В практической психологии есть раздел «Нейролингвистическое программирование» (НЛП). Одной из техник НЛП является подстройка и ведение или, по-другому, калибровка, раппорт и ведение[1]. Несмотря на то, что НЛП является молодым направлением научной мысли и оттого оно минимально академично, предлагаю, всё-таки, использовать его термины. Причины две.
Первая – в большинстве случаев речь у нас идет о максимальной степени воспитательской запущенности, о неправильном, но все-таки формировании человеческих личностей, которое не является законченным процессом. А не о преступниках. Речь идет о педагогическом воздействии и с этой точки зрения лучше психология с ее терминами, чем оперативное искусство, о котором упоминалось в выводах предыдущей статьи . Хотя принципы одни и те же.
Вторая – после подстройки начинается ведение. И хотя термин «внедрение» предполагает дальнейшие действия, он их только предполагает.
Что такое подстройка и ведение? Речь тут идет, как правило, об одном человеке. Взаимодействуя с ним, необходимо выявить основные характеристики: параметры дыхания, речи, движения, мимики и др. Далее нужно постепенно и незаметно для человека изменить такие же свои характеристики, приближая их параметры к выявленным. Это называется подстройкой. В случае необходимости, после неё начинается ведение, то есть изменение этих параметров в нужную сторону. Например, в сторону более спокойного и уравновешенного поведения или, наоборот, в сторону поведения, более соответствующего воодушевлению.
Мое предложение и экспериментальная уверенность в том, чтобы применять этот термин и метод – «подстройка и ведение» – к группе. А в качестве основных параметров группы («этноса», по Зимичеву) использовать категории, которые описывают иррациональные цели её жизнедеятельности (Истина, Добро, Красота и Справедливость). Кроме этих категорий сюда необходимо добавить еще один важнейший параметр группы – униформу.
С этой точки зрения Макаренко, после осознания бесперспективности попыток слома существующей системы, начал осуществлять подстройку к ней. Подробно и детально мы будем беседовать об этом позднее, сейчас цель состоит в концептуальном понимании.
Имея единение с коллективом по принципу Униформы, он завоевал себе место в иерархии по принципу Истины. А далее «понеслась».
На приезжавших в колонию новых работников ребята смотрели с корыстными целями, соображая, как и когда можно что-нибудь украсть. Макаренко относился к ним примерно так: «делать экономке в колонии было, собственно говоря, нечего, и я удивлялся, для чего ее назначили». Согласитесь, взгляды хоть и не одинаковые, но и не такие уж и разные. Дальше – больше.
«Изодранные пиджаки, к которым гораздо больше подходило блатное наименование «клифт», кое-как прикрывали человеческую кожу» – Униформа (единые термины).
«Самым легким способом было опустошение ятерей (сеть, имеющая форму четырехгранной пирамиды), которые на недалекой речке и на нашем озере устанавливались местными хуторянами» – сначала кражи рыбы из чужих сетей, но скоро начались и другие кражи, в том числе кражи сетей.
Макаренко об этом пишет не мало и признается, что он все знал, но ничего не мог поделать и потому терпел. Другими словами попускал. Заметьте, что это делал лидер иерархической системы (о становлении Макаренко в качестве лидера писалось тут) и дети могли это воспринимать только одним способом – как молчаливое одобрение.
Но уже очень скоро Антон Семенович стал наносить удары по ценностным категориям этноса. Случилось это в тот момент, когда его угощали рыбой, пойманной в украденные сети:
«— Это вам рыба.
— Вижу, только я не возьму.
— Почему?
— Потому что неправильно. Рыбу нужно давать колонистам.
— С какой стати? — покраснел Таранец от обиды. — С какой стати? Я достал ятеря, я ловлю, мокну на речке, а давать всем?
— Ну и забирай свою рыбу: я ничего не доставал и не мок.
— Так это мы вам в подарок…
— Нет, я не согласен, мне все это не нравится. И неправильно.
— В чем же тут неправильность?
— А в том: ятерей ведь ты не купил. Ятеря подарены?
— Подарены.
— Кому? тебе? Или всей колонии?
— Почему — «всей колонии»? Мне…
— А я так думаю, что и мне и всем. А сковородки чьи? Твои? Общие. А масло подсолнечное вы выпрашиваете у кухарки — чье масло? Общее. А дрова, а печь, а ведра? Ну, что ты скажешь? А я вот отберу у тебя ятеря, и кончено будет дело. А самое главное — не по-товарищески. Мало ли что — твои ятеря! А ты для товарищей сделай. Ловить же все могут.
