Света
Захожу в свою комнату и захлопываю дверь, не щелкая замком. Просто чтобы отгородиться. Прислоняюсь спиной к холодному дереву и закрываю глаза. Внутри все еще трясет от ярости, мелкой, противной дрожью, а в ушах гулом стучит кровь.
Что Юля вообще здесь делала? Как она узнала, что он придёт сюда? Или это он ей позвонил? Сообщил, что застрял у бывшей жены с их общим ребёнком?
“Извини, дорогая, немного задержусь, а то тут бывшая истерит,” — я прям слышу, как он это говорит своей прекрасной Юлечке.
Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Бью ими по мягкой спинке кресла, раз, другой, пока костяшки не начинают ныть. Ненавижу. Ненавижу его. Ненавижу её. Ненавижу эту грязную, пошлую историю.
Дышу глубоко, прерывисто, пытаясь загнать обратно эту чёрную, удушливую ярость. Постепенно она отступает, оставляя после себя пустоту и ледяное, тошнотворное спокойствие.
Прислушиваюсь. В квартире тихо. Слышно только, как за стеной скрипнула дверь Мириной комнаты. Потом — легкий скрежет колесиков по паркету. Это чемодан? Тот самый, который я выкатила специально для нее? Мира уходит вслед за отцом или…
Прислушиваюсь более внимательно. Нет. Чемодан замирает прямо у моей двери. Она не уходит. Значит, она решила остаться. Не потащилась за своим “ненаглядным папочкой” и его новым семейством.
Но странно. Я не испытываю никакого облегчения. Ни капли того теплого, материнского чувства, что обычно наполняло меня, когда она была рядом. Теперь я вижу в ней не свою кровиночку, не опору, а чужого, запутавшегося человека, который больно ранил меня. И который может сделать это снова, если я хоть на мгновение потеряю бдительность.
Отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. Мне нужен отдых. Нужно восстановить свои силы.
Не знаю, как так получилось, но глаза я открываю только со звоном будильника. Скорее всего, нервное истощение дает о себе знать. События последних дней выбили меня из колеи настолько, что я скоро забуду саму себя.
Поднимаюсь с кровати с неприятной тяжестью в голове, но все равно собираюсь на работу. Мира уже на кухне. Она хлопочет у плиты, чем вызывает у меня легкое недоумение. Она и готовка. Откуда столь кардинальные перемены? Неужели она действительно что-то переосмыслила? Мира внезапно поворачивается ко мне, и на ее лице играет виноватая, подобострастная улыбка.
— Мамуль, доброе утро! Приготовить тебе овсянку? Как ты любишь, с бананом и мёдом, — говорит она как ни в чем не бывало.
— Спасибо, но я не голодна, — отвечаю ровно, наливая себе кофе. Не смотрю на неё. Не хочу пока видеть ее. Раны еще слишком свежи, чтобы взять и забыть обо всем, что она мне наговорила.
Она замолкает, улыбка сходит с её лица. Мира чувствует выстроенную мной холодную стену. Молча накладывает себе кашу и садится напротив. Я вижу, как она давит ложкой образовавшиеся комки в тарелке.
Нет. Она все еще не научилась готовить.
Это был жест специально для меня. Показать, что она все осмыслила. Но я не собираюсь растекаться перед ней лужицей, только потому что она решила загладить свою вину вот таким странным образом.
Я допиваю свой кофе в гнетущей тишине, замечая, что Мира так и не притронулась к каше. Она лишь размазала ее по всей тарелке, но не съела и ложки. Убираю кружку в раковину и иду одеваться.
Перед тем, как выйти, набрасываю на плечи пальто. Если синоптики не ошибаются, то сегодня будет довольно холодно, а мне не хотелось бы еще и простыть.
Мира внезапно подходит ко мне, мнется на месте.
— Мам…, — начинает она, глядя куда-то мне в область груди. — Я… я вчера обо всем подумала.
Подумала? О том, что все же собирается уйти вслед за отцом?
Странно, но я словно готова к этим словам. Внутри пусто. Ни боли, ни страха. Ничего. Но она сжимает губы в тонкую линию, а затем тихо произносит:
— Прости меня. Я… я не знала, как реагировать. Я просто испугалась. Подумала о Лильке. О том, как она всё это время жалела себя. О том, как она страдала из-за развода родителей. Как она оказалась между двух огней.
— Подумала о Лильке, — тихо, на выдохе, говорю я, поднимая голову и заглядывая в ее глаза. — А обо мне ты подумала? Когда говорила мне все те слова?
— Мам! — ее руки хватаются за мои с какой-то детской надеждой. — Я уже поняла. Все понял, правда. У неё же родители просто развелись. Устали друг от друга. Изжили себя. А у нас…, — её голос срывается, — у нас другая ситуация. У папы другой ребёнок. И… я ему, наверное, уже и не нужна вовсе. А ты… ты меня наверное теперь ненавидишь.
