Дверь зала суда закрывается за нами с глухим, окончательным стуком. Мы стоим в пустом коридоре, и тишина здесь кажется оглушительной после только что отгремевшей бури.
— Мам…, — Мира бросается ко мне, обвивает руками мою шею и прижимается так сильно, будто хочет спрятаться от всего мира. Её голос прерывается от слез, которые она, видимо, сдерживала всё заседание. — Я... я так много раз ошибалась. Подводила тебя. Говорила ужасные вещи... а ты... ты всё равно здесь. Ты не оттолкнула меня. Даже когда злилась, ты не отказывалась от меня совсем.
Я обнимаю её в ответ, чувствуя, как дрожит её худенькое тело. Мои глаза наполняются влагой, но я не даю себе заплакать. Сейчас нужно быть сильной.
— Я никогда не откажусь от тебя. Могу злиться, могу кричать, но полностью отказаться от тебя я не смогу. Ты моя дочь, и какой бы ты ни была, мы не сможем изменить этого факта, — говорю я тихо, поглаживая её по спине. — И я не требую, чтобы ты отказалась от отца. Он твой отец, и это тоже навсегда. Я просто прошу…, — я отодвигаю её, чтобы посмотреть ей в глаза, — пожалуйста, не причиняй мне боль своими словами и поступками. Этого мне будет достаточно.
Она кивает, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
— Я постараюсь. Я правда постараюсь, мам. Сегодня с утра… я ушла не потому что не хотела поехать с тобой. Я ушла, потому что позвонил отец. Он сказал, что ему очень плохо, что у него плохо с сердцем, что мне надо срочно приехать. Я думала, что такими вещами не шутят, но когда приехала, то увидела его вполне здоровым. Он солгал. Использовал мой страх против меня, а сам…
— Я даже не удивлена. Он осознал, что загнан в угол и решил использовать тебя. Сыграть на твоих чувствах.
— Мам, прости, что не предупредила. Я так испугалась, что не могла ни о чем другом думать. Я сорвалась с места и…рванула туда, а когда увидела, что это лишь манипуляция, то накричала на него и сразу уехала. Села на автобус и поехала сюда. Мы приехали не вместе с ним. Мам, это правда, — ее голос срывается. Я притягиваю ее к себе.
Обнимаю. Она тихо всхлипывает. И я ей верю. Потому что в ее глазах сейчас куда больше правды, чем она думает. Потому что ее глаза говорят намного больше слов. И если в те страшные дни я видела в них жгучую ненависть и желание обвинить, то сейчас она поняла. Осознала, что все сказанное ей было неправильно.
У меня в сумке звонит телефон. Я чувствую его тихую вибрацию сквозь плотную кожу сумки. Я достаю его, смотрю на экран. Это юрист, которому я отправляла на проверку договор о сотрудничестве с Виктором Сергеевичем. Решила перестраховаться. Интернет интернетом, но профессиональный взгляд в таких вопросах куда важнее уверенности в собственных силах, чтобы не оказаться на обочине жизни.
— Алло?
— Светлана, здравствуйте. Я полностью ознакомилась с высланным вами договором, и у меня есть по нему заключение. Вам удобно будет подъехать сейчас ко мне в офис? У меня образовалось окно, и я бы с радостью все вам рассказала, чтобы вам не ждать своей записи.
— Да, конечно, — отвечаю я, не задумываясь. — Сейчас буду.
Вешаю трубку. Поворачиваюсь и вижу, как из зала суда выходит моя мать. Она идёт, неестественно выпрямившись, с трагическим выражением лица. Увидев нас, она хватается за сердце и театрально выкрикивает:
— Светочка... Ну что ж ты наделала? — её голос дрожит с явной, наигранной фальшью. — Ты разрушила семью... свою собственную семью из-за какой-то крохотной ошибки... Неужели нельзя было простить? Это же такая мелочь!
Я смотрю на неё. Раньше её слова вызвали бы во мне бурю ярости, злости, ненависти. Сейчас только холодную, безразличную усталость.
