Продолжаем разговор о воспитании, промежуточные вехи которого были определены тут.
Антон Семенович родился в 1888 году в Харьковской губернии в результате падения своей матери. Та шла с коромыслом и ведрами по скользкому подъему зимой и не удержала равновесия. Вероятно, в результате таких преждевременных родов маленький Антоша был слабым младенцем и все детство болел. По воспоминаниям его младшего брата, Антона постоянно мучили ангина, фурункулы и насморк. Вскоре выяснилось, что и зрение подвело будущего великого педагога.
Это и отсутствие данных природой крепких физических качеств сильно осложнило ему детство и жизнь в компании сверстников. Брат, который был младше на 7 лет, вспоминал: «в играх той банды, к которой принадлежал и я (от 4 до 10 лет), он никогда участия не принимал… для Антона его младенческие и детские годы представляли почти непрерывную цепь физических страданий». Антона постоянно толкали и роняли. Отвлекали его внимание, обрадованного, что кому-то есть до него дело, а в это время потихоньку завязывали ему шнурки. После такой предварительной подготовки увлекали его бегом по неким неотложным делам… Доходило до того, что даже маленькая соседская девочка, не боящаяся хулиганов, спешила на помощь Антону и отгоняла от него мучителей.
Одним из первых исторических и литературных героев, заинтересовавших Антона, стал Александр Васильевич Суворов. На этот счет нет никаких воспоминаний, но я склоняюсь к тому, что это не было случайным выбором. Ведь и Александр Васильевич не отличался в детстве выдающимися физическими данными и крепким здоровьем. Но, несмотря на многие трудности, этот человек, тоже бывший когда-то ребенком, вырос в великую личность. Такой пример, на мой взгляд, вдохновлял Антона и давал ему силы для существования в суровой детской действительности.
Таким образом логично, что к более или менее сознательному возрасту Антон Семенович определился с выбором своей будущей профессии именно так, а не иначе. Землекоп и солдат из него бы не получился, и он это хорошо понимал. Примерно в это время в той местности, где проживал Макаренко, открылись педагогические курсы. В августе 1905 года Антон Семенович получил свидетельство «…на звание учителя начальных училищ, с правом преподавания в сельских двухклассных училищах Министерства народного просвещения и обучения церковному пению». И уже в сентябре 1905 года начал работу в двухклассном железнодорожном училище небольшого посада Крюков, расположенного на правом берегу Днепра.
Вероятно, начало карьеры выдалось сложное. На эту тему до нас дошли лишь немногочисленные скупые воспоминания его брата. Но на их основе, используя собственный опыт, знания и логику мы можем допустить весьма вероятное предположение.
Во-первых, это весьма сложная внутренняя ситуация в государстве. Военные неудачи, всероссийская политическая забастовка, «кровавое воскресенье», вооруженное восстание в Москве – все это, конечно, напрямую не влияет на школу. Но косвенно будоражит умы в значительной степени.
Во-вторых, начало работы в любом классе, группе или детском коллективе всегда сопряжено с борьбой авторитетов. Разница между сегодняшним днем и тем временем, конечно, есть, но и общий принцип тоже един.
Царская Россия контролировала ситуацию традиционностью, значительной патриархальностью своего общества и, банально, палкой и углом с горохом.
С такой действительностью столкнулся Макаренко. Столкнулся, имея «за плечами» память о детском унижении, о чувстве изгоя. При этом он не обладал ни внушительным видом, ни какими-либо другими физиологически обусловленными качествами, способными пригодиться.
В воспоминаниях брата примерно того периода можно прочесть такие слова: «трудно было допустить, что она (жизнь) приносит ему наслаждения, он никогда не был, что называется «жизнерадостным человеком»».
Тем не менее Антон Макаренко не сдавался. Он «перелопатил» огромную часть доступной на тот момент «педагогической» литературы, он получал опыт, систематизировал его, подмечал закономерности. При таком подходе, не умея контролировать всех детей (скорее всего), он завоевал любовь многих из них. Он искренне старался помочь им, искренне жил их жизнью и разделял быт. Нам достоверно известно, что он участвовал во многих играх детей, за что подвергался нападкам уже со стороны своих коллег. Легко допустить, что в тот момент он вышел на уровень, который сейчас доступен очень немногим педагогам – уровень честной любви к детскому обществу и желания жить детской жизнью. При этом он не переставал быть искателем, ученным, наращивал усилия в этом направлении. Об этом свидетельствуют его выступления на многих собраниях и съездах всех доступных ему масштабов. Коллеги удивлялись наличию нетривиальных и жестких взглядов на педагогические проблемы, но противопоставить не могли ничего, кроме невнятного критиканства.
