Жили, любили... детей рожали.
Так и было.
А ещё было...
Обречённые на бесславие недолгого века, открывались шахты-копанки.
От шахтёрской безысходности открывались.
Славились – становились известными в округе – разве тем, что под завалом погибали шахтёры...
А любовь – выше этой горькой безысходности.
Над Северским Донцом – чистое небо.
На степной земле, где за ветрами бегут ковыли, где в синей вышине, над безбрежьем диких колосков и молочая медленно и величественно кружится курганник, главной и неизменной сутью земной оставалась любовь.
И рождались дети.
Значит, шахтёру надо добывать уголь.
Ещё недавно было так: добывали уголь для славы шахтёрской, для того, чтоб гордились сыновья и дочки родной донбасской землёй.
За нелёгкий труд уважали шахтёров – кто знает, что такое километровая шахтная глубина... кто знает, что такое – увидеть солнце, когда с зарёю поднялся на-гора, тот поймёт.
За этот труд и были у шахтёров добротные дома... Был хлеб на столе, и – к хлебу было...
И – так запросто:
- Сань!.. Серёжки в магазине видела.
- Понравились? Завтра, Танюша, поедем и купим.
За труд шахтёрский – так и было.
Труд любой нелёгкий.
Вот только если в лаве толщина угольного пласта меньше метра, то шахтёр – всю смену – уголёк рубит согнувшись в три погибели или на коленях.
Усталость усталости – рознь.
И есть несравнимое.
К этому – взрывы метановоздушной смеси, внезапные – непредсказуемые – выбросы угля с метаном, или вдруг вода хлынет в выработку...
На глубине в километр и больше – не в степи... и не в кабинете.
Потому, если серьги Танюше понравились, – завтра поедем и купим.
А Танюша и глаз не смыкала, когда её шахтёр в ночную уходил...
И молилась Танюша, даже если молитв не знала, когда летели по посёлку к шахте горноспасательные машины...
Бывало, месяцами сидела в больничной палате – рядом с шахтёром своим, своей единственной любовью, без которой не жить.
Так и было: жили, любили... детей рожали.
Хоть уже сколько лет и витало над степью холодное и равнодушное безвременье, по весне воронцовыми лепестками полыхали склоны балок, сизо-зелёными волнами колыхалась молодая полынь, кружила голову горьковатой нежностью, на берегу цвели дикие яблони и груши, ласково звенела вода в криницах... Спелыми абрикосами повторялось лето... И листопад повторялся – кленовыми звёздами над рекой. И снежинки укрывали терриконы невесомыми белыми кружевами.
Научились жить и в этом безвременье.
Давали стране – ???.. – угля из самовольно выкопанных копанок.
Научились не только добывать уголь, но и продавать его – за бесценок: всё ж деньги... Не на серьги Танюше, – на хлеб... И на тёплую кофту. На школьные тетрадки-ручки-пеналы. Да крышу подремонтировать.
За бесценок...
И – знали, что становится донбасский уголёк большими деньгами. В карманах тех, кто и не представляет, как он, уголёк, добывается...
За этими копанками вместо шахт не заметили, как с телеэкранов исчез русский язык.
Сквозь усталость – мол, да ладно!.. Что мы, – украинского не поймём. Вон как бойко пятиклассница Полинка учит математику! Ну, не угол, а кут. Не сложение, а додавання, не вычитание, а виднимання... Ну, вись – вместо оси, дриб – вместо дроби. Растояние – видстань.
Не китайский же.
На поселковой гулянке – провожали в армию старшего Калмыковых – кума Надия-Надежда песню затянула:
-Цвитэ тэрэн, цвитэ тэрэн,
Та й цвит опадае...
Хто з любовью нэ знаЕться, –
Той горя нэ знае...
Ну, и как не подпеть куме Надюхе!
Что непонятного: тёрн цветёт... и цвет опадает. Кто не знает любви, – тот и горя не знает.
Всех-то и дел.
И поймём, и споём, – про любовь и про цветущий тёрн.
