Найти в Дзене
Полевые цветы

Марья-краса (Часть 4)

Фёдор не узнал, а, скорее, угадал в женщине в низко надвинутом платке Пелагею… Взял её за плечи, всмотрелся в лицо. Голос Федькин охрип от какого-то неясного, тревожного предчувствия:

- Марья где? С тобой она?

Фёдор замер: кроха в лоскутном одеяле на руках у Пелагеи чуть слышно покряхтывала… Пелагея бережно покачала малютку, кивнула:

- Присядем давай, что ли. В двух словах-то не скажешь.

- Марья… где она?

-В начале весны ещё… От родов. Поскользнулась на берегу… и случилось, – до срока. Повитуха наша, Аграфена Ильинична, уж как старалась… Не отходила от Марьюшки ни днём, ни ночью. Мужа своего, Кузьму Семёновича, в город, за лекарем, отправила. Да только опоздал лекарь: кровотечение сильное открылось, от этого и… – Пелагея снова покачала кроху. Подняла на Федьку глаза: – Вот что, Фёдор Тимофеевич. Девка… дочка, – твоя это.

- Ты… Ты зачем увела её… забрала у меня, – зачем?

- Догадалась я, что беременна Марья… Да она и сама призналась. Что ж мне было делать, – окромя, как уйти вместе с нею… От стыда, от позора уйти.

- Мне… Почему мне не сказали?

- А что б поменялось от этого. Всё одно, – отец твой не разрешил бы тебе жениться на ней. Строг и норовист Тимофей Петрович, – кто ж про то не знает… Да и Аксинья Мироновна, – хоть и ласкова, а душою всё равно маялась бы: твоё ли дитё это, раз взял Марью уже не девицею… К тому ж приданого у Марьи – подушка да юбка… Какая она жена тебе!

Низкая утренняя звезда закачалась в тонких ветках ивняка и исчезла, – ровно сорвалась в чуть светлеющую прохладу ласковой Луганки. От крыльца торопилась Евдокия. Неприветливым, настороженным взглядом окинула невесть откуда взявшуюся незнакомую женщину.

- Феденька!.. Фёдор Тимофеевич, завтракать идём. Ты ж сказывал, что в утреннюю тебе сегодня, – на шахту-то.

- Постой, Фёдор Тимовеевич. – Пелагея покачивала малютку: – Не всё ещё сказала…

Евдокия раскрылилась, – яростной коршунихой. Приступила к Пелагее:

- Тебе… тебе чего надо, – от мужа моего?! Ты откуда взялась, – ни свет, ни заря! – со своими сказами!

Пелагея едва скользнула взглядом по Евдокии:

- Не тебе сказываю-то. Не тебе и слушать. Шла бы ты, красавица, в избу. Да не бойся: никто твоего мужа не забирает у тебя.

- Иди, Дуня, – негромко велел Фёдор.

Пелагея Гордеевна помолчала.

- Крепко полюбилась Марья парню тамошнему, Даниле. Сирота он, но изба добротная осталась ему от отца с матерью. Собою пригож, хозяйственный. Сватов к Марьюшке прислал,– хоть и знал, что беременная она… А Марья – ни в какую… Одного, говорит, люблю… и всю свою жизнь любить буду… Погоревал Данила, да и говорит: ну, тогда, мол, я и так помогать буду тебе… заботиться о тебе буду. Как знать, – опосля, может, и полюбишь меня, Марьюшка…

А когда случилось с Марьей… Он пришёл ко мне:

- Отдайте, – говорит, – мне малютку. Растить буду, – как дочку родную.