— Ну, хорошо, — сказал Таранец, — хай будет так. А рыбу вы все-таки возьмите.
Рыбу я взял. С тех пор рыбная ловля сделалась нарядной работой по очереди, и продукция сдавалась на кухню».
Вот что пишет по этому поводу А.М. Зимичев:
«Если категория Истины ослабевает, может начаться процесс разложения этноса…»
и еще:
«Категория Истины дает жизнь зарождающемуся этносу, она же (в случае ее разрушения) предопределяет гибель этноса».
Пройдясь пытливым взглядом только по одному этому отрывку из "Поэмы", можно понять многое. Во-первых, атакуется Истина. По Макаренко выходит, что «Кто силен, тот и прав» уже не работает. Вместо этого начинает работать что-то другое, такое, которое по крайней мере в некоторых ситуациях делает правым… слабого!
Если категория Истины атакована, то, во-вторых, ослабевает категория Справедливости. Макаренко обосновывает и доказывает несправедливость изначально задуманного поступка.
Кроме того, отказ Макаренко вводит новое понимание категории «Красота». То, что сделал Таранец, принеся лидеру, вожаку долю добычи и считая это красивым поступком (мог бы и не приносить) вожак неожиданно счел совершенно некрасивым. И, в такой логике, его собственный поступок – отказ от еды – оказался красивым.
Зимичев считает, что этнос (коллектив) начинает формироваться тогда, когда иррациональные цели (самосохранение, продление рода, иерархическое лидерство и др.) оформляются совершенно конкретными понятиями четырех основных категорий. Макаренко, разрушая то, как были "окрашены" иррациональные цели старыми категориями, окрашивает их в совершенно иные, новые тона. В этот момент начинается стройка нового коллектива.
Но это лишь начало. У нового коллектива есть новые, более привлекательные (иначе от старых бы не отказались) категории. Есть лидер, способный эти категории оформлять и защищать. Постепенно выстраивается иерархическая структура – «под» лидером (или вокруг него) появляются активные члены нового этноса, вокруг них свой круг приближенных и так далее. Но на развалинах старого этноса еще существует вершина его иерархической системы – прежние лидеры. И совершенно понятно то, что они не хотят выпускать из рук власть, дающую раньше столько привилегий.
С этого момента начинается длительное противостояние с этими остатками старой иерархической лестницы. Новый коллектив еще слаб. Его члены не готовы к открытому противостоянию с бывшими лидерами прямо сейчас. И Макаренко берет все на свои плечи. Пробуя добиться помощи от молодого коллектива он понимает, что в нем еще не до конца разрушены прежние категории. Например, ему отказываются выдать вора, укравшего деньги из кабинета заведующего. Отказ объясняется просто – «так нельзя». Это действия прежней категории Красоты.
Не имея возможности выявить «контрреволюционеров» из числа лидеров бывшего коллектива, Макаренко продолжил заниматься оформлением категорий. Личным примером, совместной работой, разъяснением и советом формировал он в колонистах нужный взгляд на вещи и ждал. И момент настал. После очередной кражи, которая, как сказали бы сейчас, «вызвала общественный резонанс», главный вредитель был найден.
«Открытие это поразило многих, и прежде всего меня. Бурун с самого первого дня казался солиднее всех, он был всегда серьезен, сдержанно-приветлив и лучше всех, с активнейшим напряжением и интересом учился в школе. Меня ошеломили размах и солидность его действий: он запрятал целые тюки старушечьего добра. Не было сомнений, что все прежние кражи в колонии — дело его рук» – согласитесь, лучшей характеристики для "лидера-контрреволюционера" не найти!
«— А что? А что ты скажешь? Тебя нужно посадить за решетку, в допр посадить! Мы через тебя голодали, ты и деньги взял у Антона Семеновича.
Бурун вдруг запротестовал:
— Деньги у Антона Семеновича? А ну, докажи!
— И докажу.
— Докажи!
— А что, не взял? Не ты?
— А что, я?
— Конечно, ты.
— Я взял деньги у Антона Семеновича! А кто это докажет?
Раздался сзади голос Таранца:
— Я докажу.
Бурун опешил. Повернулся в сторону Таранца, что-то хотел сказать, потом махнул рукой:
— Ну что же, пускай и я. Так я же отдал?
Ребята на это ответили неожиданным смехом. Им понравился этот увлекательный разговор. Таранец глядел героем. Он вышел вперед.
— Только выгонять его не надо. Мало чего с кем не бывало. Набить морду хорошенько — это действительно следует.
