасывающую тень от низкого солнца скальную невысокую стену, юная дева, свернув направо, пошла в прохладе вдоль стены в поисках разлома. Впереди показалась полоска яркого света на траве, длинным оранжевым лучом заходящего солнца рассекая пространство в тени. Это узкий разлом в стене. Протиснувшись тонким станом в этоу щель, Эхотея оказалась среди огромных осколков скал, уходящих до самой кромки воды бескрайнего моря. Дырявый Камень там, на самом берегу за этой наваленной россыпью острых мелких и огромных камней, оставшейся тут после сильного дрожания земли пять лет назад. До этого на том месте была высокая скала, обрушившаяся в тот день.
«Ждать меня должен тут юноша тот, – думала рабыня, – обещал Инохий, за день целый на рынке не появившись. Быть может, как-то оправдаться должен он перед матерью своей благородной за отсутствие вечером, возможности не имея днём меня увидеть. Неужели чувства во мне разбудил он? И с ним свидания уже ожидаю с нетерпеньем, а сердце моё скучать меня заставляет по юноше этому. Да, точно! Иначе, зачем тут я? Благодарю тебя, о Света Богиня, за чувства такие к юноше этому, которыми меня одарила ты! За мысли мои недостойные стыдно мне всё ещё. Прости меня, о Богиня!»
Эхотее открылся океанский простор, сверкающий волнами в лучах заходящего солнца. Сделав глубокий вдох носом, ожидающая свидания с юношей дева внюхивалась в лёгкий, сдуваемый с водного простора бриз. Воздух приятно пах солью и терпким жаром камней, пряными водорослями и ещё чем-то знакомым, но сейчас неузнаваемым. Рабыня, как и прежде, безошибочно определила, что шторма в ближайшие пару дней не будет, ведь перед этим море пахнет совсем иначе. В этом случае, его привычный для людей аромат вызывает в Эхотее смутную тревогу.
Солнце, сплюснувшись снизу, уже коснулось океана, протянув огненную руку через весь водный простор прямо к ней. Ливианка всегда восторгалась именно этим моментом, когда огонь воссоединяется с водой. Замерев, глядя на эту яркую картину и щуря глаза от взгляда Богини Света, которой всегда тайно поклонялась, уповала на неё, считая, что она ей помогает в жизни, Эхотея увлеклась прекрасными и чарующими видами закатывающегося за горизонт светила, совсем не заметив, как впереди, чуть левее от одного из огромных валунов отделилась фигура в бордовом плаще. Юная дева принялась спускаться к берегу, тщательно, но с лёгким изяществом природной грации выбирая, куда ставить ноги. Острые и мелкие осколки камней грозили поранить ноги или прорезать сандалии. Пробираясь ниже и ниже, она, взглянув на Богиню Света, увидела в прямых её лучах очертания человека в плаще. Лицо его, как и вся фигура тонули в тени.
– Инохий! – радостно крикнула она ему, почувствовав, как сладостно забилось сердце в ожидании встречи, а по телу пробежал приятный холодок от реальности происходящего.
Мир, как и вчера на закате, вновь почудился Эхотее бесконечно приветливым и абсолютно добрым, в нём не может существовать ни зло, ни насилие, а царит только всепоглощающая любовь.
Ответа не последовало, а человек начал приближаться.
– Инохий, это я Эхотея! – вновь громко сказала она, но теперь с лёгким налётом неуверенности, откинула пеплон, укрывающий голову, и обнажила лицо. – К тебе пришла я, вчера не сумев прийти!
В закатном солнце на её прелестном лице засверкали два ряда жемчужных зубов. Рабыня широко улыбалась в предвкушении самого первого в своей жизни свидания с юношей. Трепетное ожидание новых, так желанных эмоций и чувств притупили у Эхотеи обоняние. Она не заметила, не унюхала той тонкой струи воздуха, затерявшейся среди великолепия аромата морского вечернего бриза, несущей запах опасности.
– Очень славно и очень кстати это, что красотка такая одна здесь.
