Евдокия медленным взглядом показала на ребят…
Мальчишки увлечённо беседовали, рассматривали высокий противоположный берег.
Захар молчал. Лишь сердце стучало – громче всплесков воды. Евдокия больше не поднимала глаз, связывала мяту в пучки. На какое-то неуловимое мгновение вдруг горько замерла: казалось, услышала, как стучит Захарово сердце…
На берегу Федюшка спросил:
- Батя! Можно, – я покажу Федьке место за ивняком, с которого мы с тобою минувшею осенью щук ловили?
-Покажи, сынок. Недолго только: нам уж и назад пора плыть.
Мальчишки убежали.
Захар шагнул к Евдокии:
- Дуня!..
Евдокия покачала головою, предостерегающе подняла ладонь:
- Не надо, Захар Алексеевич. Сам говоришь: вам с сыном пора возвращаться… и нам тоже пора идти. Путь у нас неблизкий. – Чуть приметно усмехнулась: – Не думала я… что когда-либо свидимся мы с тобою.
Захар всё же взял её за руку:
- Дуня!.. Евдокия! Сколько лет!.. Скажи хоть… как живёшь? Как Анюта, дочушка твоя? Поди, – выросла… И сын уж большой у тебя…
Евдокия освободила руку:
- Много лет прошло, Захар Алексеевич. Живём… хорошо. Анюта – считай, невеста…
Захар не сводил с неё глаз:
- Ты такая же, Дуня… Будто вчера видел тебя…
Евдокия поправила косынку:
- Не вчера. Всё давно быльём поросло.
-И… не вспомнила ни разу… наши с тобою встречи?
- Замужем я, Захар Алексеевич. И у тебя, смотрю, семья… сын. Не об чём нам с тобою вспоминать. И незачем.
-Замужем?.. – Захар озадаченно взъерошил волосы. – Ты же говорила… говорила мне, что ворожки замуж не идут…
Евдокия усмехнулась:
- А свои слова помнишь?.. Помнишь, – говорил мне: дескать, выйдешь замуж, – перестанешь быть ворожкою… В прошлом, Захар Алексеевич, все слова, когда-то сказанные нами друг другу.
-Я думал о тебе, Евдокия… Снилась ты мне… часто.
Евдокия нахмурилась:
- Думаньем своим жену обижал.
-Дуня!..
-Жизнь своим чередом идёт, Захар. Жену береги и сына расти – славный мальчишка у тебя. – Окликнула: – Федя, сынок! Время, хороший мой, – к полудню. Идти нам надо.
- Сын, значит, Фёдор… Надо ж такому, Дуня: и моего тоже Фёдором зовут. Ровно сговорились мы с тобою…
Евдокиины губы отчего-то вдруг побелели… а в глазах неясная тревога всплеснулась. Но ответила Захару равнодушно:
- Что ж… Так пришлось, видно. Мало ли ребят с одинаковыми именами.
Ребята выбежали из-за кустов ивняка. Обменялись какими-то камешками, обнялись на прощание – с видимым сожалением…
Захар заметил, как внимательно смотрит Евдокия на его Федюшку… с каким интересом переводит взгляд с него на своего сына…
А Евдокия низко поклонилась:
- Спаси Христос, добрый человек, – за подмогу, за то, что скоро переправил нас на этот берег.
Уже плыли по реке… А Федюшка всё смотрел на дорогу, что круто поднималась с берега и вела далеко в степь. Вздохнул:
- Жалко, батянечка…
- Что – жалко, Федюшка?
-А жалко, что Федя с матерью так быстро ушли… Мы с ним подружились. Так бы и играли с ним – каждый день! И он много интересного знает: про рыбу, про ужей… про волков рассказывал мне. У него батяня тоже шахтёр. Только он после аварии не может в забое работать: нынче сторожем служит на шахте.
Захар незаметно перевёл дыхание:
- Что ж, – далеко им с маманей домой-то идти?
- Далеко, батянь, – кивнул Федюшка. – Идти, идти, – через всю степь. А там, говорил Федя, – Парамонова балка, а за нею – их шахта.
- Чего ж они с маманюшкою так далеко зашли?
-Сказывал Федя: маманя его умеет разные болезни лечить. А в Калиновке – что за нашим Зарничным – какая-то маленькая девчушка сильно захворала. Вот Федина маманюшка и ходила лечить её. Вылечила девчушку, а нынче проведать её пошла. Заодно – мяты собрать на нашем берегу: говорит, что здесь самая лучшая мята растёт. И Федю взяла с собою. А ещё рассказывал Федя, что дома у него четверо братьев и три сестры… Вот бы славно было, батянюшка, ещё раз увидеться нам! – Разжал ладошку с камешком: – Мы с ним загадали: я его камешек сберегу… а он – мой. Чтоб снова встретиться довелось нам.