Знаю, – так и было бы: парень он серьёзный, даром не скажет. Да только мне ж известно, что у девчушки рОдный отец есть… Что ж я Даниле-то на руки кроху чужую оставлю… Он молодой, – зарастёт рана на сердце, найдётся девица по душе, а он – с чужим дитём на руках… Какая ж пойдёт за него. Не годится это. Потому и пришла к тебе, – как рассудишь. Пришла, – как только ясно стало, что выживет девчушка. Родилась – чуть больше ладони была. И дышала, – тяжело так, – Пелагея вытерла слёзы, усмехнулась: – А ручонками крошечными ровно хваталась за жизнь. В пареных отрубях держала я её, – для сугрева, да молоком козьим, водой разбавленным, по капле выпаивала: так Аграфена Ильинична велела. – Отвернула уголок лоскутного одеяла: – Взгляни, Фёдор Тимофеевич.

На Фёдора внимательно и серьёзно смотрели Марьюшкины глаза… Он подставил руки:

- Дай мне…

Застыл, не дышал даже: изгибом локтя чувствовал совсем невесомую тяжесть крошечной головки…

-Что надумал-то, Фёдор Тимофеевич? – Пелагеин голос расслышал будто издалека… Встрепенулся:

- Ты иди, Пелагея Ильинична. Я её… дочку, никому не отдам.

- А жена?

- Бог Управит.

- Некрещёная она, Федя… Фёдор Тимофеевич. Не успела я: не до того было, об одном думала, –выживет ли… – Пелагея перевела дыхание, перекрестилась: – Значит, ухожу я, – в монастырь, что на Донце. Будет Господня воля… да твоё позволенье, – может, проведаю как-нибудь. – И Фёдора с крохой на руках перекрестила: – Храни Господь – тебя и дом твой.

Мать с отцом переглянулись. Евдокия беспомощно опустилась на лавку.

- Вот, значит… Дочка моя… и Марьина. Марьи… нет. А дочка – вот… Моя.

Не такой уж тайной было, что заглядывался Фёдор на девчонку Пелагеину, – чтоб не знали об этом Аксинья с Тимофеем. Да кто ж думал: больно молодой была Марья, шестнадцати ещё не исполнилось. А Фёдору жениться пора…

- Ты прости меня, Дуня. Не держи сердца: любовь была у нас с Марьей. А как ушли они с Пелагеей неведомо куда из посёлка, так и не знал я о ней ничего. А теперь, – раз ты жена моя, – прошу тебя, Евдокия Игнатьевна: стань матерью для дочки моей.

Аксинья Мироновна собралась взять у Фёдора малютку, а Евдокия опередила. Мать удивилась: до чего бережно отдал Фёдор кроху Евдокии… и до чего бережно… но – как-то ловко и уверенно взяла её Евдокия… Свела красивые тонкие брови, а в глазах плеснулось тихое сияние… и тревога счастливая, – обычная, материнская…

Крестили девчушечку Марьей: по Святцам так выходило, да и Фёдор твёрдо сказал, что желает звать дочку Марьей.

И – будто подменили Евдокию. Ночью подхватывалась, – чуть шевельнётся да закряхтит малютка в зыбочке. И Фёдор поднимался, – оба склонялись над дочкой, тихонько покачивали плетеную люлечку: крёстный Фёдора, Матвей Парамонович, мастер был – зыбочки плести.

А днём в избе и во дворе только и слышалось:

- Маманя, череды бы запарить, – купать Машеньку… Да любистку добавить, да, маманюшка?.. Сказывают, – я слышала, что девчушечку в любистке купать надо, чтоб она у нас счастливой была, да, мамань?.. Подскажи, маманюшка: молоко как водицей развести, чтоб как раз было?..

И – надо ж такому: едва Машеньке год исполнился, почувствовала Евдокия какое-то неясное… никогда не испытанное недомогание: то голова вдруг закружится… то неудержимо хочется в погреб спуститься – за маманиным огурчиком ядрёного засола… А под рубахой наливалась, тяжелела грудь…

Выбрала Евдокия время, когда они с маманей одни в избе остались, несмело улыбнулась:

- Мамань!..

Фото автора канала "Полевые цветы"
Фото автора канала "Полевые цветы"

Продолжение следует…

Начало Часть 2 Часть 3 Часть 5 Часть 6

Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11

Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16

Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Окончание

Навигация по каналу «Полевые цвет