Все примолкли. Бурун медленно повел взглядом по рябому лицу Таранца.
— Далеко тебе до моей морды. Чего ты стараешься? Все равно завколом не будешь. Антон набьет морду, если нужно, а тебе какое дело?»
Как только речь заходит о категории прежней Истины (сила, «морду набить»), все стихают, теряются. Но находится «апостол новой веры»:
«Ветковский сорвался с места:
— Как — «какое дело»? Хлопцы, наше это дело или не наше?
— Наше! — закричали хлопцы. — Мы тебе сами морду набьем получше Антона!
Кто-то уже бросился к Буруну. Братченко размахивал кулаками у самой физиономии Буруна и вопил:
— Пороть тебя нужно, пороть!»
Одним из элементов новой Истины является «чувство локтя», взаимопомощь, новая коллективность. Именно «от этой печки плясал» Ветковский, обращаясь к «хлопцам». Только вот потом они, ощутив коллективную силу, едва ли не «съехали» с нового пути. Что интересно, Макаренко указывает нам на то, что правильное решение в соответствии с новыми категориями предложил не он:
«Задоров шепнул мне на ухо:
— Возьмите его куда-нибудь, а то бить будут.
Я оттащил Братченко от Буруна. Задоров отшвырнул двух-трех. Насилу прекратили шум.
— Пусть говорит Бурун! Пускай скажет! — крикнул Братченко.
Бурун опустил голову.
— Нечего говорить. Вы все правы. Отпустите меня с Антоном Семеновичем, — пусть накажет, как знает.
Тишина. Я двинулся к дверям, боясь расплескать море зверского гнева, наполнявшее меня до краев. Колонисты шарахнулись в обе стороны, давая дорогу мне и Буруну.
Через темный двор в снежных окопах мы прошли молча: я — впереди, он — за мной.
У меня на душе было отвратительно. Бурун казался последним из отбросов, который может дать человеческая свалка. Я не знал, что с ним делать. В колонию он попал за участие в воровской шайке, значительная часть членов которой — совершеннолетние — была расстреляна. Ему было семнадцать лет.
Бурун молча стоял у дверей. Я сидел за столом и еле сдерживался, чтобы не пустить в Буруна чем-нибудь тяжелым и на этом покончить беседу.
Наконец, Бурун поднял голову, пристально глянул в мои глаза и сказал медленно, подчеркивая каждое слово, еле-еле сдерживая рыдания:
— Я… больше… никогда… красть не буду.
— Врешь! Ты это уже обещал комиссии.
— То комиссии, а то — вам! Накажите, как хотите, только не выгоняйте из колонии.
— А что для тебя в колонии интересно?
— Мне здесь нравится. Здесь занимаются. Я хочу учиться. А крал потому, что всегда жрать хочется.
— Ну, хорошо. Отсидишь три дням под замком, на хлебе и воде. Таранца не трогать!
— Хорошо.
Трое суток отсидел Бурун в маленькой комнатке возле спальни, в той самой, в которой в старой колонии жили дядьки. Запирать его я не стал, дал он честное слово, что без моего разрешения выходить не будет. В первый день я ему действительно послал хлеб и воду, на второй день стало жалко, принесли ему обед. Бурун попробовал гордо отказаться, но я заорал на него:
— Какого черта, ломаться еще будешь!
Он улыбнулся, передернул плечами и взялся за ложку.
Бурун сдержал слово: он никогда потом ничего не украл ни в колонии, ни в другом месте».
На этом моменте проигрыш прежнего этноса уже можно было считать свершившимся. Однако перед новым, конечно, еще встанет множество проблем. Проблем весьма серьезных, таких, где Макаренко будет вынужден пойти против закона, демонстрируя свою реальную приверженность этносу. Одну из таких проблем Антон Семенович описывает в полной версии «Поэмы», в главе «Сражение на ракитном озере».[2] Тогда пацаны без необходимости и незаконно избили председателя местного хутора с другом и имели стремление поджечь их дом, где те спрятались. Разбирая этот случай вместе со следователем, Макаренко не просто встал на сторону пацанов, он участвовал в составлении и репетиции правдоподобной версии. Которая, между прочим, излишне очерняла в итоге снятого с должности председателя. Конечно, судя по общей картине, которую описал нам Макаренко, председатель сам виноват, а пацаны представлены в более приглядном свете. Но Антон Семенович прекрасно понимает, какие последствия будут у этого случая, если следователь узнает все так, как оно было на самом деле и поступит по закону.
