А нынче батянечка с Егором и Мироном ещё до света уехали за брёвнами для новой конюшни.
Старую конюшню Демид Савельевич – ещё неженатым парнем – строил с отцом и дедом Кондратом. Дед Кондрат – сколько себя помнил – мечтал о своей конюшне, о племенных лошадях. У матери с отцом восьмеро было. Голытьба несусветная… И – непонятно, откуда у Кондрата, младшего из братьев, это пламенное желание появилось: разводить лошадей. Мальчонкой, бывало, днями напролёт мог смотреть, как пасутся лошади в степи. Некоторых знал по кличкам, а другим сам придумывал имена… И ездить верхом сам выучился: не было большего счастья для мальчишки…
В хуторе дивились: годков четырнадцать было Кондрату, а толк в лошадях разумел поболе, чем иной взрослый мужик. Постарше стал – вышло, что и лечить лошадей научился: не у кого-то, – сам до всего доходил.
А построить свою маленькую конюшню удалось Кондрату, когда уж внук, Демид, подрос. Савелий со скрытой насмешкой относился к батиной затее: сам он был хорошим плотником. Ремесло доходное – вскоре встал Савелий на ноги, сумел плотницкую мастерскую открыть, работника нанял. И сына, Демида, приучил к своему ремеслу. Стал Демид бате помощником. А дед Кондрат замечал: есть у внука интерес к лошадям… И однажды объявил:
- Будем строить конюшню.
-Ещё чего выдумал, бать, – отмахнулся Савелий. – Дел, окромя, нет.
Кондрат свёл брови:
-Конюшня – это и будет дело! – Кивнул на внука: – Не тебе, так вон Демиду!
- У Демида – ремесло в руках.
- Одно другому не мешает!
-За что ж мы, бать, строить-то её будем… конюшню твою?
- Если говорю, – значит, знаю, об чём говорю!
Смекнул тут Савелий: всю жизнь копил батя на то, чтоб конюшню построить.
Так и пошло…
Плотницкое ремесло Демид не оставил. Но и дедовскую науку про лошадей освоил. Начинали с пары племенных: с дедом Кондратом ездили на Деркульский конезавод.
А сыновья Демидовы, Егор с Мироном, оба – в прадеда Кондрата. И даже Глашенька, дочушка единственная, любимая, тоже помогает отцу с братьями. Мать, Анисья Карповна, никак не мирится, что Глаша на конюшню бегает:
- Уж придумал ты, Демид Савельевич! Девичье ли дело – с лошадьми!.. Двое сыновей у тебя – их и обучай лошадиному делу. А Глашеньке нечего делать на конюшне: у нас своих хлопот – невпроворот. Идём, моя расхорошая: рубахи надо кроить…Покажу тебе, как мережку делать. Потом вишню в меду варить будем.
…Глаша вывела Зорюшку, быстро оглянулась на Захаров двор. Сердце забилось в тайной радости: заметил Захар, как легко вскочила Глаша в седло, как из-под Зорькиных копыт сверкающей россыпью взметнулась рассветная роса с придорожных диких колосков.
Захар вспыхнул: сбылось!..
Бывало, из церкви шли рядом с Глафирой… А разве скажешь заветное слово, что в самом сердце берёг для неё одной, – коли люди кругом… И мать Глашина, Анисья Карповна, не сводит с дочушки строгих глаз. В конце улицы девушки с парнями по вечерам собирались на гулянки… Только как – под смешливыми и любопытными взглядами Глашиных подружек – взять её за руку…
Нынешней осенью, как раз в листопад, шестнадцатый год пойдёт Глаше: дождался Захар, когда можно будет сватов засылать. Ещё на Троицу загадал: хоть на минуту встретиться с Глашей, чтоб ни подруг не было, ни сурового материнского взгляда… встретиться и сказать, что люба… Что будет она его женою.
Потому и стал рассвет этот самым счастливым, – когда смотрел Захар вслед Зорюшке, что уже едва виднелась, – полыхала гривой среди ковыльного безбрежья.
Значит, сегодня увидятся они, – за далёким степным курганом, где никто не помешает Захару сказать Глаше давно задуманные слова.
Смотрел Захар вслед Зорюшке… А Буран его шёл шагом: долгожданное счастье сильнее будет, коль не торопить его.
У склона балки Захар спешился: не удержался, сорвал несколько ромашек. Из-за терновых зарослей плеснуло в лицо горьковато-нежным запахом материнки. Захар улыбнулся: несколько мгновений – и он догонит ковыльную волну… догонит Глашу.
Глаша тоже лишь про себя говорила Захару самые ласковые слова… Лишь про себя звала его Захарушкой и соколиком. А перед ним – даже в глазах скрывала свою девичью нежность. И голос Глашин непременно становился насмешливым и дерзким.
И виду не подала Глаша, как больно сжалось сердечко… и дыхание перехватило, когда Марфуша похвасталась девушкам, что ждёт сватов от Захара. Доплетала венок – как ни в чём не бывало. Только Акулинушка, подружка, заметила: затуманилась синь в Глашиных глазах. Усмешкою осадила болтливую Марфушу. А когда они с Глашей вдвоём чуть подальше прошли по берегу, Акулина тихонько утешила подружку:
-Не верь Марфе. Захар – не из тех, что таился бы, коли надумал свататься к другой.
