-Ничуть не легче, Катя… – признался Захар.
Говорили о другом: что надо заказать бондарю Ефиму Корнеевичу новую дубовую бочку – скоро квасить капусту на зиму… О том ещё, что Христишкина крёстная, Степанида Антиповна, просит отпустить крестницу к ней в Яснодольский: у Христишки большой интерес и способности к вязанию, да и вообще, – к рукоделию, а Степанида Антиповна – мастерица известная, и девчонку всему научит…
А Захар Алексеевич на мгновенье прикрыл глаза ладонью:
- Ничуть не легче, Катя…
Катерина поняла… Она всегда понимала Захара: с полуслова, с полувзгляда… Понимала его мимолётную полуусмешку, даже молчаливый вздох, даже дыхание понимала.
Непостижимо?..
Да – просто: Катерина любила Захара…
И сейчас поняла: это он… о сыне. Об их погибшем Федоре… И – о другом Фёдоре, который Господней волею тоже его сын…
Коснулась рукою Захаровых волос, погладила его плечи:
- Что ж, Захарушка… Знаешь?.. Это вон лишь яичко пасхальное – ровное, гладкое да красивое. А в жизни по-всякому случается. Я тебе так скажу, Захар Алексеевич: кровь твоя. И – твоё продолжение. Как знать… Помнишь, – ты рассказывал… рассказывал, что гадала Евдокия – на вашу с нею любовь…
- Катя! Давно всё это было.
- Я не в укор, Захарушка… Про то говорю, что пророчила Евдокия большую любовь, что непременно сбудется в далёком далеке. Дескать, – не сбылась у вас с нею… А со временем…
Захар нахмурился:
- У нас с тобою, Катя, всё сбылось. Да и Евдокия доброго человека встретила.
Катерина покачала головою, повторила:
-Фёдор – твоя кровь, твоё повторение… и продолжение… У него будут дети, потом внуки. Я вот думаю: раз у тебя любовь с полынною горечью вышла, – должно быть, Евдокия про то говорила, что внуки твои… и правнуки счастливее будут.
- Будут. И незачем тут ворожек слушать. Коли не дождалась меня Настюха, – в ту войну, когда мы с мужиками доставляли нашим войскам обозы с луганскими пушками и ядрами, – у внуков-правнуков по-другому выйдет. Без ворожбы. Я, Катя… как ты вот правильно сказала, – про полынную горечь… – я этой самой горечи дань сполна заплатил.
-У Федюшки нашего… тоже не сложилось, – напомнила Катерина. – Глафиру любил… И Глаша его любила, – я знаю это. И – случилось же, что перед самою свадьбой другую он полюбил. Видела я, как он изводился от этого… А про то, Захарушка… что ничуть не легче, – хоть и узнал ты, что у тебя ещё один сын есть, я понимаю: сколько бы ни было сыновей, а – не станет одного, и боль в сердце навсегда останется. Так я понимаю… правильно ли чувствую, Захар Алексеевич?
Поражённый Катериниными словами – такими простыми, грустновато-ласковыми, – Захар молчал. Наверное, он сам не нашёл бы лучших слов, чтоб объяснить, как это: ничуть не легче…
- Спаси Христос, Катя…
-А заметил ли ты, Захарушка, что Христина наша на него, на сына твоего – другого Фёдора – похожа?.. Так же, как была она похожа на Федюшку. Что ж, – в сердце твоём не найдётся места для Фёдора?
- Отчего ж не найдётся… Правильно ты сказала: сколько бы ни было сыновей, – любишь их одинаково. Только, душа моя… Должно быть, и Фёдор прав.
- Прав? В чём?
- Говорили мы с ним. Моё счастье – оттого, что он у меня есть, – думаю, ему слишком пылким показалось.
- Не поверю, чтоб он был с тобою неучтив.
Нет, Катя. Говорил он учтиво… Но – так сдержанно, что слова его ледяным холодом пронзили сердце.
- Что же он сказал тебе?
- Сказал он, Катя… Что двух отцов не бывает.
- Молод он совсем, Захар Алексеевич. На всё время требуется.
