Найти тему
Елизавета Найт | Писатель

- Чем приправлено это мясо? - Это чеснок и розмарин, - отвечаю хозяину. И только после этого замечаю удивлённо вскинутые брови матери

- Кажется, у вас что-то горит! - говорю пожилой женщине, что бестолково суетиться на кухне.

Морщусь от резкого запаха гари.

За несколько дней, что я живу здесь, понимаю, что кухарка из нее никакая.

- Господи, - Антонина Леонидовна взмахивает руками и бросается к духовому шкафу.

Поздно. Ужин безнадежно испорчен. На противне лежат порядком обгоревшие кусочки картошки и мяса.

- Что делать? Что же делать? – причитает женщина.

- Я могу помочь?

Она смотрит на меня с сомнением.

- Только если приготовишь новый ужин, - она переводит взгляд на часы, - за час!

Оглядываюсь в поисках кухонного фартука.

- Приготовлю!

Ровно через час на столе стоят два салата, картофельная запеканка и жаренное с травами мясо.

Мы с Антониной Леонидовной подхватываем подносы и спешим в столовую.

Полотенце порхает в моих руках, доводя тарелки до совершенства. Кухарка помогает мне правильно разложить приборы. Боже, зачем их столько?

Раскладываю салаты и замираю.

По спине пробегают мурашки. Легкие неожиданно начинают гореть от нехватки воздуха. И снова появляется странное ощущение чьего-то незримого прикосновения к моей коже.

Сначала открытая шея, лопатки, легкое касание взглядом талии и бедер.

За взглядом следует обжигающе горячая волна. Это он!

Вспыхиваю словно свечка. Щеки заливаются румянцем. Я хочу сбежать, но ноги словно приросли к полу.

В комнате воцаряется идеальная тишина. Сглатываю.

Кухарка судорожно приседает, что-то бурчит и неуклюже пятиться к выходу.

В столовую вплывает Милана в вечернем платье. Она времени зря не теряла.

Ее каштановые волосы уложены в высокую ракушку, на лице яркий макияж, а стройное тело обтягивает темно-синее платье.

- Свободна, - небрежным жестом она отпускает меня.

Я опускаю взгляд вниз, лишь бы не встречаться с грозными и манящими черными глазами хозяина. Сама не знаю, чего боюсь больше: его властности или его интереса ко мне? А в том, что он есть, я почти уверена.

Торопливо бегу к выходу из столовой.

- Останься, - гремит короткий приказ. Замираю.

Зачем? Что я уже успела натворить? Быстро перевожу взгляд на Милану. Она с безразличным видом потягивает вино.

- Мария, - гремит голос хозяина, – раскладывайте ужин.

Закусываю губу и пытаюсь аккуратно разложить картофель и мясо по тарелкам.

Выходит плохо. От страха дрожат руки. Щипцы для мяса соскальзывают, роняя стейк обратно на блюдо. Веер маслянисто-пряных брызг художественно ложится на скатерть.

- Мария! – строго одергивает меня Милана.

Дышу урывками. В глазах темнеет, а кровь шумит в ушах.

Крепче сжимаю щипцы, но от этого они только сильнее дрожат.

Не успеваю подхватить кусок мяса, как на мою руку ложится тяжелая мужская рука.

Вскрикиваю от неожиданности.

- Простите, - шепчу едва слышно.

- Достаточно, - говорит хозяин. Его голос гремит, но в нем нет ни угрозы, ни злости.

Длинные пальцы быстро и практически невесомо скользят по моей руке, выхватывают щипцы.

Он сам накладывает мясо себе и Милане.

А я стою на месте, не смея пошевелиться.

Кожа, которой он касался, горит огнем. От пальчиков, через кисть, предплечье и плечо к самому сердцу несутся десятки, нет, сотни электрических импульсов.

- Мария, - женский голос заставляет меня вздрогнуть. – Не стой у стола. Твое место позади хозяина.

Я киваю и быстро отхожу.

Ужин продолжается. Марат Азатович… Какое странное имя. Кто он? Дагестанец? Азербайджанец? Татарин?