Глаше и самой не хотелось верить Марфе… Да только между ними с Захаром ещё ни слова не было сказано про сватовство, про свадьбу… А недавно соседка, Устинья Федосовна, рассказывала маманюшке:
-Зачастили друг к другу в гости Михей Демьянович с Власием Кузьмичом. Что ни день, – дела важные у них. Не иначе – про сватовство сговариваются.
Не дослушала Глашенька… Подхватила корзину с выстиранными рубахами, спустилась к речке – бельё выполоскать… а слёзы сами катились:
- Захар!.. Захарушка! А как же я! Что ж, – забыл ты про меня! Не увидел… не рассмотрел, не догадался, что люб ты мне, – один-единственный люб… Думала, надеялась, – что и тебе я тоже люба… А ты, выходит, Марфушу выбрал. Да разве ж станет она тебя любить, как я, Захарушка!
А дела важные – ещё какие! – у Михея Демьяновича с Власием Кузьмичом и правда, были.
Как-то зашёл Власий Кузьмич в лавку – табаку купить. Как водится, свернули самокрутки, закурили. Лавочник, Михей Демьянович, говорил с кумом о своей нужде: прикупить бы пустующую землю за прудом, у дороги на мельницу. Лавку давно пора расширять – была у Михея Демьяновича задумка: торговать скобяными товарами, и нет лучшего места для новой лавки, чем пустошь при дороге. А Захару пора самостоятельно дела торговые вести. Власий Кузьмич молча послушал, а когда уходил, – негромко, словно между прочим, заметил:
-Слышал, Михей Демьянович, ты сына женить собираешься… Мыслишь в правильном русле: с женитьбой нечего тянуть, – чтоб не разбаловался парень, не ступил на шаткую дорогу. Тут и лавка новая сгодится.
Михей Демьянович озадаченно посмотрел вслед Власию Кузьмичу: чтоб женить Захара, – ещё не думалось. Семнадцатый год с нынешней зимы пошёл. Пусть сначала делу научится, крепко возьмёт в свои руки скобяную лавку… А тем временем и невеста подрастёт: для Михея Кузьмича с его душенькой Пелагеей Никоновной секретом не было, что Захару люба Глафира, единственная дочка плотника Демида Савельевича.
За заботами слова Власия Кузьмича забылись… Лишь дома, когда обедал, рассказал о них Пелагеюшке. Пелагея Никоновна, как и подобает, с вниманием выслушала мужа… Потом вскинула глаза, свела чёрные брови. Укоризненно головою покачала:
- А ты, Михей Демьянович, сам не понял, к чему это Власий Кузьмич сказал? Про женитьбу сына нашего?
Михей Демьянович поднял голову от тарелки со щами: щи Пелагеюшкины, хоть и постные нынче, а всё равно такие, что не оторвёшься… Похлопал глазами:
- Признаться, душа моя, не догадался я, к чему такие речи, – про Захара. Разговор больше про землю под скобяную лавку шёл.
-Тогда послушай меня: дочке Власия Кузьмича, Марфе, уж давно замуж пора.
-Ну?.. – Михей Демьянович ровным счётом не понимал, о чём это Пелагеюшка. – Пора, – значит, пойдёт.
-Легко замуж идти, – коли сватают. А к Марфе Власьевне сватов до сих пор не было. Среди девок, что женихов ждут, она – самая старшая.
- Это ты – к чему, Пелагея Никоновна?
-А – к тому. Власий Кузьмич тебе намекнул, чтоб Захар сватов прислал к Марфуше.
-Да полно, Пелагеюшка! Он лишь про новую лавку сказал, – мол, сгодится.
-И про лавку – тоже. Ты, Михей Демьянович, либо забыл, что брат Власия Кузьмича в уездном городе капитаном-исправником служит?
-Почему – забыл? Знаю, – служит. Что из того?
- И – чего ж тебе непонятного?.. Игнатий Кузьмич может посодействовать – покупке пустоши под лавку. Только не просто так, – а если мы породнимся. Если Захар на Марфе женится.
- Да как же он на Марфе женится, – ежели Глафира ему люба!
-Что ж, – и такое случается, что выбирать приходится, – вздохнула Пелагея. – А Власий Кузьмич знает, что говорит. Вот и думай, Михей Демьянович.
… И не было большего счастья для Глаши, – чем слышать топот копыт Бурана… знать, что Захар вот-вот догонит её.
А вместо ласковых слов – снова колючая насмешка получалась…
Где-то у края степи ковыльные волны сливались с синью небушка. Солнышко уж поднялось над верхушками дубов. Глаша взглянула на Захара, сдержала вздох:
-Пора мне. Отец с братьями вернутся, а меня нет.
Захар взял её руку. Глаша жарко вспыхнула: и оттого, что он держал её ладонь в своей – впервые… и от слов его, таких желанных:
- Не ответила ты, Глаша… Глафира Демидовна: выйдешь ли за меня?
Из истории Луганского края.
Деркульский, или старый конезавод, самый древний, был основан в 1751 г. С него начинается история развития коневодства в нашей луганской южнорусской степи. Позже, в 1767-м году, Указом Екатерины II, Деркульский конезавод был утвержден как дворцовый племенной завод. В 1819г. отнесен к военно-конским.
Продолжение следует…
Глава 1 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6
Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11
Глава 12 Глава 13 Глава 14 Окончание
Вторая часть повести Третья часть повести
Четвёртая часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)