Палец Андрея дрогнул и нажал на зеленую кнопку. Он не успел поднести телефон к уху, как из динамика вырвался голос Алевтины Петровны. Не крик, а сдавленный, вибрирующий от напряжения клекот, похожий на звук закипающего чайника, у которого запаяли носик.
— Упустил? — прошипела она. — Я тебя спрашиваю, прозевал?
Андрей почувствовал, как к горлу подкатило омерзение. Ему хотелось швырнуть этот кусок пластика в стену, разбить его вдребезги, уничтожить единственный канал связи с той реальностью, которая рухнула сегодня утром. Но он стоял посреди своей образцовой кухни, под прицелом испуганных глаз восьмилетнего сына и циничного взгляда дочери-подростка.
— Алевтина Петровна, не сейчас, — глухо произнес он и отвернулся к окну.
— Что значит «не сейчас»?! — голос тещи сорвался на визг, от которого Андрей поморщился. — Ты мужик или кто? Ты муж! Тебе следовало схватить ее за шкирку, запереть, связать, если надо! Ты понимаешь, что она натворила? Она же опозорила нас! Вся деревня гудит! Клавдия уже три раза звонила, спрашивала, не нужна ли мне валерьянка. Ты представляешь?!
— Меня не волнует Клавдия, — рявкнул Андрей, и Тимур вздрогнул и уронил ложку в миску с молоком. Брызги разлетелись по полированному столу.
— Тебе вообще все до лампочки! — не унималась Алевтина Петровна. — Ты думал, купил ей шубу, и она твоя навеки? Разиня ты, Андрюша. Самодовольный павлин. Я тебе говорила: держи ее в ежовых рукавицах. А ты? «Волюшка», «личное пространство». Вот и ешь теперь свою волю полной ложкой! Верни ее! Слышишь? Поезжай обратно, валяйся в ногах, дай денег этому гончару, преврати в пепел его халупу, мне плевать! Но чтобы к вечеру Нина оказалась в твоей квартире!
Андрей закрыл глаза. В висках стучало. Он вдруг отчетливо понял: она не о Нине беспокоится, и не о внуках. Теща боится, что рухнул памятник, над которым она трудилась всю жизнь, а он раскрошился.
— Я не сдвинусь с места, — отчеканил Андрей официальным тоном. Его он обычно использовал на переговорах с особо трудными клиентами. — Нина сделала выбор. А вы, мама, — он впервые назвал ее так с язвительной интонацией, — совершили мыслимое и немыслимое для его неизбежности.
Он нажал «отбой» и швырнул телефон на диван. Тишина на кухне давила на уши, ее нарушало лишь хлюпанье носа Тимура.
— Пап, — подала голос Лера. Она сидела с поджатыми ногами и смотрела на него, как энтомолог на жука, которому оторвали лапки. — Ты же не умеешь готовить.
Андрей посмотрел на плиту. Он поставил на огонь сковороду в порыве отчаяния, и она уже дымилась. Он забыл налить масло.
— Я все умею, — огрызнулся он и схватил сковородку за раскаленную ручку.
Боль обожгла ладонь, он выругался, выронил посуду. Сковорода с грохотом ударилась об пол и оставила черную отметину на итальянской плитке. Тимур жалобно заплакал.
— Отлично, — подытожила дочь. Она встала, подошла к холодильнику и достала яйца. — Отойди, папа. Пока ты нас не сжег. Иди... не знаю. Позвони в доставку. Или найди лед для руки.
Андрей стоял и смотрел, как его пятнадцатилетняя дочь ловко разбивает яйца в миску. Она делала это так же, как Нина. Тот же поворот кисти, тот же наклон головы. Он почувствовал себя лишним, огромным, неуклюжим существом, и занимал слишком много места в пространстве, где раньше царила гармония.
— Бассейн в двенадцать, — сказала Лера и не обернулась. — Сумка Тимура в шкафу в прихожей, синяя. Плавки, шапочка, очки, полотенце, шлепанцы. Если ты сейчас не начнешь собираться, вы опоздаете. А тренер этого не приветствует.
Андрей попятился из кухни. Ему срочно нужно в кабинет. Он вошел туда и надеялся вернуть себе ощущение контроля среди кожаной мебели и дипломов на стенах. Но увидел на столе фотографию: они вчетвером на море. Нина улыбалась, но глаза у нее грустные. Как он не замечал этого раньше?
Он сел в кресло и впервые за двадцать лет заплакал. Беззвучно, страшно, скалил зубы от боли. Она разрывала грудную клетку.
Тем временем в Сосновке утро набирало силу. Вчера обстановка казалась романтичной, а сегодня убогой.
Нина сидела на крыльце дома Сергея. Она выпила кофе, чашка стояла рядом на ступеньке. Сергей ушел в мастерскую работать, ему нужно срочно закончить заказ. Жизнь в деревне требовала постоянного труда, не зависела от того, разбито твое сердце или нет. Мир не рухнул, но Сергей не крутился вокруг нее, а ушел в мастерскую. Он не жалел ее и давал понять: «Я принял тебя, но мне надо зарабатывать деньги».
