Голоса матери и Андрея становились все громче. Нина сидела между ними неподвижно. Она глядела на кусок шашлыка в своей тарелке и чувствовала, как к горлу подступает дурнота. Этот шашлык – символ благополучия и успеха, сейчас казался ей куском несчастья. Она встала.
- Я что-то утомилась. Пойду прилягу.
Она развернулась и направилась к дому и чувствовала на себе взгляды. Растерянный – Андрея, и торжествующий – матери. Нина поднялась на крыльцо, обернулась и разглядела, что из-за угла сарая, из густых зарослей крапивы на лужайку смотрела еще одна пара глаз. Соседка баба Шура, она впитывала каждую реплику. Завтра вся деревня узнает, как столичный зять пытался накормить тещу сырым мясом. Здесь, в Сосновке тотальный контроль. Он исходил не только от матери, а разлился в самом воздухе.
Комната встретила Нину прохладой и запахом старого дерева. Она закрыла дверь и отсекла звуки перепалки, а они все еще доносились со двора. Она прислонилась спиной к шершавой деревянной поверхности, закрыла глаза. Тишина звенела в ушах, давила на виски. Она наполнилась невысказанными словами, затаенными обидами, ее собственным бессилием. Нина подошла к окну. Оно выходило не во двор, а на другую сторону, на заросший сад и старый, покосившийся забор. За ним начиналась тропинка к лесу. Ветка старой яблони почти стучала в стекло. Здесь другое царство, бесшумное, зеленое, настоящее. Ссора внизу затихла. Андрей, скорее всего, демонстративно собирал свой гриль, а мать удалилась в дом с победным видом. Дети. Тимур, наверное, уже утешал расстроенного отца, а Лера еще глубже зарылась в свой книжный мир. Каждый спасался как мог. А она? Где ее освобождение? Она смотрела на тропинку и знала, куда она ведет. Через овраг, мимо старого дуба, она выходила прямиком на окраину деревни. Туда, где стоял дом с небольшой пристройкой-мастерской, из трубы которой иногда вился тонкий дымок. Ее рука сама потянулась и приоткрыла створку окна. Влажный вечерний воздух ворвался в комнату. Он пах землей после дневной жары, мятой и шашлыком. Тем резким, маслянистым дымом от гриля. И в этот момент она увидела Сергея. Он не стоял у забора, не подглядывал. Он проходил мимо по тропинке, возвращался домой. На плече легкая котомка, в руке связка каких-то трав. Он шел неспешно, своей обычной хозяйской походкой человека, кто находился в полной гармонии с окружающим миром. Он не мог видеть Нину в темном окне, но она смотрела на него и не отрывалась. Она наблюдала его спокойную фигуру, уверенные движения, и в ней с новой силой всколыхнулось то чувство, которое она испытала в магазине. Ощущение острой, невыносимой тоски по другой жизни. Там нет места фальшивым праздникам, не нужно выбирать между мужем и матерью, постоянно оправдываться за то, кто ты есть.
Сергей поравнялся с их забором и остановился на секунду. Он не смотрел в сторону дома. Его взгляд устремился куда-то вверх, на верхушки старых сосен. Они темнели на фоне сумеречного неба. Сергей дышал, наслаждался этим вечером.
А в это время за спиной Нины скрипнула дверь.
- Что, любуешься? – ядовито прозвучал голос матери.
Она стояла на пороге, и ее силуэт казался зловещим в темном проеме. Мать не смотрела в окно, а только на Нину.
- Мам, ты меня напугала. – Нина вздрогнула и отпрянула от окна, словно ее поймали на месте происшествия.
- Я тебя не ругаю, дочка, а предостерегаю.
Алевтина Петровна сделала шаг в комнату.
- Я ведь не слепая. Вижу, как ты с той встречи в магазине сама не своя ходишь, витаешь в облаках. Думаешь, я не знаю, куда та тропинка ведет?
Она подошла к окну и демонстративно, с силой захлопнула его. Древняя рама жалобно звякнула.
- Выбрось дурь из головы, дочка. У тебя семья, муж, дети. Жизнь, о которой другие только мечтают. А это все… - она махнула рукой в сторону леса. - Это пыль, прошлое, иллюзия. Один раз я тебя уже спасла от этой судьбы. Не заставляй меня делать это снова.