Ее руки отпускают мои. Свисают безжизненными культяпками вдоль тела, а плечи начинают слегка содрогаться. Я смотрю на ее опущенную голову. И сквозь лёд в моей груди пробивается что-то острое и жгучее. Не прощение. Еще нет. Но… осознание. Дурацкое осознание, за которое я сейчас себя ненавижу, но оно есть.
Она опять думает только о себе. О своей боли, о своем неудобстве жить то со мной, то с отцом, но ей и в голову не приходит то, что испытала я. Какую боль причинили мне ее слова.
— Я тебя не ненавижу, — говорю я, и мой голос звучит устало, но без прежней озлобленности. — Я просто устала. И мне нужно время. Чтобы прийти в себя. Чтобы понять, как мне теперь быть.
Она кивает, быстро вытирая ладонью глаза.
— Я поняла. Я… я буду стараться. Мам, правда. Прошу, прости меня. Если бы я могла, то с радостью бы уже забрала все сказанные мной слова в твой адрес, но…
— Тебе не пять лет, Мира. Ты должна думать, прежде чем говорить. И нести ответственность за сказанное, — говорю я и выхожу.
На улице делаю глубокий вдох. Холодный воздух обжигает легкие. Вроде бы прорыв. Вроде бы моя дочь что-то осознала. Но внутри все равно скребет неприятное чувство. Она усомнилась во мне. Поверила ему. Обвинила в том, что я не в силах контролировать. И эта рана в моей груди будет заживать очень долго.
Но все же где-то есть надежда, что рано или поздно она стянется, а может быть и… нет. Правда, один вопрос до сих пор не дает мне покоя.
Надолго ли хватит этого ее “прозрения” или при первом же удобном случае она вновь вонзит в мое сердце нож и побежит за отцом?
Сергей
Дверь лифта закрывается, отрезая вид на родную дверь нашей некогда уютной и теплой квартиры со Светой. Ноги становятся ватными, и мне приходится опереться о холодную зеркальную стену. В тесном пространстве висит тяжелое, густое молчание, нарушаемое лишь тихими всхлипываниями Вики, прижавшейся к моей ноге. От нее пахнет детским шампунем и слезами. От Юли — дорогими, удушливыми духами и ледяной яростью.
— Ну что, герой? Доволен экскурсией? — её голос бьет по ушам, резкий, как пощёчина. Она не смотрит на меня, уставившись в свое отражение в стене, но я вижу, как искажено ее лицо. — Опять побежал к своей бывшей на всех парусах? На этот раз какой предлог придумал? Дочку проведать? Документы забыл? Или уже совсем фантазия иссякла, и ты просто пришел постоять под дверью, как заблудившийся пес?
Я сглатываю ком в горле, пытаясь собраться. Голос звучит хрипло и неубедительно.
— Вика попросила увидеться с сестрой, — отвечаю, глядя на мерцающие цифры над дверью.
— Вика? — она фыркает, и в этом звуке столько яда, что меня передергивает. — Ага, конечно. Это она тебе, значит, накапала на мозги? Так и сказала: “Папочка, милый, отвези меня скорее к своей второй дочери.” Ты хоть сам-то веришь в эту чушь?
— Мама, не кричи на папу, пожалуйста, — тихий, испуганный голосок Вики звучит прямо у меня под боком. Она вжимается в мою куртку со всей своей детской силы.
— Замолчи! — Юля резко обрывает ее, и я чувствую, как вздрагивает маленькое тело у моей ноги. — Взрослые разговаривают, и тебе в их разговоре не место!
— Ты опять ругаешь папу! Он не виноват, — Вика внезапно заливается громкими, обиженными слезами. — А ты вечно ты на него кричишь!
В лифте становится невыносимо душно. Атмосфера давит на виски.
— Хорошо, — сквозь зубы говорю я. — Хватит. Не будем сейчас. Но дома мы это обсудим. Обязательно. Юля, давай не будем устраивать истерики в людных местах.
Мы доезжаем до первого этажа в гробовой тишине.
Идём к машине. Садимся. Всю дорогу до ее квартиры в салоне царит тягостное молчание. А ведь это именно ее квартира, правда купленная на мои деньги, но это ее территория. Мой подарок на рождение нашей дочери, где главенствует только она. Ее дом. Ее крепость.
Вика тихо хнычет на заднем сиденье до самого дома. Подъезд, ещё один лифт, знакомый запах чужого дома. Юля резко хватает Вику за руку, тянет ее.
— Зайдем домой и немедленно иди в свою комнату. Играй там и не выходи, пока я тебя не позову. Ясно тебе?
— Но я хочу с папой…, — всхлипывает дочка.
— Я сказала, иди! Ты меня не слышишь?!
Ребенок, обиженно шмыгая носом, уходит. Я остаюсь с ней один на один в прихожей и стою так, словно на допросе, а не в ее квартире.
— Юля, — мой голос звучит чужим. — Как ты узнала, что я там?
