За огородами – заросшая спорышом тропинка на берег. Со своего двора Катерина заметила, как Марья спустилась к реке. Вот и хорошо: самое время рассказать Машке про новость! И Катя тоже заторопилась на берег.
У самой воды Марья поставила на плоский камень большую корзину с выстиранным бельём. Радовалась, что маманюшка отправила её выполоскать рубахи и полотенца: в это время на реке никого не бывает, и за густым ольшаником можно будет искупаться. Подошедшую Катерину не заметила. Оглянулась на делано сочувственный голос:
- Ты, никак, в работницах у Евдокии Игнатьевны? – Катерина с усмешкой разглядывала высоко подоткнутую Машкину юбку. – Говорю: неужто отец твой – управляющий шахтой! – не может работницу нанять!
- А зачем нам работница. Мы с маманюшкой сами управляемся. Ещё и бабушка Аксинья помогает.
- Говорю, – руки у тебя, Машка, потемнели вон… Ровно у работницы. А то как же: и с коровою ты, и со стиркой… И капусту в огороде поливаешь. А я – Катя вытянула вперёд свои белые и мягкие ладони – для суженого красоту берегу. Чтоб любовался он мною… берёг и холил. Свадьба у меня осенью, Марья. А после Успенья сватов жду. А ты… вижу, – всё надеешься, что венок на Троицу тебе скорое замужество предсказал!
Марья не ответила: про Ивана она ещё ни с кем не говорила, а уж с Катериной и подавно не хотела счастьем своим делиться.
- Иваном жениха моего зовут. Из Заречья он. В учении он сейчас, – не просто так, – безудержно хвасталась Катя. – А у отца его – маслобойня. И бондарная мастерская. Нужды знать не будем. – Катерина сладко потянулась, бесстыдно провела ладонями по груди: – А уж красив Иван мой, – никто из наших парней с ним не сравнится! Пара мы с ним, – на загляденье всем!
Марьюшкино сердце отчего-то тревожно забилось… Она сложила в корзину выполосканные рубахи с полотенцами, с сожалением взглянула на светлую, ласковую воду, в которой синим полем с белогривыми жеребятами-облаками отражалось полуденное небушко… Не станешь же купаться при Катерине. Марья подняла корзину с бельём, кивнула Кате. А Катерина встала на пути, надменно глаза сощурила:
- Постой. Сказать хочу. Видела я, как ты к Ивану моему бегала в степь.
- К твоему… Ивану?..
- А ты уж решила, что он – твой?.. Думала, – голову ему задурманишь? Думала, раз отец твой – начальник на шахте, то и жениха тебе купит, – ровно на ярмарке? – Катя уперлась белыми руками в крепкие бока: – Сама-то ты кто! Евдокиина работница! На то и взята в дом, – работницею быть! Вот и ищи жениха по себе!
Марья растерялась:
- Что ты говоришь такое, Катерина?.. Какой работницею?..
-А про то Евдокию Игнатьевну спроси!.. Как мать твоя… невенчанная родила тебя. И ты норовишь – яблоко от яблони недалеко падает! – чужого жениха одурманить!
Марья не помнила, как поднялась по тропинке к огороду…Как развешивала рубахи, не помнила: от обиды в глазах темнело… Значит, Иван – чужой жених… А зачем он тогда… слова такие говорил?
Маманюшка вышла из избы, присела на крылечке. Вытерла лоб ладошкой: жарко у печи! Улыбнулась:
- Что ж не искупалась, дочушка? В зной-то такой, – раз уж у водицы была.
-Евдокиина работница! На то и взята в дом, – работницею быть!.. Вот и ищи жениха по себе!.. А про то Евдокию Игнатьевну спроси!.. Как мать твоя… невенчанная родила тебя! – злые и насмешливые Катеринины слова до сих пор больно хлестали Марью.
Маманюшка встревожилась:
- Что ты, Марьюшка? Либо на речке испугалась чего?.. Присядь со мною, хорошая моя, расскажи, – не обидел ли кто тебя?