Вот еще одно воспоминание: «Антон Семёнович в классе был всегда весел, бодр. Сразу умел он увлечь учеников рассказом, а рассказывать он был большой мастер (о том, как это важно я показывал на примере фильма "Сорняки"). И при этом каждому, сидящему в классе, казалось, что именно с ним ведёт беседу учитель, к нему обращается, от него ждёт ответа. Ученики говорили «Антон Семёнович взял меня к себе». С этого «взял к себе» начинался каждый урок. А затем, затаив дыхание, слушали ученики чудесные строки пушкинских стихов, повести Гоголя, Чехова, Короленко. Антон Семёнович искренне, по-настоящему любил детей. Его живо интересовали ребячьи дела и заботы, он мог помочь в беде, дать совет, развеселить шуткой, он был с ними и в минуту отдыха».
Следующим поворотным событием в жизни Макаренко стала борьба с директором заведения. Дело в том, что директор был взяточником (ничего не меняется!). Но не нужно считать, что Макаренко «до всего было дело» и он «лез во все щели». Каждый неравнодушный учитель из личного опыта смело может утверждать – взяточничество руководителя образовательного учреждения слишком часто обязательно бьет по детям.
В моем опыте есть пример, когда директор брала деньги с многодетной кавказкой семьи. Отец семьи был бандитом и мог позволить себе прийти в школу с телохранителями, вооруженными короткоствольными автоматами. Естественно, что его сыновья били детей, носили ножи, издевались над учителями и могли позволить себе любую выходку в школе. В разговорах с учителями часто заявляли: «Мы здесь хозяева!». И, что естественно, при отсутствии кардинального решения проблемы, я часто сталкивался с её острыми гранями. Было, например, такое.
Один из хулиганов заставил младшего школьника пробраться в раздевалку, испортить всю верхнюю одежду, сумки и пакеты, выкинуть все личные вещи (в том числе деньги) на пол и перемешать их, а телефоны забрать себе и «спрятать». Истерику этого ребенка (когда я его нашел) надо было видеть. Дикий, неконтролируемый страх перед бандитом-старшеклассником, страх перед наказанием, стыд, разочарование и ругань его матери. В кабинете директора начались «разборки». Парень по очереди описал двоих ребят, надеясь, что по размытому описанию мы их не найдем. Но по всей школе камеры – отследить указанные моменты и выявить ложь (дети оказались непричастны) не составило труда. И чем яснее понимал парень, что вся его ложь разбивается вдребезги, тем истеричнее было его поведение. В итоге он сломался и рассказал нам правду. При этом присутствовала и его мама. Дальше изменилось уже поведение директора.
Директор тоже впала в истерику и начала орать на ребенка, что он не только вор, но еще и врун. Что он уже оболгал двоих ребят, что мы вызывали их в школу вечером, во внеучебное время, вызывали их родителей. Что теперь он хочет оболгать еще одного хорошего школьника… Всем присутствующим педагогам все стало ясно. Но я продолжал настаивать на своем. Я пытался доказать, что ребенка запугали настолько, что он вынужден был врать. После этого, видя мою настойчивость, директор подняла совершенно дикую истерику (по отношению к ребенку и его матери) чем окончательно вывела из равновесия маму. Мама одна воспитывает сына, зарабатывает на жизнь неквалифицированным трудом – можно понять, что ситуация в семье не самая простая. После такой отповеди директора, не имея моральных сил перечить «должностному лицу», мать набрасывается на мальчика. Обвиняет его во всех смертных грехах, вспоминает свою неустроенную жизнь. Мальчик вскакивает и убегает. Женщина догоняет его где-то в коридоре, и мы слышим сначала громкие, потом приглушенные детские крики и плач. Я с коллегой бросаем директора и выбегаем на крики. В пустой детской раздевалке женщина руками и ногами избивает свернувшегося клубком в углу пацана. Мы останавливаем ее, успокаиваем, возвращаем обратно. От происходящего абсурда кругом идет голова.
Но разговор продолжается. Виновный найден. Директор объясняет маме, что после всего случившегося «мальчик не сможет учиться в школе»... Через три дня ко мне прибежал мой товарищ – тренер детской секции. С квадратными глазами он стал говорить о том, что парень «очень хороший», что его можно было воспитать отличным мужчиной, что пацан «не мог этого сделать» и вообще «почему никто не позвонил ему?!».
Мальчик в школу больше не приходил…
Вот и Макаренко не мог молчать. Тем более, что он сильно уважал своего отца, который был для него крепким авторитетом. А того по утверждениям биографа Макаренко, вспоминали, как человека, постоянно наставляющего детей: «Правду всегда в глаза резать».
Не мог Антон Семенович и не молчал. В результате он попал в «дыру… среди голой степи, вдали от культурных центров… депо, церковь, училище, три-четыре небольшие лавчонки и с сотню небольших домишек. Ни клуба, ни кинематографа, и ни одного книжного магазина».
Но на новом месте молодой учитель начинает деятельность вооруженный солидным опытом. И уже на следующий год, юбилейный год Бородинской битвы (1912) поражает коллег.