Она снимает с себя пальто и бросает его на вешалку небрежным жестом. Оно падает на пол, но она даже не смотрит.
— Какая разница, как я узнала? Какое это имеет отношение к тому, что ты опять потащился к своей жене? Опять, Сережа! Уже в который раз ты возвращаешься туда! Тебе там, что медом намазано? Она тебя приворожила? Почему каждый раз ты идешь туда, а не к нам? — заваливает она меня вопросами, но я думаю о другом.
— Я спросил, как ты узнала?! — не сдерживаюсь, и мой голос гремит в тишине, эхом отдаваясь от стен. — Отвечай! Сейчас же!
Она медленно оборачивается. В её глазах читается уже не просто злость. Что-то холодное, колкое, вычисляющее.
— Я везде имею глаза и уши, Серёжа. Я не полная дура, как ты думаешь. И я всё знаю. Всё. Где ты и когда ты. Думаешь, женщина, которая знает, что мужики изменяют, будет настолько глупа, что ничего не поймет? Я знаю и прекрасно помню, как ты уходил от жены, прикрываясь своими глупыми отмазками. Сейчас ты делаешь то же самое, только со мной. Зачем?
Ледяная волна проходит по моей спине.
— Что именно ты “знаешь”? — выдавливаю я, чувствуя, как холодеют пальцы.
Она делает шаг ко мне. Смотрит прямо в глаза. Улыбка на её лице кривая, безрадостная.
— Знаю, что это ты тормозишь развод, а не твоя святая, непогрешимая Светлана. Знаю, что это именно ты, тот, кто тянет время. Знаю, что ты ничего подписывать не собираешься. Играешь в добренького, пока она тебя ненавидит, а я тут сижу с пузом и с ребенком, от которого каждый день голова идет кругом. Я чувствую себя полной дурой, пока жду тебя. Пока ты таскаешься к своей жене. Я каждый вечер думаю о том, когда же мой ненаглядный Сереженька вернется домой. Когда поможет мне с ребенком, но Сереженьке не до меня! Он, видите ли, внезапно воспылал любовью к своей бывшей жене!
Я отступаю на шаг. Словно получив удар в солнечное сплетение. Воздух перехватывает. Она видит это, и ее улыбка становится еще шире, еще язвительнее.
— Она еще не бывшая жена, — тихо проговариваю, прекрасно зная, что Юля меня не услышит.
— Ну что? Попался, мой хороший? Признавайся. Говори правду. Решил вернуться к ней? Отказаться от нас?
Я закрываю глаза. Внутри все рушится. Все стены, все оправдания, все, за что я цеплялся эти долгие годы.
— Ты права, — выдыхаю я, и эти слова даются мучительно больно. — Я не хочу развода. Не могу ее отпустить. Она… она моя жена. Я ее люблю. До сих пор люблю.
Между нами повисает тишина. Густая, звенящая, давящая.
Потом раздается короткий, беззвучный смешок.
— Любишь? — она произносит это слово с таким презрением, что мне хочется провалиться сквозь землю. — А мы? Я и твои дети? Мы что? Так, развлечение на черный день? Инкубатор для продолжения рода? Филиал твоего госпиталя, куда ты заскакиваешь на процедуры?
— Юль, не надо так, — пытаюсь я дотронуться до ее руки. Рационально, по-врачебному ее успокоить. — Ты все неправильно понимаешь...
Она резко отшатывается, как от огня.
— Не трогай меня! — ее голос срывается на визг, и я инстинктивно оглядываюсь на дверь детской. — Ты что, думал, я буду вечно довольствоваться ролью любовницы? Сидеть с ребёнком, ждать твоих милостей, пока ты бегаешь к своей законной супруге и строишь из себя несчастного страдальца? Я тоже хочу семью! Нормальную семью! Чтобы мой муж приходил домой ко мне! Чтобы мы были вместе! А не так, что ты здесь лишь тогда, когда тебе удобно!
— Я пытаюсь сделать все так, как будет лучше для всех! — взрываюсь я, теряя последние остатки самообладания. — Чтобы никому не было больно!
— Для всех? — она истерически хохочет, и в этом смехе слышится что-то нездоровое. — Или для себя, любимого? Чтобы тебе было удобно и комфортно? Чтобы и там у тебя все было, и тут? Конфетка и в кармане, и во рту? Нет, дорогой. Так не бывает. Выбирай. Или она. Или мы. Прямо сейчас.
Она стоит передо мной, вся напряженная, с глазами, полными слез и ненависти. И я понимаю, что игра окончена. Притворяться больше не получится. Выбор, которого я так боялся, настиг меня. Настиг еще в тот момент, когда правда всплыла наружу. И любое решение будет неправильным. Любое принятое мной решение обязательно кого-то ранит. Или всех сразу. В том числе и меня.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Нам не по пути", Наталья Ван ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 ️ | Часть 9 | Часть 10 ️
Часть 11 - продолжение