Говорил совершенно незнакомый, наглый и грубый мужской голос. Эхотея ахнула и во внезапно обуявшем её страхе рванулась назад. Этот, будто животный ужас сковал юную деву по рукам и ногам, как огромный безжалостный спрут. Она не сделала и двух шагов назад, как предательски оступилась, хотя всю жизнь была ловка и проворна в движениях. Жгучая боль пронзила правую ногу, и ливианка упала в узкое пространство между двух валунов, порезав ступню об острый камень. Вытянув вперёд руки, рабыня в паническом бегстве ободрала и их. У неё внутри всё оборвалось и поледенело. В одно мгновение мир для неё рухнул в Тартарос**), преисподнюю, куда были низвергнуты первыми титанидами неверные титаны, пытавшиеся установить в Атлантииде власть мужчин. Она отказывалась смириться, не желала никак верить, что реальность настолько жестока. Тут же вскипев негодованием, Эхотея вскричала, пытаясь встать:
– Инохий подлый! Надо мной насмехался ты! Лестью лживой меня заманил … Подослал ты сюда…
На неё сзади кто-то навалился, начиная сдирать с неё одежду. Он был очень тяжёлый, и как не билась юная дева, никак не могла свалить мужчину, пытающегося насильно овладеть ею. В только начавшем отступать зное жаркого дня, в нос Эхотее ударила струя смердящей вони от немытого долгое время тела насильника, заставив судорожно сжаться её живот в подступившей тошноте. Она отчаянно закричала, и истошный крик погасил приступ предательской рвоты, но её схватила крепкая рука за волосы и взнуздала, словно лошадь, заставив замолчать. Вторая грубая рука, уже содрав просторный пеплон, продолжала рвать хитон, а этот атлантиид наступил на полы её одеяния, спутав ей ноги. Тонкая ткань хитона жалобно трещала и рвалась, а горло ливианки хрипело, не в силах в страшном изгибе назад, грозящем сломать шею, произнести ни звука. Перед глазами поплыло прошлое, когда её мать умерла в таких же хрипах.
– Правильно затихла, – пыхтел сзади голос, – чего орать и брыкаться, никуда не деться тебе от меня всё равно.
Он полностью разорвал хитон со спины, крепко держа её за волосы, высвободил незатянутый пояс и оголил округлые ягодицы, содрав набедренную повязку, причинив ей жгучую боль в паху тканью по коже. Резким движением грубой руки больно ухватил за талию сбоку и рванул бедняжку вверх, обдирая грудью о камни и согнув пополам, раскрывая доступ к её невинности. Тут Эхотея вспомнила про свои кинжалы и с усилием, чуть перенеся вес тела и навалившейся сзади туши на левый валун, правой рукой потянулась к ножнам на близком бедре, правильно оценив, что кинжал на поясе уже не доступен и замотан в складках срываемого хитона. Эхотея, леденея от ужаса, почувствовала нечто горячее и упругое своими бёдрами, но уже надёжно держала рукоять кинжала в своей ладони. Она намеревалась заколоться, но не могла должным образом размахнуться для смертельного для себя удара кинжалом, будучи прижатой лицом и грудью к камням. С величайшим сожалением она начинала осознавать, что не сможет исполнить своей клятвы умереть непоруганной и взмолилась Богине Света:
«Помоги мне, о Богиня Всемогущая!»
Вместо слов из сдавленного горла девы вылетел хрип. Пыхтение сзади усилилось. Рабыня почувствовала, как, двинувшись вперёд, потянув на себя, больно удерживая её за талию, насильник на мгновение ослабил хватку за волосы. В голове у девы мелькнуло, что Богиня Света услышала её мольбу о помощи, что это единственно возможный шанс, но не для окончания собственной жизни. Эхотея в неимоверно отчаянном рывке молниеносно извернулась, как кошка, сдирая колени и левую ладонь в кровь об острые камни и ощущая хруст отрываемых с головы волос. Богиня Света словно вдохнула в неё сил, и в порыве борьбы за своё существование, не чувствуя пока боли, юная дева, вся вложилась в это движение. На резком выдохе, она наотмашь полосонула острейшим лезвием кинжала по мужской руке немногим выше кисти, вцепившейся в её волосы. Треугольный клинок, с треском рассёк напряжённые сухожилия и мышцы атлантиида и, пройдя сквозь плоть его руки, звучно скрежетнул о кости. Тут же сильная хватка пропала, и первые брызги крови упали на кожу рабыни вместе с пучком вырванных волос.