- Маманюшка! – Марьин голос задрожал: – А что говорят… что люди говорят…
Евдокия поняла… Сердце ровно сжал кто-то. С того самого дня, как вошёл в избу Фёдор с крохой в лоскутном одеяле на руках, больше всего боялась Евдокия, что от кого-нибудь узнает дочушка… узнает Марьюшка, – про то, что не родные они с нею… Конечно, для своих, поселковых, это не было тайной, – что принял Фёдор дочку свою, рождённую Марьей-красавицею. Да у кого ж язык повернётся, – ворошить-бередить… Растёт девчушка при рОдном отце, да и Евдокия, – так не всякая родная мать о дочке сердцем болеет. Что ж гнездо разрушать, – какое сердце для этого надо…
А Фёдор утешал Евдокию:
- Что ж, – если и узнает когда-то. Без матери осталась Марьюшка, – не случается разве?.. А ты ей, крохе, – роднее родной стала…
И сейчас от этих Фёдоровых слов полегчало Евдокии, – дыхание перевела. А то, было, не могла дышать, – ровно воздуха не хватало…
- Что говорят, Марьюшка?
- Говорят… будто я тебе… будто ты мне… Будто не родная ты мне, маманюшка, – Марья горько заплакала. Всхлипывала: – И я… не родная тебе. Как это, маманюшка?
Евдокия тихонько баюкала дочку:
- Так бывает, дочушка… Любил отец твой… Марьей её звали, как и тебя. Любил… и она любила его, да – не сложилось. Бабка Марьина не поверила в их любовь, увезла Марью незнамо куда. И случилось так, что до срока ты родилась, а Марья… – Евдокия вытерла глаза, перекрестилась: – При родах всякое бывает… А Фёдор на мне женился. А коли я ему жена, то дочушка его и мне родная.
Так просто и ласково вернула маманюшка чуть не утраченное счастье…
Марья вскинула глаза:
- А как же мы похожи с тобою?
- Конечно, похожи. Сроднились за эти годы, – роднее родной ты мне.
- И ты мне, маманюшка, – Марья прерывисто вздохнула, прижалась к матери.
Катеринины слова стали пустыми и бесцветными, и звучать перестали. Вот только то, что она про Ивана сказала, отзывалось в сердце горькой обидой…
Иван больше не приходил, – ни на службу в церковь, ни на гулянье в конце улицы, где собирались поселковые парни и девушки… И Марьюшка решилась:
- Маманюшка! Давай я нынче обед отнесу батяне на шахту. Сказывал он, что работы много, – чего ему бросать дела да домой идти обедать! А я ему щей горячих и принесу! Он обрадуется.
- Ну, что ж, – согласилась Евдокия. - Отнеси, хорошая моя.
Фёдор Тимофеевич и правда обрадовался. И удивился:
- Как же вы с маманей догадались, что недосуг мне нынче домой идти обедать?
А Марьюшка, как и давеча, расстелила на брёвнах чистое полотенце. Оглянулась, беспечно улыбнулась, – чтоб батянечка ни о чём не догадался:
- Где же помощник твой?
Да разве ж не догадается отец… Фёдор Тимофеевич спрятал улыбку в глазах, серьёзно ответил дочке:
- Отпустил я Ивана. Отпросился он на день: сказывал, что к отцу ему надо, – по важному делу.
Сердце у Марьюшки оборвалось… И ясный день вдруг пасмурным стал.
… А Евграф Кузьмич в Заречье собрался: бочки дубовые для лавки своей посмотреть, да и про масло, – ежели хорошее, – чего ж не договориться с Михайлиным. Ну, а между делом, невзначай, полюбопытствовать: не подыскал ли Андрей Михайлович невесту сыну своему… Да намекнуть, – так, мол, и так… Может, породнимся?
Катерине замуж давно пора. А доверять столь важное дело Илюхе, балаболу этому, Евграфу Кузьмичу вовсе не хотелось: магарыч Илье Демьяновичу ставить – ровно в прорву… А будет ли дело, – в этом Евграф Кузьмич сильно сомневался. Уж лучше самому побывать в Заречье, – тем более, повод всегда найдётся.
Катерина тут же проведала, что отец в Заречье едет:
- Я с тобой, батяня!
- И чего тебе там делать, – недовольно молвил Евграф Кузьмич. – Не ты же сватаешься, а к тебе сваты будут.
- А я хочу! Посмотреть хочу: куда ты меня замуж хочешь отдать!
Евграф Кузьмич махнул рукой: может, и к лучшему. Пусть Михайлин увидит, каков товар.
В Заречье встречать гостей вышел Иван, сын Михайлина. Катерина важно приосанилась. Протянула руку, – чтоб Иван помог ей сойти с дрожек.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цвет
