Шли дни…
Промелькнул багрянцем, отсиял ясно-жёлтым светом листопад. Полынь в степи клонилась под тяжестью замёрзших к рассвету дождинок, тонко перезванивал в лужах ледок.
А Захар ничего не замечал.
Будто время остановилось – с того дня, когда он сидел на лавке в опустевшей Евдокииной избе…
После смены Захар шёл на околицу, с замиранием сердца останавливался у избушки под камышовой крышей. Но изба лишь горестно смотрела тёмным окошком…
Обычно мужики, когда поднимаются из шахты, первым делом тянутся закурить после долгой смены… А нынче утром застыли от дива великого, начисто забыли про самокрутки… До самого края степь сияла чистейшей, ровно первозданной, белизною. И заснеженный террикон торжественно и празднично возвышался над дорогой, что вела к посёлку. А в привычном запахе угля, сухой полыни и донника улавливалось дыхание первого снега.
Отчего-то поверилось… Всколыхнулась надежда.
Может, потому, что недавно видел во сне Евдокию… В распущенных до пояса тёмных волосах её сияли вот такие же белые-белые снежинки, и Евдокия шла ему навстречу, и он точно знал, что идёт она к нему с какой-то великой, ни с чем не сравнимой радостью…
Пока мужики переговаривались – в каком-то мальчишеском оживлении, будто никогда прежде не видели заснеженной степи, - Захар заторопился к избушке.
Маленький двор и крылечко занесло снегом.
И – ни единого следа…
Захар зачерпнул с вишнёвой ветки горсть снега, поднёс к губам, потом ко лбу, в безотрадной горечи прошептал:
- Напророчила ты, Дунюшка, нам обоим – жить без любви…
Катилась безвременьем зима…
И уже в самом конце святок случилось…
Местные парни с девушками, как обычно бывает в святочные дни, устроили катанье на санях. После утренней службы, к полудню, собрались на склоне Тихой балки. Степан с Родионом нарочно перевстрели Захара, когда он от крёстной шёл, – силком с собою утащили:
- Грех, Захар Алексеевич, душе русской не радоваться святочным дням. Самое катанье на санях сегодня! А девушек собралось нынче!.. Уж какие красавицы за лето и осень выросли у нас в Зарничном! Не захочешь, а выберешь невесту, и тут же сватов зашлёшь, чтоб после Крещения Господнего – и свадьбу.
Охоты смотреть на выросших за лето и осень красавиц у Захара не было…
А встретился случайно с Катериниными глазами.
В Катюшином взгляде – грусть давняя, безысходная. Словно отражение своих глаз увидел Захар…
Кивнул на сани:
- Коль не боишься быстрой езды, – садись, Катерина, – прокачу.
Катерина несмело улыбнулась. Вдруг призналась:
- С тобою, Захар Алексеевич, не боюсь.
А там, внизу, у реки, Захар отряхнул снег с Катерининой шали:
-Завтра жди сватов от меня, Катя. После Крещения свадьбу сыграем.
От долгожданного… и – неожиданного счастья у Катерины перехватило дыхание:
-Завтра… Так-то скоро, Захарушка!..
-А чего ждать. Родителям скажи – придём завтра.
И всё, как положено.
Сваты, Полунин с Демидовым, за столом сидели в обнимку, серьёзно обсуждали не только предстоящую свадьбу, а, как случается после третьей кружки самогонки, – всё мироустройство.
У церкви, перед венчанием, восторженно перешёптывались подружки – рассматривали Катеринин подвенечный наряд.
За свадебным столом – разговоры:
- Хороши оба.
- Сказано: пара.
- Дай Бог!.. Славных ребят нарожает Катерина Захару!
В мужнином доме Катерина прижилась с первой минуты – так легко на новом месте принимается вербовая веточка… Дарья с Алексеем полюбили невестку – больше, чем иные дочь родную любят. Маманя берегла Катерину – всю тяжёлую работу из рук забирала:
- Наработаешься ещё. А теперь присядь, моя хорошая, – вон к окошку присядь. У Захара рубашка есть – осенью сшила ему. Требуется ворот расшить. А потом покажу тебе, как прошивки к простыням вязать.
Только Катерина всё равно ухитрялась – и корову на зорьке подоить, и тесто поставить, и в избе прибрать. Успевала для борща буряка начистить, в погреб за кислой капустой сбегать. Борщом своим так угодила Захару и свёкру – хоть каждый день подавай.