… Евдокия тоже заметила, как холодно и равнодушно принял Фёдор неожиданное известие о родном отце…
Неизбывною была его тоска о погибшем друге, которого он давно привык считать братом – без всех этих открывшихся тайн…
Холодность сына Евдокии была ясна… Как-то прижала она Фёдора к груди, – ровно маленького:
-Ты не думай, сынок… Захар, отец твой, ничем меня не обидел. Просто пути у нас с ним разные. А твоя дороженька, видишь, пересеклась с его. Не отстраняйся от него… от отца, раз теперь вам с ним обоим всё известно.
Фёдор промолчал.
Работал он десятником на Парамоновском руднике. Как-то по шахтным делам довелось ему побывать в Зарничном. Посидел у могилы друга своего… А когда уже домой возвращался, неожиданно остановил коня у ворот Полуниных. Вошёл во двор. Ему навстречу выбежала Христишка…В сердце вдруг радость всколыхнулась: до чего ж она на Фёдора похожа…
И Катерина Степановна ровно обрадовалась чему-то… Собрала на стол, чистый рушничок подала Фёдору.
С Захаром Алексеевичем говорили про шахту, про паровые машины для подъёма угля…
Потом Катерина с Христишкою проводили Фёдора до калитки. Христина ласково погладила Воронка, метнулась к колодцу, – принесла коню цебарку воды.
-Ты, Фёдор, навещай отца, – на прощание негромко сказала Катерина Степановна. – Жизнь – она своим чередом идёт… и порою случается, что нет виноватых.
Словно в удивлении, встрепенулись сильными крыльями Фёдоровы брови:
-Маманя тоже так говорит.
…А будущею осенью засобирались к Христишке сваты.
Будто и годочками вышла девчонка: шестнадцатая весна минула, а батя с маманею не собирались ещё выдавать: только и радости, что дочушка единственная… ясно, – не хотелось одним оставаться. Дескать, – пусть до невесты ещё чуток подрастёт дочка.
Грусть Христишкина не укрылась от Фёдоровых глаз. Выбрал он минутку, когда вдвоём с Христишкою остались:
- Что ж, – люб тебе Григорий?
Закраснелась стыдливо Христина… Но подняла глаза:
- Люб, братушка Фёдор Захарович.
- Чего ж тогда дожидаться, – Фёдор спрятал улыбку в глазах.
А когда приехали сваты, вместе с батей, – как положено старшему брату, – разговаривал с ними про предстоящую свадьбу.
… Радовалось Грунюшкино сердце: сыновья, Матвей с Иваном, росли похожими на отца… Не только глаза и брови – Тимофеевы, не только смотрят и улыбаются мальчишки по-батиному, и походка уж видна – отцовская… А ещё – заметна сноровка батина: что бы ни делал Тимофей Пантелеевич по хозяйству, – Матвеюшка с Ванюшкой рядом.
Батина любовь к сыновьям больше всего видна в строгости, в его желании научить мальчишек всему, что положено уметь мужику.
А к Танюшке, дочушке единственной, любовь у Тимофея особенная… Побольше иной матери жалеет и бережёт дочку Тимофей Пантелеевич. Случается, – много дел у Груни по дому, ну, и соберётся она на зорюшке девчонку разбудить: а как же, – помощница. Вдвоём сподручнее справиться: тесто поставить и хлеб испечь, борщ и кашу сварить, в доме убрать, рубахи с полотенцами постирать да выполоскать, да развесить, чтоб просохли на ветерке и на солнышке… Тимофей чуть виновато, смущённо останавливал Груню:
- Взгляни, Грунюшка: сладко спит Танюша. Достанется ей ещё трудов и забот, как замуж отдадим. А пока пусть поспит немного.
Спрячет Грунюшка усмешку, строго брови сдвинет:
-Вот и пусть учится, привыкает. Кто ж нам с тобою, Тимофей Пантелеевич, спасибо скажет, коли замуж-то неумёху отдадим!
Видела Аграфена Ильинична: сквозь отеческую любовь в Тимофеевых глазах – печаль затаённая…
Тимофей Пантелеевич так и не решился рассказать Груне про Танюшкиных отца и мать. Не хотел бередить былую рану в Грунюшкином сердце. А вдруг очнётся боль… всколыхнутся воспоминания – о первой девичьей любви… Тимофей знал, что Груня не забыла Фёдора. Но одно дело – память… И другое – тоска сердечная… А у них с Грунюшкой семья, ребята растут.