— Не из-за “какой-то” ошибки, — говорю я ровно, без эмоций. — Предательство — это не ошибка. Это осознанный выбор. И твой любимый зять сделал его, как минимум, дважды, — я указываю взглядом на живот Юли, которая как раз выходит из зала, и разворачиваюсь к выходу. — А ты сделала свой.
Мы с Мирой выходим на улицу. Я уверенно. Она спешно семеня за мной. У входа нас уже ждёт мой адвокат. Она быстро, чётко, без лишних слов, даёт последние указания по разделу имущества, по алиментам. Мы решаем все вопросы за несколько минут и расходимся до следующей встречи.
— Мам, — Мира смотрит на меня неуверенно, — можно я... с тобой? Или ты…, — она не договаривает, но я понимаю. Она думает, что я до сих пор не доверяю ей, что могу отказать, сославшись на секретность.
Но всё самое страшное уже позади. Договор — это не тайна, это наше общее будущее.
— Поехали, — улыбаюсь я ей. — Вместе. Послушаем, что нам скажут по поводу моей новой, возможной работы.
Мы оказываемся на месте довольно быстро. В городе больше никаких пробок. Все словно специально для того, чтобы я как можно быстрее узнала вердикт по договору. Мы входим в кабинет и в нем царит спокойная, деловая атмосфера.
— Вот, прошу, — юрист протягивает мне итоговую версию договора. — Всё чисто, Светлана. Условия, как вы можете видеть из заключения, более чем выгодные. Я, честно говоря, удивлена, — она смотрит на меня поверх очков. — Обычно такие контракты предлагают раскрученным именитым кондитерам. Здесь же…, — она проводит пальцем по одному из пунктов, — фактически, все риски остаются на второй стороне. Они вкладываются в сырье, производство, логистику, маркетинг. Ваша задача — лишь рецептура, производство и контроль качества. Если проект потерпит поражение, то убытки понесут они. Вы же, в худшем случае, просто не получите выплаты за свое потраченное время.
Я внимательно читаю заключение. Смотрю на выделенные цветным маркером пометки, на записи ручкой на полях. Всё именно так, как она говорит. Все чисто и прозрачно.
— Думаете, есть подводные камни, которые еще могут всплыть? — спрашиваю я.
Юрист качает головой.
— Нет. Фирма, которая составляла договор, очень серьёзная. Они не стали бы рисковать своей репутацией. Они, скорее всего, предупредили вторую сторону о рисках, и они их устроили. Они просто верят в вас. И, судя по всему, знают, что делают. Все риски вам честно прописали. Смотрите вот здесь, пункт 7.4...
Я киваю, дочитываю последнюю страницу. Всё предельно ясно и прозрачно.
— Спасибо. Значит, можно подписывать?
— Смело, — подтверждает юрист. — Вам действительно нечего терять. Только приобретать.
Я еще раз смотрю на договор. Мира сидит рядом и смотрит на меня с широко раскрытыми глазами, полными гордости. Я достаю из сумки оригинал. Беру ручку и ставлю свою подпись. Чётко, уверенно. Под этим договором теперь не просто имя. Под ним моя новая жизнь. И завтра я надеюсь получить вторую подпись.
Сергей
Я глушу машину у нашего подъезда, и наступает тишина. Тяжелая, звенящая тишина, от которой хочется выть. Мы молча выходим. Я открываю дверь в квартиру, пропуская Юлю вперед, сам бросаю ключи в блюдце и первым делом кричу:
— Вика, мы приехали!
Но в ответ тишина. Ни топота маленьких ножек, ни восторженного возгласа: “Папа!”.
Я прохожу в зал, на кухню, но везде пусто. Ее нет дома.
— Юль, а где дочь?
Она снимает пальто, вешает его в шкаф, движения медленные, будто под водой.
— Как где? В садике. Что за глупые вопросы?