На Масленицу Захар с отцом поехали на ярмарку. Батя кивнул на прилавки, где продавали бабьи и девчоночьи украшения: серьги, перстеньки, бусы:
- Я пока тут… по делам, а ты Катерине гостинец выбери. Да не скупись, – чтоб в радость! Потом – видишь, платки и шали? Матери выберешь, и Катерине.
Захар растерялся, сдвинул на затылок шапку:
- Бать!.. Я в этих серьгах и шалях не знаю ничего.
-Вот и узнавай. Я, когда женился, Дарье, матери твоей, серьги купил. До сих пор они у неё любимые.
Захар долго перебирал серьги с колечками, пытался угадать, чему Катя обрадуется…
Прикрыл глаза, представил…
Представил серьги… на крошечных круглых мочках Дуниных ушей…
Встряхнул головой, указал продавцу глазами на первые попавшиеся серьги:
-Вот эти. И это кольцо.
Поднял Захар глаза… а перед ним…
Может, и не узнал бы Настю, дочку мельникову, – не заговори она сама:
- Как поживаешь, Захар Алексеевич? Слышала, – женился ты.
Захар не сразу ответил…
Откуда-то зазвучали Евдокиины слова. Она тогда чуть заметно усмехнулась:
-Встретишься ты с нею нескоро… А увидишь, – самому дивным покажется, что… про любовь ей говорил.
В дорогой Настиной шубе, в пуховой шали, в перстнях – на каждом пальце… – угадывалось желание казаться красивой и богатой… Такою, какой и надлежит быть жене лавочника.
Только лицо Настино будто посерело… Потускнели глаза, и брови – ровно вылиняли.
Да ладно, – вылинявшие брови… Не в бровях дело, не в красоте лица. Диву дался Захар другому: сколько в Настином взгляде злобной зависти… жадности, – казалось, так бы и захватила всё с прилавков…
А Настя надменно оттолкнула от себя худого, большеглазого мальчонку в рваном армячишке. Мальчонка – годков семи, по всему видно – сиротка… – смиренно протянул ладошечку: милостыню просил. Настя отряхнула шубу, вскинула голову:
- Ходят тут… всякие. Того и гляди: как раз вшей от них наберёшься!
Захар догнал парнишку, тронул его за плечо. Мальчонка обернулся. В глазах его стояли слёзы…
Захар опустил ему в карман деньги:
- Хлеба купишь.
Настя насмешливо сощурилась:
- Значит, богато живёшь, Захар Алексеевич, – коли… всяким милостыню раздаёшь?
-Я в шахте работаю, если ты помнишь. На жизнь не жалуюсь. А милостыню раздавать – дело каждого, у кого есть что подать.
Шаль чуть приподнялась… И Захар заметил над Настиной бровью лиловое пятно.
Синяк?..
Батя строго окликнул Захара. Проводил взглядом Настю:
-Было, – и не признал мельникову дочку. Вроде и шуба на ней дорогая, и башмаки… И смотрит важно. А – жалкая какая-то… Либо несладко – в лавочницах-то?..
А у Захара в висках стучало:
- Ходят тут… всякие. Того и гляди: как раз вшей от них наберёшься!
И – Дунюшкино пророчество:
- А увидишь, – самому дивным покажется, что… про любовь ей говорил.
Бабы в Зарничном судачили про мельникову дочку, что лавочницей стала.
-Была я на днях в городе, – рассказывала Марфа Еремеевна. – Варвару Петровну, сестру двоюродную, проведывала. Варваре Петровне, считай, весь город – знакомые. И Надежду, работницу Платоновых, знает Варвара. Надежда и поведала, каково житьё-то у Настёны – за Кузькой, сыном лавочника.
-Как же живётся ей – в городе?
-Сказывала Надежда, что гуляет Кузьма… и разгуляев своих не скрывает перед женою. Подарки дорогие любушкам своим раздаривает. А скажет жена слово, – кулачищи свои не сдерживает. Одета Настёна богато: свою гордыню тешит Кузька, – мол, смотрите, как я могу жену наряжать. А у жены-то – что ни день, то синяк новый. А Кузька – знай, баб да девок на тройке катает.
- Вот оно как вышло-то, – вздохнула Матрёна.
Стеша головой покачала:
-Чем обернулось для Насти замужество…
-Сама ж не захотела за Захара! Уже к свадьбе готовились. И тут припекло Настюхе за лавочника – да так припекло, что слово данное нарушила, – напомнила Василиса.
…Будто бы и ладно с Катериной жили…
Только батя с маманей всё чаще переглядывались.
Уже в начале весны поехали отец с Захаром на мельницу. По дороге батя хмуро молчал. Потом взглянул на Захара:
- Вчера у Катерины глаза заплаканные были. Отчего?
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»