А нынче Тимофей Пантелеевич вернулся с ярмарки. Смотрели они с Груней, как радуется Танюша отцовским гостинцам, как платочек примеряет и башмачки…
Переглядывались.
К Танюшке подружки прибежали, а Груня присела рядом с мужем:
-Что ж, Тимофей Пантелеевич, не расскажешь никогда про тревогу свою… Я же вижу… и сердцем чувствую печаль твою горькую: вон, в глазах полынью колышется… хоть и выпил ты нынче.
-Показалось тебе, Грунюшка, – улыбнулся Тимофей. Ну, может, притомился чуток.
Аграфена Ильинична вздохнула:
-Не знаю, думаешь, о чём печаль твоя. Растёт Танюша наша… и всё больше на Фёдора становится похожею.
Остатки хмеля мгновенно улетучились. Тимофей Пантелеевич озадаченно взглянул на жену:
-Выходит, знаешь…
- Да что ж тут знать. Я, Тимофей Пантелеевич, и сразу догадывалась… Ты тогда на смену ушёл, а я и смекнула, чья девчушечка в корзине плетеной у нас на крыльце оказалась… Сердцем я Глафиру понимаю… и не сужу её. А Танюша растёт… И как же не заметить Фёдоровых глаз… Только тебе, хороший мой, не о чём тревожиться. Я тебе двоих сыновей родила: не просто так, а от нашей с тобою любви. – Груня незаметно перевела дыхание: – И нынче… беременная я. К исходу зимы ещё один сын у нас с тобою будет.
… Троих сыновей Тимофеевых – Матвея, Ивана и Степана – батина дорожка в шахту привела.
А Танюша, дочушка единственная… Ещё девчушкою была, когда в шахте обрушение породы случилось… Много тогда раненых шахтёров подняли на поверхность. И тут оказалось, что Таня, тринадцатилетняя дочка Тимофея Антипина, ничуть не боится глубоких ран и крови, умело помогает шахтному фельдшеру Егору Кондратьевичу. А потом фельдшеру уж и трудно стало обходиться без такой славной помощницы, – что и рану перевяжет, да так осторожно и бережно, будто каждым своим прикосновением боль снимает… и водицей свежею напоит шахтёра раненого… и – жалеет его, ровно отца родного… Будто знает… сердечком девчоночьим чувствует – про родного отца своего…
Так и стала Татьяна – одною из первых в здешних краях – сестрою милосердия в шахтёрской больнице. А замуж вышла за шахтёра Мишку Терёхина, который в детстве бросался колючими репяхами и за косичку Танюшку дёргал… А выросли, – сказал, что с тех самых пор люба ему Танюшка.
…Фёдор – Евдокиин и Захаров – тоже женился: минувшею осенью в церковно-приходскую школу на Парамоновский рудник приехала новая учительница, Анна Владимировна.
-Что ж, Евдокия Гордеевна, как, по-твоему, выходит: сбудется ли у Фёдора с Анютою… С Анной Владимировной любовь? – с грустноватою усмешкой спросил на свадьбе Захар Алексеевич.
Евдокия помолчала.
Захар невольно любовался ею: казалось, – годы не властны над её простою степной красотой… Как-то довелось встретиться с Настей, мельниковой дочерью… что не дождалась его тем далёким летом, когда обозы с луганскими пушками и ядрами беспрерывно шли к полям сражений… Встретился, и – не узнал: видно, таким горьким оказалось Настино замужество, что напоминала она высохший стебель придорожной травы…
- Спаси Христос, Захар Алексеевич: считай, с тех пор – помнишь?.. – как сказал ты мне: значит, не будешь ворожкою, ежели замуж выйдешь… – не гадаю я. Только и без гаданья знаю… Сама не знаю, отчего вижу. Будто ещё не одна война впереди будет… Не раз ещё горе чёрным крылом своим коснётся долюшки… вот хоть и Федюшкиных с Анютою детей и внуков… А любовь, Захарушка, – она вечною бывает… И повторится, и сбудется, – в таком далеке, что нам с тобою и не рассмотреть. И на сердце светлее от этого…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цветы»