-Война войной… А любовь вечною бывает, – сказал дед Ерёмин на Ксюхиной и Денисовой свадьбе.
То ли слова дедовы причиной, то ли Ксюшкина и Денисова безоглядная смелость, – только в Зарничном ещё несколько свадеб сыграли. Игорёк Веремеев и Павел Старшинов, местные парни-шахтёры, теперь ополченцы, женились на своих, поселковых девчонках. А Максим Сердюков привёз домой такую ополченочку, что мать и отпускать её не хотела…
К обстрелам и взрывам привыкнуть нельзя. Нельзя привыкнуть к войне.
Просто научились жить – в грохоте обстрелов, под небом в ослепительных вспышках. Ремонтировали разбитые осколками снарядов крыши домов, добротные веранды и летние кухни, – в надежде, что обстрелы не повторятся…
Возвращались из госпиталей шахтёры. Сердце рвалось к своим, на позиции… А в освобождённых посёлках надо было восстанавливать шахты, надо было возвращаться к главному делу на этой земле: добывать уголёк…
А война, бывало, затаится на несколько дней где-то на краю степи. А потом в сумасбродной миномётной ярости налетит на посёлок, ракетным ударом по подстанции обесточит шахту – целую смену шахтёров оставит заблокированной на километровой глубине, в кромешной темноте, и в темноту эту прибывает вода – потому что водоотлив не работает, и система вентиляции отключилась…
И в горюшке безысходном не знали шахтёрские жёны и матери, откуда легче ждать шахтёра: с позиций или с обесточенной шахты.
Улетит война дальше куражиться, а через-день другой снова вернётся – ударом снаряда по поселковой школе… В необъяснимой злобе расшвыряет осколки – до самой песочницы в детском саду «Зоренька». И песчаным столбом взлетят к веткам берёзки аккуратные пасочки, что так серьёзно и старательно делали крошечным ведёрком – зелёненьким, с красными божьими коровками, – Тимка и Варюшка из младшей группы.
Девятнадцатилетней воспитательнице Полине Павловне, когда она от растрепавшихся Машенькиных косичек метнулась к песочнице, показалось, что это – замедленный эпизод из какого-то неправдоподобно страшного фильма. А прямо перед глазами в сверкающих молниях мелькало и кружилось что-то зловещее… Так близко осколки от снаряда Полина никогда не видела. И никогда не видела, чтоб нянечка, Иришка-пышка, не ходила, а летала… Иришка летела от садика к площадке, и остальные пятеро малышей побежали к ней: как к наседке, – укрыться под распластанными крыльями. Нянечка Ирина Анатольевна не помнила, как схватила в охапку всех пятерых, как бежала с ними к детсадовскому подвалу… А Тимка в свои три с половиной года навсегда запомнил зелёный цвет ведёрка, ярко-красных божьих коровок, и белые ветки молодых берёз, и Варюшкино светло-голубенькое платьице в ромашках. Но с этого мгновения мир для мальчишки потемнел – и уже никогда не будет в нём ни радостно-зелёной весны, ни одуванчикового лета, ни оранжевых кленовых звёзд над осенней рекой, ни сияющих снежинок на ладони. Потому что раны заживут, только видеть Тимка никогда больше не будет…
По дороге в Зарничный «Скорая» попала под обстрел, а у Варюшки – два осколочных ранения и потяжелевшее от крови платьице. Это Тимка будет вспоминать, как по Варюшкиному платьицу разбежались весёлые ромашки… А сейчас платьице отчего-то вдруг почернело. И русые волосы Полины Павловны почернели, а она не чувствовала боль от раны на затылке, несла на руках девчушку – к садику подъехал дед Петро Егорович, бережно подхватил на руки Тимку...
