Владимир пробегал глазами красивые и чёткие Лизонькины строки, и – будто не читал, а слышал её голос… Здесь, в посёлке, на шахте, он был счастлив, – оттого, что по его проекту сооружается шахтная система водоотлива. До рассвета засиживался над разработкой другого важного проекта – по вентиляции горных выработок. И уж совсем по-мальчишески был счастлив, когда мужики обращались к нему вот так: Владимир Михайлович.
Перед спуском в забой шахтёры обычно собирались чуть пораньше: новостями переброситься, покурить, – чтоб в шахте-то не так тянуло к самокрутке, потому как из-за рудничного газа под землёю не покуришь – от одной искорки взорваться может.
Недавно Владимир услышал, как старый забойщик, Пантелей Савельевич, сказал мужикам:
-А он, инженер-то, обушок в руках держать умеет. Вчера, считай, всю смену со мною рядом уголёк рубил. Я всё посматривал на него: надолго ли дыхания хватит… А он – ничего, дышал ровно. Лишь пару раз лоб рукавом вытер.
Тимофей Просвирин пыхнул густым дымом:
- А и что оно за инженер, коли не знает, как с обушком-то обойтись. Присылали нам такого, – было. Месяца не прошло, как ветром его сдуло. Никто и имени его не вспомнит.
После той смены всё-таки пошатывало… И в глазах темнело. Но это и было счастье.
И по-прежнему продолжением этого счастья представлялась Владимиру Лизонька. Без неё счастью словно не хватало цвета, – а хотелось, чтоб оно было ярким, чтоб сияло здешними степными тюльпанами, пламенело воронцовыми лепестками…
А ещё хотелось показать Лизоньке ковыльную бескрайность, степную криницу, склоны балки в зарослях душицы и зверобоя. Рассказать бы ей местную легенду про Иванов курган, про то, как откликнулся он слезам жены солдатской, как сберёг любовь Ивана и его Евдокии…
Как-то припозднился Владимир к обеду. Устало сбросил рубаху – умыться во дворе, у колодца. Марфа Егоровна вынесла ему чистое полотенце, сочувственно головою покачала:
- Заработался, соколик. А щи-то у меня стынут.
- Заработался, – виновато согласился инженер Колядин. – Новую паровую машину устанавливали нынче, Марфа Егоровна.
-Садись-ка за стол.
Лишь когда миска опустела, поднял Владимир глаза:
- Спаси Христос, Марфа Егоровна. Щи у Вас – и царь таких не ел.
-Так давай-ка добавлю тебе, милый, – ежели хороши.
- Можно, – кивнул Владимир.
Марфа Егоровна присела напротив:
- Это ты сейчас говоришь, – хороши. А найдёшь себе хозяйку, – она больше меня угодит тебе своими щами.
Ей просто очень хотелось разузнать, есть ли у инженера невеста.
Владимир отчего-то покраснел… Маманя дома тоже так говорила: мол, женишься, – и всё, что б ни приготовила жена, вкуснее материного покажется.
До сих пор ему как-то и в голову не приходило, что Лизонька не умеет готовить щи…
-Если и женюсь, то всё равно буду рад, если Вы, Марфа Егоровна, останетесь в моём доме, – щи варить.
-Что так? – грустновато и ласково усмехнулась Марфа Егоровна. – Либо такую присмотрел, что рученьки очень уж белы?
Владимир часто представлял, как они с Лизонькою гуляют по склонам балки, – ему даже снилось однажды, как он подхватил Лизу на руки, как счастливо кружил её среди цветущих ромашек… А теперь ровно вину свою почувствовал перед нею: можно ли привезти сюда Лизоньку, оторвать её от всего, к чему привыкла она с самого рождения… Поселить её в этом маленьком домике – после отцовского дома вблизи набережной Невы?..
И представить Лизоньку здесь,– в её самых красивых платьях, – становилось всё труднее.
Но письма от Лизы приходили часто, и в эти дни верилось, что она всё же приедет к нему…
Как-то Владимиру потребовалось осмотреть несколько мелких шахт: по берегу речки их самовольно копали местные крестьяне, рубили уголь для своих нужд и для продажи. Шахты были неглубокими, – до десяти саженей. Понятно, что копались они без соблюдения каких-либо инженерных правил, а потому представляли собою немалую опасность: бывали обрушения угля и породы, подтопления, к тому же мужики курили в шахте, – как следствие, происходил взрыв гремучего газа. Ещё чаще были случаи отравления рудничным газом. (Гремучий, или рудничный газ, – так в старину называли метан, – примечание автора). В общем, был у инженера Колядина план: убедить мужиков в необходимости объединить их копанки с главной шахтой здешнего угольного рудника. (Копанка – так на Донбассе называется нелегальная кустарная шахта, – примечание автора).
Но крестьяне неохотно вступали в разговор, чаще отмалчивались, а на слова Владимира об опасностях взрывов и обрушений угрюмо и скупо бросали:
- На всё Божья воля.
Владимир понимал мужиков: дело рискованное, но доход от продажи угля был не лишним.
В посёлок возвращался уже после полудня. Всколыхнулся горьковатый запах прибрежной мяты – так бывает перед близким дождём. Владимир оглянулся на потемневший от туч Иванов курган: точно, – не миновать дождя. И тут же по листьям лопуха застучали сильные светлые капли. Вспомнилось Владимиру, с каким восторгом они, деревенские мальчишки и девчонки, бегали под дождём. Ему и сейчас неудержимо захотелось снять ботинки, засучить брюки и так идти по берегу до самого посёлка…
Но тут он увидел девчонку. Она стояла под большущим дубом, прижалась спиною к могучему стволу. Владимир не сразу узнал её: сейчас она была с распущенной косой, и потемневшие от влаги волосы укрывали её почти до пояса. Ну, разве ж к лицу горному инженеру – оставаться перед девчонкой босиком и в засученных брюках… Владимир отряхнул рабочий пиджак, шагнул под дуб:
- Приютите… под своим кровом?
Девчонка пожала плечами, а он улыбнулся: это же Анютка, дочка конюха Батальщикова, – та девчонка, что у шахтной конюшни криничной водою поила раненого Огонька!
Анюта перехватила его внимательный взгляд, нахмурилась. Быстро откинула за спину тяжёлые волосы, а Владимира бросило в жар: теперь сквозь промокшую рубашку просвечивалась её грудь. Он понимал, что смотреть не надо… и не мог оторвать глаз от крошечных сосков. Анютка уже пожалела, что отбросила назад волосы, растерянно и испуганно прикрыла грудь ладошками. Владимиру стыдно стало за свой взгляд. И девчонку пожалел: вон как испугалась…
- Замёрзла? – Снял пиджак, – всё же он не так промок, как Анюткина рубашка, набросил ей на плечики.
Анюта благодарно взглянула на него:
- Так – не замёрзла.
А Владимир замер: это что ж за синева такая, – чистая-чистая, как недавно раскрывшиеся лепестки васильков…
- Что ж ты в дождь-то такой по степи гуляешь?
- Картошку подбивала, – в огороде за речкой.
Анютка немного осмелела: инженер говорил по-здешнему, про Огонька спросил, – идёт ли конь на поправку. Анюта рассказывала, как они с лекарем Парамоном Матвеевичем лечат Огонька, и он уже радуется, когда поселковые ребятишки прибегают к нему и приносят угощение: колотый сахар или посыпанную солью хлебную горбушку.
Небо над курганом посветлело. Анютка подставила ладошку уже редким каплям:
- Домой мне надо.
- Так я провожу тебя. Пойдём?
Анюта покачала головой:
-Я сама. Маманюшка с батей, ежели увидят меня с Вами, ругать станут. – Сняла пиджак, улыбнулась: – Спаси Христос, – согрелась.
Владимир смотрел, как она поднимается по тропинке, и отчего-то было так жалко, что она уходит… Дождёшься ли теперь такого дождя, – чтоб встретить её снова, про Огонька поговорить…
А пиджак хранил какой-то чистый ромашковый запах. И ещё что-то очень сокровенное, – тёплое, нежное, девчоночье…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16