Десятник Захар Михеевич строго окликнул:
-Алёшка! Савельев!
Темноволосый мальчишка спрятался за спинами ребят. Захар Михеевич скрыл улыбку – спрятаться Алёхе непросто: из ребят он самый рослый. В свои двенадцать запросто и за четырнадцатилетнего сойдёт. Вон, – даже голову пригнул, чтоб понезаметнее казаться… Старательно и бережно поправляет шахтёрские лампы: с десяток – на груди, и в обеих руках – ещё по две.
- Савельев! А ну – стой, тебе сказано!
Парнишка нехотя отстал от товарищей, глянул исподлобья:
-Ну?.. Мне же на смену! Я что тут: на гулянке? Мне что, – есть когда разговаривать?
Захар Михеевич незаметно вздохнул: дать бы этому умнику подзатыльник! Да люди кругом, – нехорошо выйдет. Опустил руку на Алёшкино плечо:
- Знаешь, кого я встретил – по дороге на шахту?
Хоть бы глаза опустил, сорванец!.. Лишь синева нахмурилась, – ровно в вечереющем небе перед скорым дождём…
- Знаю. И – что?
-Сказал батюшка Михаил, что ты снова с его Никиткою подрался.
-Подрался!.. Будто он, Никитка, драться умеет! Мне что: драться не с кем?
Ох, не лишним был бы подзатыльник!
- За что ты побил Никиту?
-Побил!.. Всего-то и дал два раза… И третий – пинка под зад.
-Алексей! Я спрашиваю: за что?
-Пинка-то – за что?.. А – чтоб лучше помнил.
-О чём он должен помнить?
Алёшка носком сапога покатал круглую сизовато-серую породу. Поднял глаза:
-Бать!
-Батя я тебе дома. А на шахте во всём должен быть порядок. Потому отвечай десятнику: за что в этот раз побил Никиту?
-Ребята вон уже к спуску пошли! А у меня сегодня – видишь? – полтора десятка ламп! Я тебе после смены, дома, расскажу… за что я… в общем, за что я два раза дал Никите поповскому… ну, и пинка ещё дал. Бать, бежать мне надо.
Короткий, на ходу, разговор с батей всколыхнул в Алёхиной душе сожаление: Никитке надо было дать трошки больше. Чтоб знал, как языком своим буровить что ни попадя…
Ничего, ещё свидимся с Никиткою.
Алёха развешивал шахтёрские лампы в откаточном штреке – привычно и умело цеплял их за огнивы. Потом надо было пробежать по выработке – проверить, все ли лампы горят: в темноте-то как шахтёрам уголь рубить… А лампы капризные: чуть не так повернёшь её, либо косо подвесишь, – вмиг огонь погаснет. Тогда надо подниматься на поверхность, чтоб по-новому заправить лампу. Шахтёры ругаются: без лампы работа стоит…
Больше всего любит Алёха побывать в самых отдалённых уголках выработок. Лампоносом он работает недолго, но за это время изучил шахту – не хуже берега родной и любимой реки. Каждый выступ в стенах знает, каждый поворот. И кровлю шахтную Алёшка тоже хорошо знает: где повыше пласт породы, а где нависает совсем низко – в таких местах шахтёрам всю смену приходится на коленях работать…
Из старой выработки можно пробраться к выходу на поверхность: прямо в балку. Однажды поспорили с ребятами: найдёт ли Алёшка дорогу к выходу, ежели без лампы, без света, – в кромешной темноте… В тот день в конце смены ребята поднялись на поверхность. А Алёха спрятался в конце штрека: когда пересменка, легко остаться незамеченным. Договорились, что Степан с Андрюшкою, Кузьма и Федька будут ждать его на склоне балки. Андрюшка ухмыльнулся:
- Боюсь, ребята, нам в балке заночевать придётся, – пока будем ждать, что Алёха выход-то нашёл.
Кузьма нерешительно заметил:
- А ежели Алёха вообще не выйдет? Сколько нам ждать?
Выход Алёшка нашёл. И из шахты в балку вышел – ещё и не стемнело…
У Кузьки язык – что помело: взял, болван, и рассказал дома, как спорили с ребятами, как всё же отыскал Алёха Савельев выход на поверхность – в беспросветной шахтной черноте. А мать Кузькина, Евдокия, к Алёшкиной матери явилась, – разохалась:
-Твой пострел-то что удумал!.. Втихаря в шахте остался, а потом со старой выработки через запасной выход поднялся. Ой, смотри, Глафира!.. Там же темнота – ровно в преисподней. А ежели бы заблудился! И не нашли бы!