Дед успел. Только медсёстры в больнице не могли разжать Полинины руки, которыми она прижимала к себе малышку. И Варюшкины – так крепко девчушка обнимала воспитательницу…
Так и шли дни… и месяцы, и годы: как положено, листопады в дождях сменялись метелями, потом снова над степью колыхались ковыльные волны, убегали за ветрами к далёкому кургану. Росли дети, работала шахта. А война и не думала уходить с этой земли – с её сумасбродного разрешения в шахтёрские посёлки, что ещё не были под контролем ополченцев, в оголтелой свирепости врывались азовцы, хватали местных за услышанное русское слово… Минировали берега рек. Восьмиклассник Алёшка Меженин, лучший нападающий школьной футбольной команды, подорвался на оставленном збройнымы сыламы (вооружёнными силами) минно-взрывном устройстве, когда вышел из реки с водяной лилией в руке – плавал за нею аж к заводи, что ближе к тому берегу. Для Лильки Шумилиной из 9-го Б…
Без обеих стоп остался лучший школьный футболист Алёха Меженин…
За Тихим яром, на поселковом кладбище, появлялись новые холмики. На седьмом году войны погиб Серёгин дед, Иван Полунин, проходчик с «Заперевальной»: пять лет не уходил с позиций старый шахтёр, а после ранения пришлось вернуться на шахту. Учил дед молодых шахтёров: рассказывал и про бои, – война идёт, и сколько ещё городов и посёлков заняты врагом, и про шахтные стволы, про комбайн проходческий… Как-то случилось деду Полунину отвезти в роддом Алёнку, невестку Чекуновых. Гордился дед несказанно, что выпало ему столь значительное дело: быть причастным к такому событию - рождению мальчишки. Что мальчишка родится, Иван Полунин не сомневался: у Чекуновых уже есть две девчоночки, третьим точно должен быть парень. И так уверял в этом Алёнку, что она заслушалась деда, улыбалась сквозь обычную в таких случаях боль…
Дедов «Жигулёнок» попал под обстрел: за час до окончания режима прекращения огня збройни сылы в каком-то необъяснимо-шальном неистовстве возобновили беспорядочный обстрел степи и посёлков. Иван Алексеевич успел закрыть Алёнку. В роддом её привезли бойцы – хорошо, что проезжали по этой грунтовой дороге мимо Терновой балки… Курили во дворе, дожидались, когда выйдет медсестра. Обрадовались: мальчишка родился.
Сына Алёнка Ванюшкой назвала.
… На Серёгин выпускной батя приехал. Переглянулись с крёстной: Серёга-то батю перегнал… и голос батин, и походка… и глаза – темно-серые, полунинские. Крёстная незаметно смахнула слёзы: не дожила Анюта… Полгода назад всу ударили по районной больнице. Аня Полунина санитаркой в детском отделении работала, дежурила в ту ночь. Двенадцать осколочных ранений…
В аттестате у Серёги – одна четвёрка, по английскому. Валерий Иванович положил руку на плечо сына:
- На горный факультет, Сергей?
-Нет, бать. Год – до восемнадцати – в шахтных ремонтных мастерских поработаю. А потом – к вам, на позиции.
В мастерских Серёжка работал ещё с того лета, когда в восьмой перешёл. И сейчас в забой не возьмут ещё: нет восемнадцати…
Батя закурил:
- Обещал деду Ивану, что горным инженером будешь…
- Буду. После войны.
- После войны, Серёга, знаешь, сколько горных инженеров понадобится?.. Шахты разбитые… затопленные стоят – по всей земле нашей. Восстанавливать надо будет. Когда ж учиться? Поэтому - моё слово, Сергей: поступай на горный факультет.
- Война ж, бать. Какая учёба.
-Войне, Серёга, – восемь лет будущей весной. Надеемся, что образумятся… братья наши. Пора ж понять, что им самим от этой войны – ничего, кроме горя. И то пора понять: не пойдёт Донбасс по пути, что они – будто безродные… обеспамятевшие, – для себя выбрали.
Елена Дмитриевна, крёстная Серёжкина, затаила дыхание: Сергей всегда слушал отца и деда… А сейчас мальчишка нахмурил брови:
- Я, бать… За деда… и за крёстного…
Валерий Иванович спрятал за сигаретным дымом вдруг повлажневшие глаза… Про надежду на то, что образумятся…братья-небратья, – больше для Лены сказал: дочка её, Катюшка, на фельдшера учится, Саня в десятый перешёл, младший, Максим, – в седьмой… У Елены, как и у всех здешних женщин, – вместо обычной материнской радости и гордости, что растут дочки и сыновья, – с каждым годом войны становилась сильнее тревога: похоже, дождалась их война… Дорастают до неё мальчишки.
А братья-небратья… всё и всех предавшие… Какое там – образумятся!.. Не видно разве, как в яростной, откровенной злобе смеются они над всеми договорённостями, как нарушают режим прекращения огня, какие укрепрайоны строят – на деньги тех, кому предались ещё осенью тринадцатого…
И всё ж – хотелось верить. Разве у них самих жён и детей нет… Разве нечего больше строить, – кроме вот этих мощных укрепрайонов!..
- Давай, Сергей, так: ты поступаешь в горно-металлургический. А там – видно будет. Время само покажет.
…А у Серёжки была подружка школьная. С Дашей Ермаковой за одной партой сидели, встречались по вечерам. Любовь – лишь робким обещанием… Где-то там, за школьным порогом.
А на выпускном Даша отвела глаза, сказала:
-Серёж, нам с тобой больше не надо встречаться.
Сергей не понял:
- Почему – не надо? Ты о чём, Даш?
- Так… – уклончиво пожала плечами Даша. – Не надо, и всё. Ничего у нас с тобой не получится.
Откуда Серёжке Полунину было знать…
Недавно к Дашиной бабушке сестра приезжала. Она у дочки, в соседнем посёлке, живёт теперь. Вечером сидели они на скамеечке, беседовали, что-то своё вспоминали. Дина Константиновна внимательно, с интересом, взглянула на высокого рослого парня – он проводил Дашеньку до калитки. Негромко спросила у Гали, сестры:
- Это ж… Полуниных мальчишка? Я его и не узнала сразу. Вырос.