Милана и хозяин говорят о работе и только о работе. Никакого кокетства, никаких ухаживаний. Хотя я очень сомневаюсь, что такой человек, как Набиев умеет ухаживать.

Поэтому вечернее платье и макияж Миланы выглядят крайне странно и неуместно. Но что я знаю о ней?

- Чем приправлено это мясо? – хриплый бас вырывает меня от размышлений. – Кинза?

- Это чеснок и розмарин, - тихо отвечаю хозяину. И только после этого замечаю удивленно вскинутые брови матери.

Черт! Вопрос был адресован не мне!

Я не должна была лезть в хозяйский разговор.

С тревогой смотрю на массивную шею и широкую спину хозяина. Под белоснежной рубашкой напрягаются натруженные мышцы, натягивая ткань. Неторопливо он крутит между пальцами вилку.

- Мария, позовите кухарку.

Я вылетаю из столовой и несусь на кухню.

Едва успеваю сказать кухарке, что ее зовет хозяин, как вижу панический ужас на ее лице.

- Вот так помощь, - ворчит она и несется впереди меня в столовую.

- Антонина Леонидовна, - нас встречает властный ледяной голос хозяина. – Сегодня вам удалось меня удивить.

Женщина молчит.

Марат Азатович не смотрит на нас, продолжая крутить между пальцами вилку. Милана откидывается на стуле и смакует вино.

- Вы сегодня превзошли себя. Картофель в меру пикантный, а мясо тает во рту.

Он переводит взгляд на кухарку. Та кивает в ответ.

- Признайтесь, вы где-то заказали ужин? – его темные глаза сужаются.

Власть и сила волнами расходятся от мужчины. Я не решилась бы ему лгать.

- Что вы, Марат Азатович? - кудахчет кухарка. - Я все сама, все сама.

- Отлично, - хозяин расслабляется, накалывает на вилку кусочек мяса и отправляет в рот. – Божественно. Чем вы его приправляли?

- Как всегда, - голос женщины едва уловимо дрожит, – хмели-сунели.

Огромный кулак обрушивается на стол.

Столовая посуда и приборы жалобно звенят.

Вздрагиваю, втягивая голову в плечи.

- Черта с два! Это чеснок и розмарин! Я не терплю, когда мне лгут, ясно? – в грубом голосе отчетливо слышится раздражение.

Молча киваю головой, не смея поднять глаза.

Милана едва заметно улыбается. В ее глазах отражается удовлетворение.

- Это всем ясно? – низкий раскатистый рык заставляет всех вздрогнуть.

- Да, - в унисон отвечаем мы с кухаркой.

- Милана? – замечаю, как недобро горят глаза хозяина, когда он переводит их на мою мать.

- Я? Да, конечно, - улыбка моментально слетает с ее губ.

- Отлично, - Марат Азатович поворачивается к нам. – За ложь положено наказание. Ты – уволена!

Делаю судорожный вдох. Сердце болезненно сжимается в груди. Поднимаю взгляд и замираю.

Черные бездонные глаза смотрят на меня. Оценивают, следят за моей реакцией.

***

Распахиваю глаза. Секунду не могу понять, кто я, где я и что мне надо делать? Куда бежать?

Рывком сажусь в постели.

Небольшая светлая комната. Через шторы проскальзывает лучик скупого осеннего солнышка.

Поворачиваю голову из стороны в сторону, стараясь сбросить видения.

Вспоминаю вчерашний вечер: ужин, увольнение кухарки и тяжелый взгляд черных глаз.

Подскакиваю и несусь в ванную.

Солнце! За окном уже встало солнце! Я проспала!

На весь марафет у меня уходит не более двадцати минут. На ходу затягиваю волосы в высокий хвост и приглаживаю закрытое черное платье ниже колен.

Очень быстро перескакиваю со ступеньки на ступеньку, при этом стараясь не шуметь.

Дом встречает меня гробовой тишиной. Абсолютной и полной.

Отваживаюсь постучать к Милане. Несмелые удары моего кулака о дверь тяжелым эхом разносятся по большому дому.

Резко оглядываюсь на ЕГО комнаты. Но все по-прежнему тихо.

Стучу еще раз, смелее. Эффект тот же.

