Андрей выехал на трассу. Впереди Москва. У него исчезли иллюзии. Пустая квартира, работа. одиночество. И впервые за неделю он мог дышать.
— Пап, — сказала Лера с заднего сиденья и сняла наушники. — Ты сегодня повел себя круто. Когда бабушку осадил. И когда маму не стал... ну, ты понял.
Андрей посмотрел на дочь в зеркало. Она улыбалась — грустно, но с гордостью.
— Спасибо, дочь, — ответил он. — Поехали домой.
Впереди шесть часов пути. Тимур уснул почти сразу. Он прижимал к груди пустые руки, ваза осталась сохнуть в Сосновке. Лера надела наушники и смотрела в темнеющее окно. Андрей включил радио. Какой-то ночной диджей бодро желал всем доброго пути.
Андрей усмехнулся.
«Садись вместо меня и попробуй крутить руль в темноте, а в микрофон-то легко говорить».
Где-то на середине дороги, когда фары выхватывали из кромешной тьмы только разметку и редкие фуры, он остановился на заправке. Купил двойной эспрессо и хот-дог, который показался ему резиновым после деревенского борща. Андрей стоял у машины, пил горький кофе и смотрел на звезды. Они такие же, как там в Сосновке. Но там они светили Нине и Сергею, а здесь только ему и холодному асфальту. Он вернулся в машину. В час ночи они въехали в спящую Москву.
Неделя пролетела как один долгий, насыщенный день. Для Нины время потеряло свои свойства, разбитые на минуты и часы. Здесь время измерялось светом. Солнце встало — пора хлопотать, готовить завтрак, наводить чистоту. Солнце в зените — разгар работы. А на закате начинались тихие разговоры и чай с травами.
Пятница выдалась душной. Воздух казался плотным, неподвижным и предвещал ночную грозу, но небо оставалось чистым.
В мастерской Сергея царила особая атмосфера. Сегодня день обжига. Нина ждала этого дня со страхом и трепетом. Всю неделю Сергей готовил печь, сушил изделия, проверял тягу. На полках выстроились в ряд подсохшие, серо-белые горшки, кружки и тарелки. Они выглядели хрупкими и безжизненными, как скорлупа. Чтобы стать керамикой, им предстояло пройти через невыносимый жар.
В самом центре полки, на почетном месте, стояла «ваза» Тимура. Кривобокая, с толстыми стенками, она напоминала неуклюжий гриб. Но Сергей обращался с ней с такой же осторожностью, как со своими лучшими работами.
— Волнуешься? — он заметил, как Нина теребила край фартука.
— За Тимура, — призналась она. — Если она треснет... Он так ждет. Он звонил мне вчера вечером тайком от отца, спрашивал, как там его шедевр.
Сергей взял вазу в руки. Его большие пальцы прошлись по неровному краю.
— Глина помнит руки, Нина. В этом сосуде столько детской искренности и желания, что ему необходимо выдержать, но ручаться я не могу. Огонь — стихия капризная. Он закаляет, либо уничтожает.
Он начал загружать печь. Каждое изделие занимало свое место, выверенное до миллиметра. Нина подавала ему горшки. Они работали молча, слаженно, словно занимались этим годами.
Тяжелая дверца печи захлопнулась, Сергей включил нагрев. Гул пошел по мастерской, низкий, вибрирующий.
— Теперь остается только ждать, — гончар вытер пот со лба. — Температура будет возрастать на протяжении двенадцати часов. Я подежурю здесь ночью.
— Я останусь с тобой, — решительно высказалась Нина.
Сергей посмотрел на нее долгим взглядом.
— Не нужно. Тебе надо выспаться. Завтра приедут дети и Андрей. Тебе понадобятся силы.
Нина подошла к окну. За стеклом сгущались сумерки. Деревня затихала, где-то вдалеке лаяла собака.
— Андрей... — она произнесла имя мужа и ощутила горьковатый привкус во рту. Раньше оно вызывало трепет или раздражение. Теперь только глухую тоску. — Как думаешь, он успокоился?
— Андрей не привык уступать. — отозвался Сергей. Он сел на скамью и начал перебирать инструменты. — Его лобовая атака не прошла. Он сделает несколько шагов назад, поменяет тактику и нанесет удар с другой стороны. Завтра он приедет не ради детей, а за реваншем.
— Я не вернусь, — покачала головой Нина, — даже если он позовет и встанет на колени.
— Знаю, — кивнул Сергей. — Но он попытается ударить по больному. По детям. По твоему чувству вины. Будь готова.
В это же время в Москве Андрей стоял посреди своей гостиной. Вокруг царил образцовый порядок. Лера нашла новую домработницу через какое-то модное приложение. Та оказалась женщиной-невидимкой. Она приходила, убирала, готовила и исчезала. Квартира блестела, но это сияние холодное и искусственное.