-Так одноклассники они с Дашей, – кивнула Галина Константиновна. – Встречаются. Годы пролетели: лишь вчера в садик ходили… и уже выпускной вечер не за горами. Экзамены сдают. Готовятся вместе: мальчишка, считай, отличник, а у Дашеньки нашей – тройки. Помогает он ей. Дашулю только моторы всякие интересуют: с братьями выросла, вот и приучили они её к машинам да всяким мопедам с мотоциклами. А всё равно: счастья, любви – по-девчоночьи хочется. Вижу, – нравится ей Серёжка Полунин.
-Ой, Гааль!.. – покачала головой Дина Константиновна. – Неужто забыла?.. Ещё моя крёстная, Надежда Тихоновна, – вспомни!.. – рассказывала… а она это от своей бабушки слышала. Давно было, – в позапрошлом веке. Как раз первые шахты открывались в наших краях. Ведьма тогда в Зарничном жила. Ну, и приглянулся ей парень Полуниных. Напророчила она ему… нагадала, что не будет ему счастья в любви. Не только ему, – дескать, всем мужикам Полуниным не суждена любовь… и семейное счастье.
Даша остановилась во дворе, прислушалась к разговору: интересно же!.. Девятнадцатый век, любовь, ворожка… Полунины.
-Не забыла я, Дин, рассказ этот. Только – отчего ж не суждено счастье-то. Род Полуниных не прервался с тех пор. Раз рождались ребята, – как же без любви.
-В том-то и дело, что у всех Полуниных обрывается любовь, – как у самого Захара оборвалась. Ему и наворожила ведьма любовь несчастную. Всё сходится, Галь. Захара невеста перед самой свадьбой бросила – другого нашла. С этой ведьмой… Евдокией вроде, любовь у Захара случилась. Только ж на ворожках не женятся. На другой Захар женился, без любви. Теперь дальше смотри: у Фёдора, сына Захара, тоже невеста была, – обещал, что сватов пришлёт… и – другая понравилась ему.
- Это жизнь, Дина. По-всякому случается, – во все времена.
- Случается, – согласилась Дина Константиновна. – Только Фёдор в шахте погиб. Вышло, – ни той, ни другой... Невеста его беременной осталась. А другую-то хороший человек замуж взял, – ничего, счастливо жили. Вот с тех самых пор и не складывается у Полуниных любовь. Не в шахте, так на войне гибли мужики. А если и не гибли, – или самому дорогу переходила… какая-нибудь красивая и смелая, или невеста… а то и жена, другого вдруг встречала. Словом, не сбывалась любовь. В Великую Отечественную тоже… Алексей Полунин – он же прадедом мальчишке этому приходится?.. Домой вернулся из госпиталя, а жена его – уж с другим.
- Рассказывали, – она похоронку на Алексея получила. Бывало такое.
-Нет, Галь. Не бывает таких совпадений. Что ни говори, – ворожка та, видно, знала, что делала…
-Ну… Вот Иван Полунин с Марией жизнь прожили… Если б не эта война - Иван бы жив был.
Дина Константиновна всплеснула руками:
- Галь!.. Будто ты не знаешь! Прожили. Только Иван смолоду по Татьяне Кружилиной – что фельдшером работала в шахтёрском медпункте на «Алексеевской» – сох. Глаз с неё не сводил. Мария держалась: семья, дети… А каково ей было, – про то подушка её знала.
-А Валерий с Анютой?
Галина Константиновна сама осеклась: нынешней зимой погибла Анюта…
-Ну и посчитай, сколько у Анютки с Валеркой счастья того было... - вздохнула сестра. - Лет десять – до войны?.. Потом ушёл Валерий. Вроде и не за тридевять земель, а сколько раз за эти годы дома-то бывал? Какая ж любовь.
Дашенька слушала разговор бабушек. Сначала улыбалась: надо же!.. Хоть роман пиши – о сбывшейся-несбывшейся любви. Но улыбка медленно исчезала. А когда дошли до Серёжкиного деда Ивана – а это уже не герои из романа прошлых лет, Ивана Алексеевича Даша хорошо знала, – сердечко её забилось в неясной тревоге… И про мать Серёжкину – правда… Родители Серёжкины – совсем молодые: Дашина мама рассказывала, что Серёжка родился у них, когда им ещё и по восемнадцать не исполнилось… Это сейчас у Валерия Ивановича потемнело обветренное лицо, и ковыль забелел в волосах… и в серых глазах усталость колышется… А до войны, когда Даша с Серёжкой в третьем классе учились, батя его приходил в школу на родительское собрание и сам казался мальчишкой-старшеклассником…
Сколько ещё могло быть любви и счастья!
А зимой Серёжкина мать погибла.
Выходит, и у них оборвалась любовь…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»