Сергей взял кувшин в руки и протянул ей. Нина разглядывала обычный, чуть ассиметричный сосуд медового цвета.
- Я пытался сделать его великолепным. Слишком сильно торопился, а он не выдержал. Я сохранил его как напоминание.
Нина осторожно приняла кувшин в руки. Он удивительно теплый и живой на ощупь. Она провела пальцем по линии разлома. Трещина не сквозная, посуда цела и могла держать воду, но шрам навсегда остался на нем. Нина подняла глаза на Сергея, и в этот момент ей стало понятно, этот кувшин олицетворял ее жизнь и душу. Красивый, но с глубокой незаживающей раной. Она появилась давным-давно, и Сергей не пытался скрыть или исправить этот изъян. Он принял его и хранил все эти годы.
- Спасибо, - прошептала Нина.
Это слово вмещало в себя все. Благодарность за понимание, прощание с прошлым, принятие своего будущего, каким бы оно не представлялось. Нина прижала сосуд к груди как самое дорогое сокровище.
- Я пойду.
Сергей открыл перед ней дверь. Она вышла из мастерской и не оглядывалась. Нина не знала, запятнала она имя мужа или нет, но уходила отсюда другим человеком. С треснувшим кувшином в руках и со странным, горьким чувством целостности в душе. Она наконец-то приняла свои собственные ошибки.
Нина вернулась в дом матери и ожидала чего угодно: криков, упреков, угрюмого молчания, но дом встретил ее суетливой, лихорадочной деятельностью. Андрей уже паковал вещи. Он не устраивал скандалов, он действовал. Быстро, четко, с деловой эффективностью, словно сворачивал провальный бизнес-проект. Чемоданы лежали раскрытые посреди комнаты, муж методично складывал в них детскую одежду, свои рубашки, зарядные устройства. Каждое его движение – резкое и выверенное.
- Мы уезжаем. – он не глядел на Нину. Его голос ровный, без гнева, как будто менеджер озвучивал принятое решение. – Сегодня же.
Нина замерла на пороге. Кувшин в ее руках вдруг показался невыносимо тяжелым.
- Но… Мы же собирались до конца недели… - пролепетала она.
- Планы изменились. – отрезал Андрей и с силой захлопнул крышку одного из чемоданов. – Я думаю, что всем нам пора вернуться в реальный мир. Этот… отпуск затянулся.
Лера вошла в комнату с бледным и напряженным лицом.
- Пап, Тимур никак не найдет своего динозавра.
- Значит, останется здесь. – грубо бросил Андрей. – У нас нет времени на поиски. Собирай свои вещи, выезжаем через час.
Лера бросила на отца испуганный, осуждающий взгляд. Потом посмотрела на мать с кувшином в руках. Она все поняла, развернулась и выбежала из комнаты.
Андрей таким образом пассивно бунтовал, но от этого не менее жестоко. Он не кричал, не обвинял, он уничтожал здесь их пребывание. Лишал их прощания, возможности осмыслить произошедшее. Он действовал как хирург, быстро и без сантиментов, отсекал пораженную ткань.
- Помоги мне. – Андрей все так же не смотрел на жену.
Нина медленно, как во сне, поставила кувшин на старый комод. Он смотрелся на фоне темного дерева так, словно всегда здесь стоял. Она подошла к раскрытому чемодану и принялась машинально складывать свои вещи. Платья, блузки, джинсы – все эти атрибуты ее московской «правильной» жизни. Теперь они казались чужими деталями карнавального костюма. Муж с женой двигались по комнате как два чужих человека, случайно оказавшихся в одном гостиничном номере. Их плечи едва не соприкасались, но между ними глубокая пучина. Каждый звук: скрип молнии на чемодане, шорох одежды, стук вешалки, звучали в напряженном безмолвии оглушительно громко.
Алевтина Петровна возникла в дверях. Она смотрела на всю эту суету со своим обычным непроницаемым выражением лица. Но в ее глазах Нина уловила растерянность. Мать тоже не ожидала такого, ее контроль рушился. Дочь, зять, внуки, всё выходило из-под ее власти. Она рисковала остаться совсем одна.
- Уже уезжаете? – вымолвила Алевтина Петровна так, словно они просто зашли на чай.
- Да, Алевтина Петровна. – Андрей защелкнул замки на последнем чемодане. – Спасибо за гостеприимство. Пора и честь знать. - В его голосе звучала вежливая, убийственная ирония. Он давал понять теще, что ее занавес закрывается.
Нина смотрела на них. На мужа, который прятал свою боль за маской деловитости, на мать, она скрывала свой страх за фасадом безразличия. Нина чувствовала себя источником этого землетрясения, эпицентром разрушения. И в то же время единственно спокойным человеком в этой неразберихе. Она, в отличие от них, больше не лгала ни себе, ни другим. Нина закончила складывать свои вещи, подошла к комоду и осторожно взяла в руки подарок Сергея. Нет. Она не оставит его здесь. Это единственное, что принадлежало ей в этом доме. Нина аккуратно завернула посудину в свой самый мягкий свитер и положила в сумку. В это мгновение Андрей обернулся и все увидел. Его лицо исказилось на секунду, но он промолчал. Муж отшатнулся и поднял самый тяжелый чемодан. Наконец, последние вещи упаковали и вынесли в машину. Алевтина Петровна словно очнулась и произнесла.