– Стерва!!! – заорал от боли насильник с распоротой рукой, отпрянув назад и не имея больше возможности управлять пальцами правой кисти. – Нож у тебя, откуда же?!!
Эхотея уже его не слышала, она, почувствовав свободу, молниеносно оказалась на корточках и со спутанными собственной одеждой ногами бесстрашно кинулась на насильника, совершенно не осознавая, что делает. Ударившись своим изящным обнажённым телом о него, рабыне получилось лишь пошатнуть, но не сбить крупного мужчину с ног. Эхотея вовсе не обратила внимания на отвратную вонь этого атлантиида. Он, явно не ожидая такого отпора от хрупкой девы, сам чуть оступившись, начал заваливаться навзничь. Однако, ему удалось поймать её левой огромной рукой за горло, и он принялся безжалостно душить неудавшуюся жертву своей разнузданной похоти. Его пальцы сомкнулись вокруг тонкой девичьей шеи, и он почти справился с равновесием, немного отодвинув рабыню на полусогнутой руке от себя. Свет начал меркнуть в глазах юной девы, и она, пользуясь возможностью беспрепятственно размахнуться, принялась уже конвульсивно наносить кинжалом удар за ударом в его большое близкое тело. Клинок, вспарывая бордовый плащ и скрепя сталью о рёбра, с лёгкостью входил в плоть насильника с левого бока. Эхотея не слышала ни криков, ни ругательств пока ещё стоящего на ногах благородного мужа. Он душил её всё сильнее, тщетно пытаясь загородиться от смертельных уколов нерабочей распоротой, разбрызгивающей во все стороны кровь рукой. Она не видела уже, как изо рта насильника вместе с воплями хлынула кровь от пробитого лёгкого, забрызгивая лицо и волосы рабыни. Инстинктивно он было полностью вытянул руку с висящей на ней полузадушенной рабыней в надежде, что она не сможет больше дотянуться до него клинком. Она разок бесцельно рассекла лезвием воздух и тут же вонзила кинжал снизу его мощной руки почти у подмышечной впадины, перерезав артерию, из которой хлынула толчками алая кровь. У атлантиида подогнулись колени, и он, так до конца не справившись с равновесием, стремительно слабея, завалился на спину поверх плоского осколка скалы. Его голова глухо стукнулась затылком о тёплый камень, и насильник затих. Пальцы его руки принялись судорожно сжимать и разжимать шею рабыни уже в предсмертной агонии. Она продолжала, уже ничего не чувствуя, изо всех последних сил бить оружием сквозь бордовую ткань в левый бок этому атлантииду, будто кто-то водил её рукой против воли. Юная дева лишилась чувств в тот миг, когда смерть полностью овладела насильником. Мощные, будто железные оковы выпустили девичью шею, позволив живительному воздуху наполнить грудь через освобождённое горло. Эхотея так и осталась лежать поверх атлантиидского мужа с воткнутым в его бездыханное и окровавленное тело кинжалом.
_________
**) Иначе, Тартар. В древнегреческой мифологии глубочайшая бездна, находящаяся под царством Аида, служившая тюрьмой, куда после Войны богов Зевс низвергнул Кроноса и титанов и где их стерегли сторукие исполины Гекатонхейры, дети Урана. (прим. автора)
(продолжение следует...)
Автор: O.S.
Источник: https://litclubbs.ru/articles/55139-spasenie-glava-7-svidanie.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: