Не сбылось…
Лишь сейчас призналась себе Анюта, как ей хотелось, чтоб Владимир пришёл на берег… Помнила, как быстро он взглянул на неё, когда батянечка велел ей домой идти, – помочь маманюшке бельё выполоскать…
От слов его ласковых и плакать хотелось, и… к самому небушку взлетала от счастья:
- Что ж ты убегаешь… что ж прячешься от меня, Анютонька? Либо обидел я тебя чем? Прости, коли так… А я вот… думаю о тебе, – каждый день. Так хотелось увидеться с тобою…
Почему же не пришёл на берег?..
Анюта подняла корзину, пошла по тропинке наверх, – в этом месте крайние огороды полого спускались к берегу.
Владимир закурил. Достал из нагрудного кармана последнее Лизонькино письмо. Пробегал глазами ровные строчки, хотел думать о Елизавете Григорьевне… а представить её не смог, – потому что неожиданно отчаянно и горько думал про Анютку:
- Хоть бы выросла скорее… Чтоб шестнадцать исполнилось… И чтоб отец с матерью жениха ей нашли… да замуж выдали.
Глафиру Кондратьеву встретил, когда возвращался на шахту. Глаша заступила ему дорогу, – будто нарочно ждала его. Подошла вплотную, – так, что беззастенчиво прикоснулась к нему грудью. Улыбнулась:
-Здорово дневали, Владимир Михайлович!.. Как же хорошо, что повстречала я Вас на дорожке этой!
-И что же хорошего, Глафира Филимоновна? У Вас ко мне какое-нибудь дело?
- Мне каждая встреча с Вами желанна…
Владимир чуть свёл брови. Глафира заторопилась:
- А дело – да… Дело у меня к Вам – ну, никак неотложное, Владимир Михайлович. Без Ваших инженерных умений мне – ну, никак не обойтись!
Владимир усмехнулся:
-Что, – решили, Глафира Филимоновна, у себя в огороде шахту угольную выкопать?
- Насчёт шахты – я непременно подумаю, – пообещала Глаша. – А пока – мне бы печь переложить. Уж такая она у меня своенравная! Нынче раскапризничалась, – коптит-дымит безудержно. А без печи, известно, – и щей не сварить, и пирогов не ипечь… Вы с чем пироги любите, Владимир Михайлович?
Понятно. Для Глаши одинаково: что печник, что горный инженер угольной шахты… А что?.. И там, и там – уголь.
А у Владимира крёстный – печник. Все печи в окрестных деревнях сложены его руками. В детстве крёстный часто брал его с собою, когда кому-то приходилось класть или ремонтировать печь:
- Присматривайся, Володюшка. Пригодится.
Володе очень нравилось, когда растапливали сложенную крёстным печь, и хозяйки радовались чистому и жаркому пламени…
-Зайду, Глафира Филимоновна.
Глаша стряхнула какую-то травинку с форменной фуражки инженера, томно прикрыла глаза:
-Ох, как же я буду ждать Вас, Владимир Михайлович!..
И – правда: что ж за жизнь, коли печь дымит… Ни щей, ни пирогов…
Во дворе Анюта развешивала бельё. Случайно взглянула на дорогу, что к шахте вела. Глафира как раз поднялась на цыпочки, заботливо отряхнула фуражку инженера… И снова прижалась к нему своей высокой и красивой грудью.
У Анютки от обиды задрожали губы… И ясное небушко вдруг потемнело.
Дома Глафира первым делом метнулась в погреб: там у неё, как полагается, на полочке стоял бутылёк с терновкой… Достала бутылёк, плеснула в чашку: хороша терновочка! И сладка, и крепка… А уж хмельная! Голова вмиг закружилась.
Владимир Михайлович слово сдержал: зашёл к Глафире на следующий день, к вечеру. Кивнул хозяйке, осмотрел печь. Постучал по стенкам, к чему-то прислушался. Взглянул на Глафиру, укоризненно головою покачал:
- Чистить надо, Глафира Филимоновна. Печь – она уход любит.
Глаша невзначай расстегнула верхнюю пуговицу на кофточке, делано удивлённо протянула:
- Даа что Вы говориите, Владимир Михайлович… Уход, значит, любит… Прямо как женщина…
- Я вот почищу сейчас печку твою, Глафира Филимоновна, а ты потом соблюдай её в порядке, не ленись.