Это ещё не беда...
Лишь тревога – смутным предчувствием беды... Вдруг оказалось, что не деды-прадеды – герои былых времён... а те, с кем они сражались.
Так что мы, – дедов-прадедов не отстоим? Предадим свою память и честь?
А когда придёшь домой со второй смены... Танюшка в полурасстёгнутом халатике бегает от плиты к столу, подаёт тебе любимые вареники с картошкой, до золотистой корочки поджаренные, – как ты любишь... Вареники у Танюхи – немыслимо вкусные... и там, в шахте, таких и хотелось: угадала Танюшка...
Вареники вкусные...
Только от полурасстёгнутого халатика и чуть растрепавшихся Танюшкиных волос заливает тебя сладким жаром... и нет ничего сильнее желания взять её на руки, отнести в спальню...
И нет ничего сильнее нежности.
А потом, уже под осень, Танюшка прижмётся к твоей груди... и в её дыхании расслышишь: я беременная...
А оказалось, что это не любовь.
Когда следствием нежности... и желанных ласк на свет появляется родная-родная кроха, и у крохи твоим повторением – глаза и брови, – это вовсе не любовь, оказывается. В мире уже давно знают про какую-то истинную... неизвестно от чего свободную, неизвестно от чего раскрепощённую любовь, – от которой не рождаются дети.
О новых героях, о новой любви гордо верещали ведущие каких-то грязных и липких, жутких телешоу – на мови. Причём мова эта тоже была новой – не той, на которой пелось про то, что цвитэ тэрэн...
Андрею Александровичу выговор этот напоминал городок, где он служил... И ЮркО Стэцькив со своей сворой так разговаривали.
Впрочем, телевизор выключали – смотреть и слушать там было нечего... да и некогда.
Лишь поздней осенью мужики стали собираться у шахты. Подолгу курили, хмуро обменивались новостями из киева. Вопросительно посматривали на Савельева: у него старший, Андрей, военно-морское окончил в Севастополе, там и служит – уже капитан третьего ранга. Должно быть, побольше нашего знает?
Савельев немногословно отвечал:
- Служит, и служит. Севастополь – не киев.
Больше всего они с Любашей переживали за Андрея. Серёжка здесь работает, на шахте. Артём, хоть и учится в горном институте, домой приезжает каждый выходной.
А Севастополь – и недалеко будто бы...Чуть больше полсуток езды. Да не всякий раз поедешь.
Невесту Андрей в Севастополь отсюда увёз, из Верхнелуганского. Женился на Анюте Большаковой – они ещё со школы дружили, и ждала Анютка, пока Андрей отслужит на флоте. А он курсантом стал. Уже на последнем курсе свадьбу сыграли – здесь, в посёлке. И уехали в Севастополь. Аня педагогический окончила, в школе работает. Мать с отцом ездили в Севастополь, когда у Андрея с Анютой двойняшки родились.
Серёжка тоже женился – на Машеньке Сотниковой, однокласснице.
В посёлке удивились: вроде бы и любви не было заметно... И свадьбу Сергей не захотел – сказал, что просто распишутся. А через четыре месяца Данька у них родился.
Малый, Артём, тоже с подружкой, Настей Щегольковой, в институте учится, – вместе домой приезжают. Теперь Полинка ждёт их свадьбы: очень хочется девчушке, чтоб Артёмкина Настя невестой была – в белом платье, и чтоб фата – обязательно!
Зимой предчувствие беды усилилось.
Новости из Крыма шахтёры одобряли: речь шла о возвращении... Значит, о победе – над каким-то чужим торжеством. Торжеством этим – перемогой какой-то – киев сумасбродно упивался ещё с ноября. В дыму от зачем-то горящих на площади шин.
В конце зимы Полинке исполнилось десять лет.
Продолжение следует…
Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6
Первая часть повести Вторая часть повести
Третья часть повести Четвёртая часть повести
Пятая часть повести Шестая часть повести
Навигация по каналу «Полевые цветы»