То есть, даже после момента главного перелома, когда прежний этнос с существующими в нем ценностными категориями уже сломлен, возникают случаи, когда эти ценности всплывают. И перед Макаренко встает выбор: следовать логике подстройки и ведения или поступить по закону, перечеркнув всю работу. Доходит до того, что он открыто признается в желании не знать тех поступков своих воспитанников, которые совершаются согласно старой, отживающей свое системе ценностей. Вот что пишет он в главе «На педагогических ухабах» своей «Поэмы»:
«Я начал ловить себя на желании, чтобы все проступки колонистов оставались для меня тайной… Поступок, самый плохой, если он никому неизвестен, в своем дальнейшем влиянии все равно умрет, задавленный новыми, общественными привычками и навыками. Но проступок обнаруженный должен был вызвать мое сопротивление, должен был приучить коллектив к сопротивлению…».
Подстроившись к имеющемуся коллективу Макаренко изо всех сил пытается приступить к «ведению», менять его. Но среди значительных успехов постоянно возникают ситуации, в которых необходимо возвращаться к «подстройке». Таких ситуаций много.
Это и ситуация с поножовщиной, когда нового колониста Чобота пришлось выгнать, и с антисемитизмом, когда один из вновь пришедших колонистов стал одним из его идейных вдохновителей. Были и другие случаи. Сам Макаренко говорит об этом так:
«Приход новых колонистов сильно расшатал наш некрепкий коллектив, и мы снова приблизились к «малине»».
И каждый раз Антону Семеновичу поневоле приходится возвращаться к прежним ценностным категориям, к тем, от которых он так стремится уйти, – он действует с позиции лидера и применяет свойственное лидеру прежнего коллектива насилие.
Когда сам Макаренко и многие его исследователи говорят о единственном случае физического насилия над ребенком, это не является истиной вполне. Чобота Макаренко просто выгнал (хотя тот скоро вернулся), не сумев переломить свойственную этому проповеднику бандитских ценностных категорий линию поведения. Что касается антисемита Осадчего, то в этом случае мы имеем второй пример самого настоящего физического насилия.
Макаренко прекрасно понимает следующее:
«…не сам про себе Осадчий был занятен. На его подвиги взирала вся колония, и многие относились к нему с одобрением и с восхищением. Отправить его из колонии значило бы законсервировать эти симпатии в виде постоянного воспоминания о пострадавшем герое Осадчем, который ничего не боялся, никого не слушал, бил евреев, и его за это «засадили»».
То есть, Макаренко понимал, что ему противостоит очередной лидер старых ценностных категорий, продвигающий их и желающий воссоздать этнос на их основе, заняв в новой иерархической структуре высокое положение. Антону Семеновичу просто пришлось бороться с ним с той лидерской позиции, которую он занял после первого применения насилия. В тот раз случайность, один миг отделял Макаренко от избиения колониста стулом. А уж после того, как кандидат в лидеры на основе прежних ценностных категорий распустил сопли, ни от какого антисемитизма не осталось и следа.
Выводы.
После подстройки к коллективу и занятия в его иерархической структуре одной из лидерских позиций (в идеале – самой высокой) становится возможным достижение основной цели. Технологию данного процесса удобно называть «ведением», она будет подробно раскрываться далее. Ведение коллектива означает постепенную замену основных категорий этноса. На основе новых категорий обязательно начнется процесс формирования новой иерархической структуры, это «встроено» в социальную природу человека. Опираясь на вновь возникающую иерархическую структуру, лидер может демонтировать остатки прежнего этноса – подчинить или изгнать прежних лидеров, изжить элементы прежней Униформы и т.д.
Только после этого станут невозможными поступки, подобные конфликту у «Ракитного озера». А если что-то похожее и будет происходить, то оно вызовет искреннее осуждение всего коллектива, существующего по новым ценностным категориям. В таком случае виновник будет «сдан» без всякого зазрения совести. Кстати, именно такой случай описан Макаренко в конце повести «Флаги на башнях».
[1] Е.В. Драпак. «Нейролингвистическое программирования». Учебное пособие.
[2] Макаренко А.С. «Педагогическая поэма». Составитель, вступ. ст., примеч., коммент. С. Невская. – М.: ИТРК, 2003. – 736 с., илл. ISBN 5-88010-166-5
Все части по порядку:
"Противостояние детского и взрослого обществ".
"Передовая педагогическая техника".
"Промежуточные вехи в разговоре о воспитании".
"С каким обществом столкнулся Макаренко?"
"Как подчинить себе коллектив?"
"О том, как разрушить коллектив школьников".