Не понимаю. Совсем не понимаю. Смотрю на нее, стараясь уловить ход ее мыслей, и не могу.
— Что значит в садике? Ты что, никого не попросила ее забрать? Ты время видела?
Она лениво поворачивает голову к настенным часам.
— А кого мне просить ее забрать? Мать твоей бывшей жены была с нами в суде, если ты не заметил.
— Она уехала оттуда сразу после заседания. Тогда еще даже четырех часов не было! А сейчас…
— Без пяти шесть, — договаривает за меня она. — И что? У нас что, кто-то умер от этого?
В голове что-то щелкает, холодная волна страха подкатывает к горлу.
— А то, что частный садик, в который ходит наша дочь, РАБОТАЕТ ДО ШЕСТИ! Она, скорее всего, осталась там одна! Одна! Ты это понимаешь?
Юля отмахивается и идет на кухню наливать себе воды.
— Подумаешь, задержусь немного. Ее воспитательница могла бы мне позвонить и напомнить о том, что ее надо забрать. У нас тут вообще-то серьезные проблемы в семье. Развод ее отца как никак. И вообще…, — она выглядывает из кухни и смотрит на меня с осуждением. — Ты бы мог её и сам забрать.
Вот так. Просто “подумаешь задержусь”.
— А ты могла бы не таскаться за мной весь день, а вернуться домой после суда! Зачем ты вообще туда приперлась? Кому ты что хотела доказать?
Она ставит стакан со стуком, и вода расплескивается на столешницу.
— Я хотела, чтобы ты понял! Что она тебя не любит и не передумает! Я! Вот кто должен быть твоей женой! Я могу родить тебе столько детей, сколько ты пожелаешь!
Она кричит. Ее лицо искажено, глаза горят ненавистью и обидой. И в этот момент во мне что-то обрывается. Голос становится тихим и жестким, как стальная проволока.
— Замолчи. Иди и немедленно забери дочь из садика. Она там одна, ты слышишь? Одна, и ей страшно, что родная мать ее там бросила.
Она фыркает, глядя на меня с вызовом.
— Она там не одна, а с воспитателем как минимум. А ты мог бы и сам ее забрать, раз так переживаешь.
— У меня дежурство! Мне на работу выходить через полчаса! Хочешь, чтобы я работы лишился? На что тогда ты жить будешь? Где будешь брать деньги? Сама пойдешь работу искать?
Она закатывает глаза, но сдается.
— Ладно, не кричи ты так. Сейчас схожу и заберу ее. Не умрет она, в конце концов, если посидит там лишние полчаса. Мы им так-то немалые деньги платим.
— Я! Юля, это я плачу им немалые деньги, а ты не можешь банально забрать дочь из садика!
Она игнорирует мои слова. Одевается и выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Я остаюсь один в центре прихожей и не понимаю, как оказался в этой кромешной тьме.
Брак развалился, дочь чуть не осталась ночевать в садике, а я стою, прислушиваясь к тишине, и чувствую, как трещина на моей жизни расходится еще больше.
На работу собираюсь быстро, на автопилоте. Выхожу, прыгаю в машину и еду. В голове каша из обрывков сегодняшнего суда, крика Юли и воображаемого испуганного лица дочери в детском саду.
В ординаторской сидят коллеги. Я переступаю порог и они сразу все понимают.
— Серега, как прошло? Я так понимаю, вас все же развели?
— Дерьмово прошло, — выдыхаю я, падая на стул. — Развели. И дочь с ней осталась.
— Блин, я думал, она встала на твою сторону. Ты же столько с ней говорил.
— Да не говори. Я столько ей твердил, чтобы она сказала в суде, что будет со мной! Сегодня специально еще выдернул ее к себе. Думал, если примчит, значит, у меня еще есть шанс, но она все равно выбрала ее. Ее понимаешь?! И это после того, как я предлагал купить ей новый телефон, о котором она мечтала.
— И че, купил?