- На всё Божья воля, Федюшка. Может статься, что и встретитесь.
… Не рассказала Евдокия…
Как тем зимним днём стояла она поодаль от церкви, – никем не замеченная… когда венчались Захар и Катерина…
Пришла в Зарничный, потому что не было сил – жить без Захара…
Не рассказала, что таяла без него, – ровно снег в марте…
И надо было находить силы: под сердцем – ребёнок. Сын Захара.
Готова была вернуться в избушку на околице Зарничного, – чтоб прямо у шахты встретить его. Встретить, прижаться к нему – при всех… В глаза посмотреть, признаться:
- Не могу без тебя, Захарушка…
Но… можно ли было – любовью своею счастье его затуманить… Захар – парень… ему едва восемнадцать исполнилось, а ей – хоть и гибкая по-девчоночьи… и брови – тонкими изогнутыми крыльями… и смелость жаркая в глазах и в руках… – осенью тридцатый год пойдёт… Что ж, – связать его любовью своею… с родными рассорить, – слыхано ли, чтоб мальчишка на ворожке женился!..
А самой-то как, – ежели бы через год-другой опомнился Захар… Да понравилась бы ему другая…
Спас Евдокию Иван – шахтёр, из здешних.
После смерти Агафьи, жены любимой, так и жил Иван вдовцом – с пятью ребятами на руках. Находились бабы – не одна – и Парамоновском руднике, и в окрестных посёлках, что не прочь бы выйти замуж за Ивана, в добротной хате его хозяйкою стать. А ребята – что ж… Они у Ивана уж подросли: старшей дочке – десятый годок, самому маленькому мальчонке, Егорушке, – четвёртый пошёл. Ребята славные, не балованные, к труду приучены: Ариша и хлеб сама испечёт, и борщ сварит, и постирает. Ещё и строга: велит младшим в хате убрать да во дворе, – пока отец на смене в шахте… И слушаются Аришку братья с сестрою. А Прасковьюшка – во всём помощница Аришина.
С такими-то ребятами – какая ж беда!.. Ещё и помощь будет.
Да только ни одна из баб так и не пришлась по сердцу Ивану…
И на Евдокию вначале и не взглянул.
Она откуда-то пришла на рудник. Снег тою осенью лёг как раз на Покров. Бабы местные пожалели её: не одна она была, – девчушка большеглазая с нею. Указали на давно пустующую хату, ещё и подсказали: мол, наймёшься на сортировку – там угля заработаешь, а хата, хоть и брошенная, а тёплая, ежели топить.
Хата эта пустая – недалеко от Ивановой, чуть ниже по улице. А ребята Ивановы – приветливые да ласковые, тут же заприметили робкую девчушечку, с собою играть позвали. Увидел Иван Анютку, – тоже отчего-то пожалел маленькую, тяжёлой рукою бережно по голове погладил…
А зимою случилось: отлетел в шахте острый кусок породы. Угодил Ивану – чуть выше виска. Аришка с Прасковьюшкою суетились около отца, хлопотали, – рану глубокую промывали… Ариша сдерживала слёзы, и Прасковьюшке строго шептала, чтоб не плакала…
Неожиданно в хату вошла Евдокия: Анютка рассказала ей про Иванову рану… Дочки обрадовались Евдокии: она-то побольше их умеет, – поможет батянечке. А Иван хмуро отстранился, когда она хотела осмотреть рану. Сухо и холодно сказал:
- Сами справимся. Заживёт.
Евдокия – так же холодно и сдержанно – заметила:
- Пока ты справишься, – воспаление случится. Я знаю, что надо делать.
Отчего-то слова эти подействовали на Ивана…
Лишний раз Евдокия не приходила: утром и вечером, перед Ивановой сменой, – промыть рану своими отварами, осторожно смазать каким-то снадобьем из деревея, ивовой и дубовой коры, да перевязать. Почти не разговаривала, – разве что девчонкам скажет, чтоб на ночь ещё раз смазали рану настойкой…
Зажила Иванова рана.
Проводил он Евдокию до калитки, неожиданно для себя самого спросил:
- Что ж… – не придёшь больше к нам?
- Храни тебя Господь, – на всех твоих путях в шахте, – вместо ответа сказала Евдокия.
А Иван задержал её за руку:
- Давай обвенчаемся, Дуня.
Евдокия усмехнулась:
- Не видишь разве… Беременная я.
-Заметил, – кивнул Иван. – Так чему это помеха?.. Тяжело тебе одной будет – с двумя ребятами. Выходи за меня, Евдокия.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»