Андрей держал в руках пакет. Он собирался в дорогу. Завтра суббота. Второй визит в Сосновку. Всю неделю он жил этой поездкой, прокручивал в голове варианты разговора.
Он больше не злился. Ярость выгорела и оставила после себя серую золу усталости. Он элементарно хотел понять.
Андрей приблизился к книжному шкафу. Там на нижней полке лежала картонная папка с потрепанными завязками. Ее задвинули ряды деловой литературы, и он нашел ее случайно. Он положил бумаги на стол и развязал тесемки.
Внутри лежали карты. Нина рисовала их в начале брака. Ватман пожелтел, уголки загнулись. Андрей развернул один лист.
«Карта затопленных деревень Мологского уезда».
Тонкие линии, сделаны тушью. Домики, церквушки, деревья. И подписи летящим почерком: «Здесь росла вековая липа», «Дом кузнеца Ивана», «Место, где пели соловьи».
Андрей провел пальцем по бумаге. Он помнил, как она рисовала это. Сидела на полу в их первой, съемной однушке, покусывала кончик ручки и улыбалась своим мыслям. А он тогда пришел с работы, уставший, злой, увидел этот ворох бумаги и сказал: «Займись делом, Нина. Этим не наполнишь желудок».
И она убрала на двадцать лет.
— Пап? — голос Леры вырвал его из воспоминаний.
Дочь стояла в дверях. Она уже собрала рюкзак.
— Что это? — спросила она и подошла ближе.
— Это мамины работы. Я нашел.
Лера склонилась над столом. Ее глаза расширились.
— Ого... Это же круто. Реально круто. Это как... историческая реконструкция, только с душой. Почему я никогда этого не видела?
— Потому что я запретил маме заниматься этой ерундой, — хрипло объяснил отец.
Он аккуратно сложил карты обратно в папку.
— Я возьму это с собой, — решил он. — Завтра.
— Думаешь, это поможет? — скептически спросила Лера. — Типа, смотри, я сохранил твой хлам, вернись ко мне?
— Нет, — Андрей покачал головой. — Я не прошу возвращаться. Я отдам, ведь это принадлежит ей. И, возможно, покажу, что я наконец-то заметил то, что считал пустяком двадцать лет. А сейчас я разглядел ее настоящую.
Лера посмотрела на отца долгим, изучающим взглядом. Из ее глаз исчез сарказм.
— Знаешь, пап, — сказала она тихо. — Кажется, ты неожиданно включил сердце, а не калькулятор. Тебе идет.
Она ушла в свою комнату. Андрей остался один. Он посмотрел на часы. Десять вечера. Надо ложиться спать, завтра сложный день. Но сон не шел. Он подошел к окну. Москва сияла огнями, шумела, жила своей дорогой, суетливой жизнью. Где-то там, за триста километров, в темной глуши, горел огонь в печи гончара. И Андрей знал, что Нина сейчас там.
Он взял телефон. На экране высветилось уведомление — пропущенный от тещи. Она звонила час назад, но он не слышал. Алевтина Петровна сидела там, в Сосновке, в своей одинокой крепости, и наверняка готовила речь для завтрашней встречи.
Андрей не стал перезванивать. Ему не о чем с ней говорить. Скоро все фигуры сойдутся на одной доске, и тогда каждый сделает свой ход.
Он выключил свет в гостиной. Папка с картами осталась лежать на столе.
Утро субботы выдалось прохладным. Туман полз от реки, укутывал низины молочной пеленой, и пространство казалось приглушенным, словно кто-то убавил звук. В мастерской Сергея, напротив, воздух сухой и все еще теплый от остывающей печи.
Сергей с Ниной бодрствовали почти всю ночь, по очереди проверяли датчики температуры. Сейчас наступило приятное волнение – открыть печь после прокаливания изделий.
— Готова? — тихо спросил Сергей. Его лицо осунулось от бессонницы, но глаза горели профессиональным азартом.
Нина улыбнулась. Она стояла, скрестила руки на груди и пыталась унять внутреннюю дрожь. Ей казалось, что в этой печи сейчас решается не судьба куска глины, а нечто большее. Если ваза Тимура треснула, это станет плохим знаком. Глупое суеверие, но избавиться от него она не могла.
Сергей надел толстые защитные рукавицы и осторожно приоткрыл дверцу. Жар вырвался наружу, пахнуло раскаленным камнем. Он медленно выдвинул полку.
Посуда изменилась. Глина спеклась, потемнела, стала звонкой и твердой. Но Нина смотрела только в центр.
Там стояла «ваза» Тимура. Она немного осела под собственной тяжестью, и напоминала приплюснутый бочонок. Один край загнулся внутрь, словно цветок, что закрывается на ночь. Но трещин не заметно, она целехонька.
— Выжила, — выдохнул Сергей с облегчением. — И знаешь что? Она получилась даже интереснее. Огонь добавил ей характера.
Продолжение.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. Глава 18. Глава 19. Глава 20.