- Куда же вы на голодный желудок? Дорога дальняя, сядьте, поешьте хоть напоследок! Я щей наварила.
Это не приглашение, а последняя, отчаянная попытка вернуть себе хотя бы видимость контроля, восстановить привычные жизненные устои. Семья за столом, а она хозяйка, кормилица. Никто не посмел отказаться. Это прозвучало бы слишком жестоко. Они сели за стол на кухне. Здесь безупречный порядок, но воздух тяжелый, наэлектризованный. Алевтина Петровна разлила щи по тарелкам. Густые, наваристые, они пахли домашним уютом, но никто не притронулся. Еда казалась неуместной, кощунственной на этом молчаливом спектакле, где каждый играл свою роль. Андрей сидел прямой, как струна, и глядел в свою тарелку. Он даже не взял ложку. Его лицо походило на маску, но Нина видела, как под столом он сжимал и разжимал кулаки. Он терял все – жену, семью, свой совершенный мир. А главное оказался бессилен изменить что-либо. Лера механически размешивала кусочки капусты и картошки. Она ни на кого не смотрела и очень сильно хотела, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Она считала семью незыблемой, а она рухнула, и Лера еще не знала, как жить среди этих обломков. Ел только Тимур. Он голодный и не до конца понимал трагедии, но чувствовал ее. Он торопился опустошить тарелку, украдкой поглядывал на взрослых, словно боялся, что и еду у него сейчас отнимут. А Нина… Она разглядывала всех домочадцев. Мужа, его сжигала ревность и бессилие. Мать, она цеплялась за остатки своей власти. Дочь, Лера повзрослела за несколько дней. Сын, он пытался найти островок нормальности в этом безумии. Она любила их всех и осознавала, что она виновница их боли. Эта мысль давила своей невыносимостью. Но вместе с ней проскальзывало другое. Горькое, страшное, но пьянящее чувство освобождения. Она больше не играла роль, а обрела себя.
- Спасибо, мам. Вкусно. - Нина тихо нарушила тягостное молчание.
Алевтина Петровна подняла глаза на дочь. Буря бушевала в ее взгляде. Гнев, обида, страх, непонимание. И где-то в самой глубине почти незаметная, вытесненная мольба.
«Останься! Не уходи! Не оставляй меня одну!»
В это мгновение Нина впервые за всю свою жизнь почувствовала к матери не страх, не раздражение, а острую, пронзительную жалость. Она увидела в ней не тирана, а глубоко несчастную, одинокую женщину. Мать строила вокруг себя неприступную стену, чтобы защититься от действительности, а в итоге оказалась в этой крепости в полном одиночестве.
Андрей резко отодвинул свою тарелку. Звук фарфора, царапнувшего по клеенке, заставил всех вздрогнуть.
- Все, хватит. – сказал он глухо. – Поехали. Не хочу встречать ночь на трассе.
Он встал, и все последовали за ним. Никто не благодарил за обед, никто не говорил «до свидания». Последнее застолье в доме матери закончилось. Оно не принесло сытости или согласия, а лишь окончательно зафиксировало разлом, что прошел через сердцевину их семьи.
Сборы оказались безмолвными и короткими. Дети стояли у двери и ждали. Тимур прижимал к себе найденного динозавра, свой последний оплот стабильности. Лера с непроницаемым лицом надела наушники и снова отгородилась от реальности. Андрей проверил комнаты и взял ключи от машины. Его движения механические и безжизненные. Он избегал смотреть на жену, но она чувствовала на себе его взгляд, тяжелый, полный упреков.
Пришло время прощаться. Алевтина Петровна стояла на крыльце. Она выпрямилась, снова надела маску строгой, несокрушимой женщины, сцепила руки в замок. Тимур подбежал к ней.
- Пока, бабуль!
Она наклонилась и крепко обняла его.
- Приезжай еще, соколик мой! – прошептала она. И в ее голосе прозвучали неподдельные теплые нотки.
Лера подошла следующая. Она неловко обняла бабушку.
- До свидания.
- Учись хорошо. – наставительно произнесла Алевтина Петровна, но уже без прежней властности.
Подошел Андрей. Он замялся на секунду.
- Счастливо оставаться, Алевтина Петровна.
- Хорошей дороги. – ровно ответила она и посмотрела ему прямо в глаза.
Последней приблизилась Нина. Пропасть между ней и матерью казалась сейчас непреодолимой. Что сказать? «Прости»? За что? За то, что посмела стать собой? «Прощай»? Слишком жестоко.
Продолжение.
Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11.