Глафира тем временем собрала на стол: сбегала в огород, – набрала молодых огурчиков, порезала хлеб и сало, поставила незатейливые рюмки – без ножек, из толстого стекла. Из комода чистое полотенечко достала:
- Умоетесь, Владимир Михайлович? А то у Вас сажа, – вот здесь. – Глафира медленно провела ладонью по виску инженера. – И вот здесь ещё, – коснулась его шеи.
Владимир вышел к колодцу, снял рабочую косоворотку. Чуть покраснел, – почувствовал, как Глаша затаила дыхание. А она поливала ему на руки – из резного деревянного ковша. Когда подала полотенце, прижалась на минуту к его голой груди. Пригласила за стол:
-Отведайте моей терновочки, Владимир Михайлович. Нынче уж вечер, на работу не идти. Можно и выпить, – стопку-другую.
- Спасибо, Глафира Филимоновна. Пойду я, – мне ещё в контору зайти надобно. Чертежи взять.
Глаша налила полную – через край – стопку терновки. С улыбкою поднесла Владимиру:
- Ну, – хоть на дорожку. Пока – в контору… Да пока за чертежи Ваши сядете, – всё и выветрится, как и не пили. Что ж, – обидеть меня, хозяйку, хотите?.. Уж как я благодарна Вам за печь-то! Завтра же пирогов напеку. Вы с чем любите? С капустой? Может, – с грибами?.. С вишнями? Либо ватрушки сладкие Вам больше по душе?
Чем-то родным повеяло от Глафириных слов… Вспомнил Владимир маманины пироги… Давно дома не бывал. Взял из Глашиных рук стопку, выпил терновку до дна:
- Хороша, Глафира Филимоновна.
Глаша тут же налила ему вторую. И себе налила:
-Коли Вам понравилась терновочка моя, дозвольте, Владимир Михайлович, и я с Вами выпью стопочку. А Вы за стол-то присядьте. Сальце вот… Непременно понравится Вам.
Владимир покосился на миску с порезанным салом: и правда, красивое, – бело-розоватое, с мясной прослойкой… И огурчики аппетитные. Дел нынче много было, и про обед инженер Колядин забыл.
А Глаша поближе подвинула хлеб, улыбнулась:
- Без третьей-то как… Не годится, Владимир Михайлович. Не по-нашему это.
А после третьей в груди разлилось тепло… И от тепла этого словно таяла какая-то тайная усталость – не от работы, не от шахты… Оттого, что… ласкал Анютку лишь во сне, была эта усталость…
Потом сам налил, – и себе, и Глафире…
Чистые Глашины наволочки и простыня с широкими кружевами по краям пахли чабрецом и мятой. И… словно взлетаешь в немыслимую высь… и стремительно срываешься вниз… Глаша шептала:
- Ох, как сладко, Володюшка!.. Как же… сладко! – Не сдерживала тихого стона: – Ещё…
Через три дня Владимир зашёл спросить, – не дымит ли печка… И снова остался у Глафиры до рассвета.
… Юбку-то, смотрю, ушивать придётся, – мать окинула Анютку внимательным взглядом. – Того и гляди, – ветром тебя унесёт. – Сдержала вздох: – Рассказывай. Отчего сегодня снова не обедала, не ужинала? И не спала, – до самой зорьки?
Хотя – что рассказывать… Матери и так всё ясно. А Анютка прижалась к ней, чуть слышно стыдливо призналась:
- Ой, маманюшка… Не хочется ничего… Ни есть, ни пить… ни спать. Лишь его… видеть.
Татьяна Алексеевна приподняла дочкино лицо:
- Это ты… про инженера?
- Про него, маманюшка рОдная… Пройдёт он… а у меня сердце так и забьётся…
Мать помолчала. Строго сдвинула брови:
- Нечего тебе думать о нём. Забудь его, Анюта.
Анютка замерла…
- Забыть?.. Мне без него, маманюшка, ровно дышать нечем…
- А я сказала тебе: не смей думать о нём!
- Маманюшка… Отчего мне не думать о нём?
- Отчего?.. А ты не понимаешь? Оттого, что не нужна ты ему.
- Не… нужна?.. Маманюшка!.. А он так смотрит на меня… что у меня коленки подкашиваются… И слова такие… говорил мне…
- Слова?.. Успел уж! Когда же?.. С этого дня – ни ногой на шахтную конюшню! Вот ещё что отец скажет, когда узнает, о чём ты с инженером разговариваешь… да какие слова он тебе говорит!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»