— Нет! Она отказалась. Но я думал, что это так, выкрутасы. А она… она реально отказалась. Еще и мать выбрала. Выбрала ее и глядя мне в глаза заявила, что будет жить с ней. Ты понимаешь, что это значит?
— Что? Что она отказалась жить с твоей новой пассией? — смеется наш терапевт.
— Что теперь, когда дело коснется дележки, то мало того, что мне придется платить алименты, пока ей не стукнет восемнадцать, так еще и Света может претендовать на большую часть совместной квартиры. А что останется мне?
— Слушай, прости, но как-то вот теперь у меня не вяжется, — вяло встревает в разговор второй хирург. — Ты так грезил детьми, большой семьей, а теперь готов грызться со своей же дочерью за кусок недвижки? Серьезно?
— Это другое. Я хотел семью, а не вот это вот все. Семью. Понимаешь?
Андрей, качает головой. Он всегда был прямолинейным, но сейчас его слова кажутся мне каким-то издевательством.
— Ты не детей хотел, а самолюбие свое потешить. Посмотри на себя. Для тебя дети, как какая-то навязчивая идея.
— Это не так. Я просто хотел семью! — взрываюсь я. — Большую.
— Допустим, — спокойно отвечает Андрей. — Но, ты же понимаешь, что сам виноват в том, что ты сейчас здесь.
— Да иди ты! Ты на чьей стороне-то вообще? — зло бросаю я. — Я детей хотел! Детей! А жена не смогла.
— У тебя были варианты. Не буду судить, но ты выбрал самый гадкий.
— Будто ты поступил бы иначе, окажись на моем месте.
Андрей смотрит на меня тяжело, без улыбки.
— Я был на твоем месте. Мы с женой пять лет не могли завести ребенка. Но мы пытались. Вдвоём. ЭКО, всякие процедуры. В итоге суррогатную мать нашли. Нашим детям. Нашим, понимаешь?
— И что? Это тоже самое. Тебе, как и мне, родила другая, а ты меня винишь.
— Не то же самое, Серег. Это совершенно другое. Я не предавал жену. Это было наше совместное решение. Совместное. Улавливаешь разницу. И не мне тебе рассказывать, что такое суррогатное материнство. Думаю, ты не хуже меня знаешь как это работает. Это не переспать с сестрой жены, чтоб она тебе детей нарожала. Чувствуешь? Это ответственность. Да, тебе родит другая женщина, но ты не предашь жену. Ты не спишь с другими. А ты… ты трус. Прости, что вот так говорю, но ты не мужик, раз вместо того, чтобы поддержать жену, которой и без того было тяжело, ты к другой полез. Еще и к её сестре. Я тогда тебе это говорил, и сейчас говорю. Так не поступают с теми, кого любят.
Они все вместе встают, разворачиваются и уходят. Я остаюсь один. Ярость горячим и бесполезным комом подступает к горлу. Хочется разбить что-нибудь от безысходности, но тут вызов. Срочная операция. Аппендицит с перитонитом. Словно по заказу. Я почти бегу в операционную, видя в этом вызове спасение от собственных мыслей.
Но мысли не отпускают. Они крутятся, как осы: “трус,” “не мужик”, “она выбрала мать”. Руки дрожат. Я зол, рассеян, не собран.
На эмоциях совершаю ошибку. Небольшую, почти незаметную. Но при перитоните любая мелочь на грани. Кровь. Ее слишком много. Пациент, молодой парень, на столе начинает буквально уходить. Датчики визжат. Паника накатывает волной. Весь мой опыт словно стирается. Я не знаю, что делать. За что хвататься. Берусь то за одно, то за другое, но отбрасываю инструменты, понимая, что все не то. В глазах у анестезиолога вижу отражение собственного ужаса.
— Ты что творишь?! — чей-то резкий голос врезается в сознание. Это заведующий отделением, он сам врывается в операционную, уже во всем стерильном. Отталкивает меня плечом, берет инструмент. — Отойди!
