Тимоха ринулся, было, в конец огорода – туда, где мелькнула неясная тень. Но из плетеной корзины послышалось тихое, будто удивлённое, покряхтывание… Тимофей в отчаянии махнул рукою вслед тени, бережно поднял корзину. Извечное, такое простое мужское чувство подсказало ему, что крохе срочно требуется Грунюшкино тепло…
Груня уже поднялась. Стояла у окна ещё в одной рубашке, собирала распущенные волосы… Увидела Тимофея – лицо её стыдливо заалело зорюшкою: такою сладкой ночушка была… такими сокровенными и… желанными были ласки Тимофеевых рук и губ…
А в Тимохином голосе – растерянность и затаённая нежность:
- Грунюшка!.. Тут вот… Тут вот – ребёночек… Маленький…
Груня замерла – с поднятыми к затылку руками.
- Совсем кроха, Грунюшка… В одеяльце.
Густые Грунины волосы снова упали до пояса:
-Ребёночек?..
Она быстро подошла к Тимофею, взяла из его рук корзину. Склонилась над малюткою, осторожно распеленала. Подняла глаза на мужа, улыбнулась:
- Девчушечка…
И вдруг заплакала. Тимофей прижал Груню к своей груди, поцеловал её волосы:
- Что ты, Грунюшка?.. Что ты, душа моя?
- Тимофей Пахомович!.. Тимоша! Давай ребёночка… девочку… давай мы её у себя оставим! Ты её в дом принёс… Ты лишь послушай, как она дышит… Можно ли теперь куда-то унести её!.. Тимоша!.. Тимофей Пахомович!.. А ведь это Господь… Ведь это Боженька нам послал её… Чтоб мы вместе были…
Сбивчивые и горячие Грунюшкины слова отзывались в Тимофеевом сердце какой-то светлой радостью… Он признался:
- И я так подумал, Грунюшка… Чтоб вместе мы были. Видно, душа моя, Господь сочетал нас с тобою, – чтоб мы приняли… в дом и в сердца свои кроху эту.
Грунюшка набросила юбку, быстро собрала волосы:
- Я сейчас… Сейчас воды согрею, – искупать девчушечку… И молочка, – я видела, как крёстная разбавляла молочко тёплой водицею, когда у Марфуши, невестки её, молоко в груди вдруг пропало, а ребёночка надо было кормить. Я знаю, как это следует делать.
Тимофей задержал Груню за руку:
- Душа моя, а к исправнику всё одно пойти надо… Сказать Парамону Фёдоровичу, как дело было.
- Тимоша!.. А они не заберут у нас девчушечку нашу? – встревожилась Груня.
-Не заберут, Грунюшка. Только её окрестить надо. А для этого требуется решение мирской общины, – чтоб признали её нашей дочерью.
Тревога Грунюшкина сменилась радостью… и – совсем девчоночьей гордостью: вот какой у неё муж! Сильный и грамотный – всё знает.
Крестили девчушку Татьяной.
…В Покров в Зарничном – Престольный праздник. Матвеев, управляющий рудниками, велел, чтоб день этот для шахтёров выходным был.
В церкви Тимофей заметил незнакомую женщину. Из-под низко надвинутого платка – взволнованный взгляд. По глазам видно – молодая…
Рядом с нею – корзина.
Нездешнюю молодуху явно что-то беспокоило: она и крестилась невпопад, и часто оглядывалась…
К концу службы куда-то исчезла.
Шахтёры вышли на улицу. Батюшка Василий проводил их суровым взглядом. Братия известная: за ними глаз да глаз нужен, – того и гляди, закурить вздумают после Святого Причастия…
Памятуя о строгом напутствии в глазах отца Василия, мужики побеседовали о шахтных делах – о новой очистной горной выработке, о погоде – в Покров листья на дубах задержались: зиме быть холодной и долгой…
Подошла Елизавета Алексеевна, жена управляющего. Поклонилась шахтёрам:
- С Покровом вас. – Протянула Тимофею свёрток: – Груню с праздником поздравь. А это – подарок дочушке вашей. От нас с Андреем Ивановичем. Пусть здоровой растёт – родителям на радость.
Тимофей спрятал свёрток за пазуху, тоже поклонился в пояс:
-Спаси Христос, Елизавета Алексеевна, – за доброту вашу.
Кивнул мужикам, заторопился домой…
Дом Антипиных – недалеко от края улицы. Тимоха в удивлении замедлил шаги, всмотрелся.
Корзина, примеченная им в церкви, стояла у ворот.
Подошёл поближе – точно, та самая…
Тимофей недоуменно перебрал крошечные рубашонки, чепчики, связанные из козьего пуха детские носочки.
Подхватил корзину.
Женщину догнал у Журавлиной балки.
Она испуганно оглянулась, ускорила шаги.
Тимофей тронул её за плечо:
-Что ж убегаешь-то… Чай, я не кусаюсь. Рассказывай.
Женщина дёрнула плечом:
- Пусти. О чём мне рассказывать. Тороплюсь я. Недосуг мне с тобою…
-Рассказывай, – повторил Тимофей.
-А то – что? – дерзко взглянула молодуха.