Нина оглядела двор. Он зарос крапивой и лопухами, у забора валялось старое колесо, поленница покосилась. Это мужской, холостяцкий быт, где удобство ценилось важнее красоты. Вчера это казалось ей милым, сегодня испугало. Чем ей заняться? Она привыкла к спискам. К ежедневнику. В 10:00 маникюр, в 12:00 встреча с дизайнером штор, в 15:00 забрать Тимура. Сейчас было 10:15. Ее руки лежали на коленях, и эта праздность не давала покоя.
«Я ужасная мать», — эта мысль клюнула ее утром, а теперь вернулась и вгрызалась глубже. Тимур сейчас, наверное, ищет свои носки. Он всегда их теряет. Андрей не знает, где лежат вещи сына. Ему вообще неведомо, какой у Тимура размер ноги.
Нина схватила телефон. Ей нужно позвонить, услышать их голоса. Она набрала номер Леры.
— Алло? — голос дочери сухой, дыхание сбивалось. На заднем фоне шумел город.
— Лерочка, — выдохнула Нина. — Как вы? Как Тимур? Ты где сейчас?
— У подъезда репетитора, мам. Опаздываю на пятнадцать минут, — ответила Лера и поправила рюкзак. — Папа только что высадил меня и повез Тимура. У них там... весело.
— Что случилось? — сердце Нины сжалось.
— Папа решил везти нас обоих, чтобы показать "класс-менеджмент", — саркастически хмыкнула дочь. — В итоге мы полчаса стояли в пробке, Тимур ныл про шапочку, которую забыли, пришлось возвращаться. Папа орал на навигатор всю дорогу так, что стекла дрожали. Теперь они поедут где-то убивать время до бассейна, он же только в двенадцать. В общем, мам, мы живы, но папа на грани нервного срыва.
— Прости меня, — прошептала Нина. — Прости, пожалуйста. Я не хотела бросать вас в этом хаосе, я просто...
— Мам, стоп, — прервала ее Лера, открыла дверь подъезда. — Не надо этих переживаний. Я все понимаю. Папе полезно узнать, откуда берутся чистые носки и как дети посещают кружки. Лучше скажи, ты как? Там есть горячая вода?
Нина горько усмехнулась. Лера, как всегда, реалистка.
— Воды нет, есть колодец. И туалет на улице. Как у бабушки.
— Мда, — протянула дочь, но в голосе нет удивления, только усталая ирония. — У бабушки ты из-за этого страдала каждый день и считала дни до отъезда. А теперь ты там живешь. Ты правда думаешь, что сможешь так долго? Без душа и с «удобствами» во дворе?
— Я попробую, — тихо ответила Нина.
— Ну, удачи, — хмыкнула Лера. — Ладно, мам, мне пора.
Нина смотрела на погасший экран. Связь с детьми тоньше паутинки, но ее захлестнула радость. И вдруг на экране высветилось «Мама». Нина глубоко вздохнула, выпрямила спину, словно собиралась нырнуть в ледяную воду, и ответила.
— Ну что, вертихвостка? — голос матери звучал устало, без привычной категоричности. — Добилась своего? Разрушила все?
— Здравствуй, мама, — спокойно сказала Нина. — Я не разрушила. Я перестала строить то, что мне без необходимости.
— Вот как?! — вспыхнула Алевтина Петровна. — Семью отвергаешь! Богатство? А что тебе нужно? Грязь месить? В нищете жить? Ты видела, чем гончар питается? Заморит тебя голодом! Нина, опомнись! Вернись, пока Андрей не нашел другую. Он мужик видный, долго один не протянет. А ты уже третьесортная, старая, с детьми.
— Хватит, — тихо, но решительно сказала Нина. — Я больше не позволю тебе так со мной разговаривать. Я не вещь, у которой истекает срок годности. Я твоя дочь. И если ты хочешь общаться со мной, уважай мой выбор.
— Выбор? — мать рассмеялась, и этот смех похож на кашель. — Какой у тебя выбор? Околевать под забором? Я тебя прокляну, Нина. Слышишь? Ноги твоей чтобы в моем доме не было!
— Хорошо, — ответила Нина. — Это твое право. Прощай, мама.
Она нажала кнопку отбоя и почувствовала, как дрожали руки. Но вместе с дрожью пришло странное ощущение легкости. Теперь она могла действовать самостоятельно.
Нина встала. Ей нужно было успокоиться. Она зашла в дом, огляделась. Пыль на полках, грязные окна, беспорядок на кухне. Сергей сказал: «Ты не домработница», но она не могла сидеть сложа руки. Это ее способ борьбы со стрессом — навести чистоту.
Она нашла ведро, тряпку, нагрела воды на плите. И начала мыть. Она терла пол с остервенением, смывала не только грязь, но и свое чувство вины, страх и неуверенность.
Когда Сергей вернулся на обед, дом сиял. Окна пропускали столько света, что комната казалась больше. На столе стояли полевые цветы в простой стеклянной банке.
Он остановился на пороге и огляделся.
— Ты все-таки не послушалась, — сказал он, но в глазах его теплилась улыбка.
Продолжение.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15.