Алевтина Петровна говорила не как мать, а как контролер. Холодная, непреклонная воля звучала в ее голосе, и ни капли любви. Нина молчала. Она таращилась на мать и впервые в жизни увидела в ней не родного человека, а врага. Ведь это она украла у нее не только первую любовь, а право на собственный выбор. И в этот момент вспыхнул бунт. До сих пор он тлел где-то глубоко внутри. Это не желание сбежать от удушающей заботы, Нина жаждала доказать себе, матери, всему миру, что у нее есть право на свои чувства, ошибки. Хотя бы раз в жизни поступить не так, как «правильно», а так, как хочет сердце. Она уставилась на захлопнутое окно. Фигура Сергея уже скрылась. Но теперь Нина знала – эта тропинка не ведет к его дому, она указывает путь к ней самой. И рано или поздно она по ней зашагает.
Ночь после ссоры оказалась долгой и безвоздушной. Андрей спал на самом краю кровати и отвернулся к стене. Так он уходил от проблем, которые не умел решать. Его обиженное, напряженное молчание кричало громче любого вопля. Нина лежала с открытыми глазами, глядела в потолок. На нем плясали тени от веток старой яблони. Слова матери «не заставляй меня делать это снова» впечатались в ее сознание как клеймо. Это не угроза, а утверждение власти. Напоминание о том, кто здесь главный архитектор ее судьбы. Мать так решила двадцать лет назад, и теперь подтвердила бессрочность своего мнения. Именно в этой душной, безмолвной тьме в ней созрела идея. Робкая, отчаянная, почти бессознательная. Она напоминала не план, а инстинкт самосохранения. Ей необходим глоток воздуха, хотелось убедиться, что тот мир за забором, где легко дышится, все еще существует.
Утром Нина проснулась другим человеком. Она придумала использовать тактику матери против нее самой. Она превратится в послушную, исполнительную и идеальную дочь и получит свободу хотя бы на час. Андрей устал от конфликта и первым нарушил молчание.
- Ладно, прости, я вчера вспылил. – он налил себе кофе. – Твоя мама… Она специфический человек.
Нина с готовностью кивнула.
- Я тоже виновата, не поддержала тебя.
Алевтина Петровна тоже почувствовала, что перегнула палку, и вела себя на удивление любезно. За завтраком Нина превратилась в само очарование. Она с аппетитом съедала уже третий блинчик.
- Мамочка, какие у тебя оладьи вкусные! Ни у кого так не получается.
Алевтина Петровна одарила ее подозрительным взглядом, но промолчала. Нина налила себе кофе и участливо спросила.
- Как тебе спалось, дорогой? Ты вчера так перенервничал. Давайте сходим на речку все вместе.
Муж не ожидал и удивился. Нина улыбалась, хлопотала по хозяйству. Лера наблюдала за родителями поверх своей книги и едва заметно усмехнулась. Она единственная почувствовала фальшь, но, как всегда, предпочла не вмешиваться.
Вскоре каждый разошелся по своим делам, а Нина помогала Тимуру мастерить лук из ветки орешника. Она создавала вокруг себя атмосферу полного спокойствия и смирения. Алевтина Петровна бросала на дочь проницательные взгляды и не находила к чему придраться. К обеду Нина почувствовала, что готова. Мать сидела на веранде с вязанием, и Нина подошла к ней.
- Мам, я, наверное, схожу прогуляюсь. Голова что-то разболелась.
Она выбрала самый безопасный женский предлог. Алевтина Петровна оторвалась от спиц. Она посмотрела на дочь долгим, внимательным взглядом и пыталась прочитать недосказанное.
- Голова? От чего бы ей хворать? Воздух свежий, спишь хорошо. Случайно не давление?
- Может. – легко согласилась Нина. – Хочу немного пройтись одна и подышать.
Мать помолчала, поглядела вдаль.
- Ну иди. – наконец разрешила она, но без всякого тепла в голосе. – Только не отлучайся далеко. И надень косынку, а то напечет.
Нина знала, что за ней проследят. Не буквально. Контроль матери повсюду, даже без ее участия. В глазах соседей, в скрипе калитки, в самом воздухе этой деревни. Нина накинула на плечи легкую ветровку, сунула в карман телефон и вышла из дома. Она не пошла по главной улице мимо магазина, где ее мог увидеть каждый. Она свернула за сарай и побрела по той самой тропинке, на которую вчера смотрела из окна.
Каждый шаг давался ей с трудом. Ей мерещилось, что за кустами на нее смотрят невидимые глаза. Она сама не представляла, зачем удалялась от дома. Она не преследовала цели поговорить с Сергеем и не строила никаких планов. Она желала дойти до его мастерской, увидеть и убедиться, что это место существует. Что есть точка на земле, где заканчивается власть ее матери.
Тропинка повернула в овраг, и дом матери скрылся из виду. Здесь, в тени деревьев, стало прохладнее. Пахло сыростью и грибами. И вместе с дуновением ветерка пришло непостижимое, почти детское чувство свободы. Ее не видят, хотя бы на эти десять минут.
Продолжение.