Маманюшка лишь руками всплеснула… А батя сдержанно сказал:
-Молодец, Алёшка. – Встретил суровый маманюшкин взгляд, чуть приметно усмехнулся, добавил: – Молодец, что выход нашёл. Коли знаешь шахту, как свой двор, – это всегда пригодится.
Алёшка перевёл дыхание, но на мать взглянул виновато.
Маманюшку Алёха жалел: в начале лета она Танюшку, сестрицу, родила.
Тяжело маманюшке было… Целую ночь, до самой зорьки, рядом с нею сидела Акулина Анисимовна, повитуха. А батя в ночную смену работал. Вечером Алёшка покормил братьев, Матвея с Егорушкой, тыквенною кашей, строго велел им ложиться спать. Он не намного старше Матвея с Егором, но слушают они его – как старшего брата. Сам Алёха не прилёг, лишь дремал на крылечке, прислушивался, – не понадобится ли чего маманюшке… Сквозь дремоту расслышал усталый-усталый маманюшкин голос:
-Мне бы, Акулина Анисимовна, водицы напиться…
Алёшка встрепенулся, подхватил дубовый жбанчик, что дедуня Демид сделал, и побежал на склон Терновой балки: там криница, и маманюшка говорит, что нет лучше водицы, чем в этой криничке.
Подставил жбанчик под ласково звенящую струйку. Пока водица набегала, небушко над балкой всколыхнулось синью.
А домой бежал Алёшка – крепко прижимал к груди жбанчик, чтоб ни капельки воды не расплескать.
На крыльце Акулина Анисимовна обняла Алёху:
- Ну, Алексей Захарович, – теперь у тебя не только братья, а и сестрица есть! Красавица такая! Поди к маманюшке: уже можно.
Алёшка робко остановился на пороге: под глазами у маманюшки тёмные круги, а в синем-синем её взгляде – ещё большая усталость, чем когда она перед Пасхою белила потолок и стены в доме… Но была маманюшка весёлою, и очень обрадовалась криничной водице:
- Спаси Христос, хороший мой! Так мне водицы хотелось! А ты и угадал. Посмотри, какая у тебя сестрица.
Алёха затаил дыхание…
На руках у маманюшки – крохотный свёрточек. А в свёрточке – кто-то тихонько и будто удивлённо покряхтывает.
И от этого покряхтывания Алёшка очень обрадовался… Хотелось и рассмеяться, и… заплакать: оттого, что маманюшка здорова и весела, и оттого, что скоро батя со смены вернётся и узнает, что сестрица родилась.
Акулина Анисимовна правду сказала: сестрица – красавица. И в глазах – такое же небушко чистое, ясно-синее, как у маманюшки. Только крошечная совсем: на куклу похожа, какими девчонки играют, – пеленают их, спать укладывают…
Мамаюшка догадалась, о чём Алёшка подумал. Улыбнулась:
-Вырастет. И так хорошо, что у неё есть такой старший брат, как ты.
Алёшка кивнул:
- И Матвей с Егором. Её у нас никто не обидит.
-Спят братья?
- Спят. С вечера долго не засыпали, – всё шушукались о чём-то. Пришлось шумнуть на них.
Маманюшка и теперь по ночам встаёт, чтобы покормить грудью маленькую Танюшку. Когда батя дома, он тоже поднимается, тихонько укачивает Танюшку в люлечке. А если на смену уходит, то Алёшка сам убаюкивает сестрицу. Как и батя, жалеет маманюшку: пусть поспит она.
А маманюшка и не спала, – видел Алёшка… Лишь глаза прикрывала и незаметно улыбалась.
А сейчас – хоть батя и сказал, что Алёшка молодец, раз нашёл путь к запасному выходу из шахты, мать всё равно тревожится. И чего пришла тётка Евдокия! Ладно бы, – просто посудачить. А то – раскудахталась, словно невесть что случилось…
Алёшка пообещал:
- Мамань! Это – один раз. Больше не будет такого: я теперь сам знаю, что и в темноте можно выйти к запасному выходу.
Чистая беда с этим Кузьмой, с его языком длинным… Лучше бы ребята не взяли бы его с собою в Терновую балку, куда поднимался выход из шахты: тогда бы и мать его ничего не узнала… И не трезвонила бы по Перевальному про то, какой неслух сын у десятника Савельева.
А теперь ещё и бате придётся объяснять, за что пришлось Алёхе надавать тумаков поповскому Никитке.
За брата, за Егора.
Никита уже не впервые называет Егора подкидышем.
Продолжение следует…
Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6
Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11
Первая часть повести Третья часть повести
Четвёртая часть повести Пятая часть повести
Шестая часть повести Седьмая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)