- А – ничего. Так и будешь жить – с камнем на сердце. Легко, думаешь.
-Какой камень! С добром я!
-Что ж у тебя за добро такое? – усмехнулся Тимофей.
Женщина отвела глаза:
-Знаю… что у вас младенец… недавно.
-А ты… нам и нашему младенцу – кто?
-Я…
Тимофей взял её за плечи, поймал ускользающий взгляд:
-В глаза мне смотри! Рассказывай!
Молодуха – не из робких: в глазах так и полыхнули молнии.
- А ты мне кто, – чтоб приказывать? Свёкор?.. Ты кто мне: поп, – чтоб я исповедовалась перед тобою?!
Тимоха усмехнулся: свёкра она подходяще – к случаю – вспомнила…
Дальше сказал наугад… Но – уверенно и сожалеюще:
- Значит, будешь супротивничать. Что ж, красавица. Я – не гордый: мне коня оседлать да со строгим свёкром твоим повидаться – труда не составит. А хату свёкрову люди добрые помогут найти. Вот уж поговорим мы с ним – про… корзинки твои, да про наше с тобою родство. – Тимоха достал самокрутку, закурил: – Прелюбопытнейший, полагаю, разговор выйдет.
В точку.
Лицо молодухино вмиг покраснело:
- Чего ты хочешь?
Ну, да: в балке и в степи нынче пустынно…
Дура баба.
Все думки – об одном.
- Что ж ты пужливая такая… У меня жена любимая есть. Твоё дело – по совести рассказать: с чего это ты такую заботу о младенце нашем проявляешь.
- Не я это…
- Кто же? Рассказывай.
В волнении она не замечала, что ломает рукою колючий стебель высохшего придорожного осота.
-Как же ты… не понимаешь! Не могу я… рассказать. Обещала.
- И я тебе обещаю: между нами с тобою рассказ твой останется. Шахтёры пошутить не прочь, а ежели дело серьёзное, – мы балаболами отродясь не бывали. Честь знаем.
-Сестра это… моя. Троюродная.
Тимофей сбил на затылок фуражку.
В глубине души смутно догадывался…
-Глафира?..
- Сам же знаешь…
-У нас в Зарничном говорили, будто она в монастырь ушла.
- Так и ушла.
- Дитё – что ж?..
-Оттого и ушла в монастырь, – чтоб не узнал никто. Как погиб Фёдор в шахте, – ещё не заметно было. Родители Глашины тоже не знали: какая ж девка матери с отцом признается, что до венца грех случился… Да и до свадьбы-то оставалось… Думалось, – уладится всё. А похоронили Фёдора – Глафира почернела от горюшка.
- Знаю. У могилы просиживала днями…
- Родители и отправили её к нам, – чтоб тоска улеглась… Мне одной открыла Глаша сердце. Мы с нею тайком пошли к знахарке – аж в Глубокоярский. Ну, чтоб точно узнать: может, так просто… показалось. По бабьим делам всякое случается. Только знахарка сказала: беременная Глафира. Когда узнала, что не венчана… а жених в шахте погиб, предложила снадобье: попьёшь, мол… И – будто волною, смоет всё… Вроде как от жалости предложила: в девках рожать – хорошего мало… Глафира и слушать не стала: Федюшин ребёночек. Жить должен. Мать с отцом у неё строги – без меры. К тому же не хотела, чтоб молва недобрая про Фёдора всплеснулась: дескать, – до свадьбы… Про родителей его, про Христишку, сестру младшую, думала: им зачем такая слава… Вот и решила – в монастырь. Послушницею сначала. Оно и правда: всякий поймёт, – отчего девица… невеста, у которой жених перед самой свадьбой погиб, всю оставшуюся жизнь свою надумала в молитве провести... Нынче готовится Глафира постриг принять. При монастыре есть приют… сиротский. Но она по-иному рассудила. О причине не сказала мне: видно, – сильно сокровенное дело… Такое, что и не прикоснёшься: сердцу больно. Лишь умоляла: уложить девчушку в корзину… а корзину оставить на вашем крыльце. Ещё что-то неясное говорила… вроде как и не мне, – самой себе: мол, Аграфену… и Тимофея её пусть Господь помилует… Вроде за это помилует, – ежели примете её и Фёдора ребёночка. Не разобрала я толком. А больше, милый человек, я ничего не знаю. Перед Покровом ездила в монастырь: проведать Глашу. Корзинку – с одёжками детскими – просила она у калитки вашей оставить. Сама шила рубашонки, сама носочки вязала.
А оттого, что с горькою усмешкой, сквозь блеснувшие слёзы, молодуха напоследок сказала… похолодело Тимофеево сердце:
- А ещё мне Глафира призналась… что девчушечку про себя Танюшею зовёт… – Вскинула глаза: – Ты ж помни, Тимофей Пахомович, про обещание своё… Про то, что никто не узнает.
-Не забуду, не бойся. – Голос Тимофея чуть охрип от волнения: – Ты скажи ей… Скажи Глафире… Будто случайно услышала, – что девчушка Татьяною крещена. Чтоб молилась – о здравии Татьяны.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15