Мир сужается до пятна крови и до бледного лица пациента. Меня отстраняют прямо во время операции. Я стою в стороне, в стерильном халате, испачканном не моей, но по моей вине, кровью, и чувствую себя полным ничтожеством.
Операция заканчивается не по плану. Не так быстро, как должна была закончиться и виной всему я. Я сижу в ординаторской и жду. Жду вызова к главврачу, потому что знаю процедуру. Знаю, что следует за такими ошибками, которую совершил я.
Не проходит и часа, как меня вызывают. Наш диалог короткий, как удар топора.
— Объяснись. Немедленно! — его голос холодный, как сталь скальпеля.
— Александр Викторович, я… семейные обстоятельства… тяжелый развод. Вы же знаете, что я не совершаю ошибок на работе. Я всегда знаю, что делать. Я…
— Ошибки совершают все, когда перестают думать о последствиях. Ты сделал именно это. Ты не отключился от внешнего мира, когда переступил порог операционной, что совершенно непрофессионально с твоей стороны. И твои семейные обстоятельства едва не угробили человека! — он бьет кулаком по столу. — Хирург не имеет права на личные драмы в операционной! Ты что, только из института вышел? Тебе заново всему учить надо? В операционной ты ХИРУРГ! У тебя там нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Есть только ты, твоя команда и пациент.
— Я… я…
— Устный выговор, — перебивает меня он, отказываясь даже выслушать. — И отстранение от сложных операций на две недели. На простых, под наблюдением. Выйдешь, испортишь еще что-нибудь, и следующее отстранение будет с приказом об увольнении. И это в лучшем случае. Подумай о более серьезных последствиях. Всё. Свободен.
Я пытаюсь что-то сказать, оправдаться, но он уже не смотрит на меня. Я выхожу из его кабинета без сил. Остаток дежурства проходит в тягостном молчании. Никто не стремится со мной заговорить, но мне это сейчас и не нужно. Я слишком вымотан.
Утром приезжаю домой.
Хотя нет. Это место с недавних пор сложно назвать домом, когда ты едва переступаешь порог, а на тебя обрушиваются с истериками. Юля встречает меня в дверях с новым визгом.
— И где это ты был? У Светки, ясно! На работу, говоришь! Врач, говоришь! Конечно. Так я тебе и поверила. Ты ей тоже самое пел, когда ко мне таскался? Тоже говорил, что на работу? — она хватает меня за рукав. Тянет к себе. Ее ноздри раздуваются. Она, как собака-ищейка, обнюхивает каждый сантиметр моего тела.
А у меня в голове одно: я чуть не убил человека. Из-за своей злости, из-за своей расхлябанности, из-за того, что не смог собраться с мыслями. Если бы не второй хирург… Если бы не заведующий, подоспевший в нужное время.
Я даже не слышу, о чем она орет. Прохожу в спальню.
Она идет за мной.
— Ты меня вообще слушаешь? Я тебе говорю! Сережа, где ты был. Ты обычно возвращаешься с дежурства намного раньше.
— Пробки, — отвечаю сухо, без эмоций.
— Какие пробки? Кому ты это рассказываешь?
Я больше не слушаю. Открываю шкаф, достаю спортивную сумку и начинаю молча кидать в нее вещи. Белье, пару футболок, спортивный костюм.
— Ты куда это собрался? — ее голос теряет визгливый оттенок, в нем проскальзывает испуг.
— В пустую квартиру. Ту, что мы со Светой покупали в браке. Надеюсь, там тихо и никто не будет пытаться сожрать мой мозг чайной ложечкой!
Я застегиваю сумку, прохожу мимо нее, не глядя, и захлопываю за собой дверь. Впереди пустота. И тишина. Та самая, которой я так боялся и которой теперь жажду.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Нам не по пути", Наталья Ван ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 ️ | Часть 9 | Часть 10 ️| Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15 ️| Часть 16 | Часть 17 | Часть 18 | Часть 19 | Часть 20 | Часть 21 | Часть 22
Часть 23 - продолжение