Дергаю ручку.

- Можно? – слова застревают у меня в горле от роскоши и беспорядка.

В комнате хозяина и Миланы я еще не была.

Несколько дней мы с Антониной Леонидовной старались навести порядок в домике для прислуги, где после окончания стройки этого великолепного дома валялся весь рабочий инвентарь.

Захожу в комнату. Королевских размеров кровать оставлена в беспорядке, ночная сорочка мятой тряпкой валяется на полу. На тумбочке рассыпаны украшения. Огромный шкаф, размером со всю нашу с папой хрущевку, распахнут. Внутри творится форменный ад.

Отдергиваю тяжелые портьеры.

Вздыхаю. Милана никогда не отличалась аккуратностью. Откуда ей взяться теперь?

Подхватываю разбросанные вещи и закидываю их в большую корзину. Все, что было на полу, отправляю в стирку. Остальное быстро раскидываю по полкам. Наведением идеального порядка займусь позже.

Примерно то же самое ждет меня и в ванной. Плюс грязные разводы на раковине и длинные волосы в сливе.

Я быстро заканчиваю с комнатой матери и двигаюсь к ЕГО комнате.

Несмело поднимаю руку. Пульс бьет по вискам. Стучу и замираю. Страх и странное предвкушение сковывают меня.

Ответа нет.

Я стучу громче. Сжимаясь внутренне, боясь и надеясь, что услышу раскатистый бас.

Ответа нет.

Толкаю дверь.

Пусто.

Его комната разительно отличается от комнаты матери.

Светло-серые стены. Темная, добротная мебель, способная выдержать вес его массивного тела. Быстро пробегаюсь взглядом по шкафу, тумбами и огромной кровати. Никаких лишних аксессуаров, только самое необходимое.

На фоне роскоши и богатства остальных комнат спальня хозяина выглядит аскетично.

Нет, не дешево. Я уверена, что массивная кровать темного дерева с полированными резным изголовьем стоит целое состояние.

На удивление она заправлена. Пусть не идеально, но все же.

Распахиваю тяжелые шторы и приступаю к уборке.

Прохожусь тряпкой по всем поверхностям и замираю, услышав шорох под ногами.

На мягком ковре валяется смятая тысячная купюра, наверное, выпала. Поднимаю ее и кладу на комод.

Подхватываю с кресла вчерашнюю рубашку и замечаю рассыпанные по сиденью монеты. Сгребаю их и раскладываю на комоде.

По ходу уборки по комнате то тут, то там натыкаюсь на разные мелочи и мятые купюры: золотые запонки, заколки для галстука, пятьсот рублей, тысяча, две.

Собираю вещи по полу, извлекаю из-под ковра и тумбочек.

Складываю все в передник и несу к комоду.

Надо же, как богатые люди не замечают пропажи дорогих по сути вещей. Словно это пустяк, мусор.

Странно. Набиев оставил после себя впечатление внимательного к деталям человека, хваткого, не желающего разбрасываться своим, даже в мелочах…

Останавливаюсь как вкопанная. Отвратительная догадка пронзает меня.

Марат Азатович по своей сути очень внимательный, педантичный человек. Чтобы это понять, не обязательно близко знать его. Стоит только увидеть его спальню.

Резко оборачиваюсь и обвожу комнату внимательным взглядом. Везде чисто. Нет ни брошенных носков, ни галстуков, ни ремней.

Горько усмехаюсь про себя.

Отвращение и обида обжигают меня, горечью разливаясь в груди.

Это проверка! Мерзкая, грубая, оскорбительная проверка!

Он специально разбросал эти вещи, желая узнать, падка ли я до «бесхозного».

Выкуси!

Первый мой порыв – обернуться в поисках камеры, а я уверена, что она есть, и показать туда средний палец!

Но здравый смысл успевает остановить меня!

Не надо, Маша. Мне нужна эта работа и деньги этого морального урода тоже нужны!

Запихиваю гордость глубже и демонстративно раскладываю найденные богатства на комоде. А после громко хлопаю дверью!

Конец третьей главы. Глава 4.

Пролог, Глава 1, Глава 2,

Еда
6,93 млн интересуются