Макаренко организовывает игру-реставрацию Бородинского сражения с участием большинства местных пацанов. Подготовка, вырезание сабель, «высасывание из пальца» формы, разработка плана сражения, сама битва и, в итоге, в плен попадает… Наполеон. Дети в восторге, учителя поражены. Ведь для них Антон Макаренко до сих пор являлся Тоськой!
«Тоська-горчичник – так его называли друзья-учителя. А кто-то называл Тосик-долгоносик, Антоша Чихайте. Степанченко (коллега из соседней земской школы) придумал Антону кличку Ростик (за его малый рост), а тот — в отместку назвал Скифом. Степанченко пишет, что в компании учителей-друзей их никто иначе почти не называл»[1].
В 1916 году Антона призывают в армию. Он попадает в ополчение. О той поре у нас не много информации, но на ее основании можно сделать вывод, что ополчение занималось какими-то вспомогательными делами. Непосредственно в боевых действиях не участвовало. Вероятно, во многом из-за этого в подразделениях царила лютая дедовщина. В письмах домой (они сохранились) двадцативосьмилетний Антон Семенович, будущий великий педагог способный идти на смертельный риск… просит забрать его, иначе он удавится в петле!
Через полгода мучений Антона Семеновича отзывают со службы по близорукости. Есть весьма логичное предположение, что на эту объективную «мелочь» начальству указал брат Макаренко, являющийся к тому времени офицером в армии.
Антон Семенович возвращается домой и продолжает обучение. Имея за плечами повторный опыт издевательств уже во взрослом возрасте, он «…закончил институт первым по успеваемости и был награждён золотой медалью. В характеристике говорилось, что «Антоний Макаренко», несомненно, будет «весьма хорошим преподавателем по всем предметам» и что «особую склонность имеет к гуманитарным наукам». Заметим, что тема диплома была весьма «щекотливой» — «Кризис современной педагогики». Далеко не всякий студент прошлого и настоящего веков решился бы на такой дерзкий поступок.
Связав свою жизнь с учительством и не имея никакой физиологической возможности влиять на детей, меняя их жизнь, он искал иные способы, попутно обнажая несостоятельность педагогической теории.
О его поисках замечательно свидетельствует коллега по школьной работе:
«Сидим мы с ним на скамейке. Подходит оборванец.
- Баре, подайте на кусочек хлеба.
- Да ведь не на хлеб, а на водку тебе нужно, - говорит ему Антон.
- А ведь правда, барин! Как же ты моё нутро увидел? – удивился попрошайка.
- Вот тебе трёшка: купи, сколько требуется, а сдачу принеси, - последовал ответ.
Взял человек трёшку, как-то внимательно, будто впервые видя, осмотрел её, потом посмотрел на удивительного “барина” и пошёл. Не поспешил от нас, как-то тяжело поплёлся, не пряча деньги, а всё время держа их навесу. Человек скрылся, а я напустился на “барина”, назвал его сумасшедшим. Улыбаясь, барин сказал мне, что в Священном Писании есть замечательная мысль: Если с верой сказать горе, чтоб она сдвинулась с места, она сдвинется. Вот я, мол, и хочу научиться “сдвигать горы”. …
Словом, сидим мы, беседуем на эту тему и видим: человек, получивший деньги, поспешно идёт к нам.
- Барин, возьми, пожалуйста, свои деньги, - с какой-то болезненной гримасой произнёс вернувшийся человек, протягивая бумажку.
- Почему же ты не выпил?
- Выпил!.. “Напоил” ты меня, барин: все мозги жгёт. Спасибо! Всю жизнь помнить буду! Возьми, пожалуйста! – настаивал он.
Я посмотрел на Антона Семёновича – он сиял!..
- Денег я не возьму: они же Вам, (уже Вам!) очень нужны, а у меня это не последние.
- Да, деньги…мне…нужны, - понурив голову, с паузой после каждого слова сказал человек и, помолчав, добавил, - на вокзале…у меня…ребёнок…
Мгновенно достав кошелёк, Антон дал ему ещё одну троячку. Дал что-то и я.
Человек настолько был обескуражен, что даже не сказал “спасибо”, а поочерёдно посмотрел на нас, молча поклонился и медленно ушёл в сторону вокзала.
- Видал? – волнуясь, спросил меня “чудотворец”.
- Видал.
- Понял?
- Не совсем, признался я – следовало бы проверить.
- Не смей! А, впрочем, дети во всём должны убеждаться экспериментально,- смеясь, сказал он.
Я не обиделся за сравнение, но не удержался от проверки: интересно ведь как!
У здания вокзала сидел наш знакомый, с ним женщина и двух-трёхлетний ребёнок. Взрослые жадно ели хлеб, запивая горячей водой, у ребёнка в одной руке была колбаса, в другой – длинная конфета в полосатой обёртке».
И если мы рассматриваем личность и биографию на предмет ее соответствия народной культуре того времени, то нельзя не привести еще одно из многих показательных воспоминаний:
«По воскресным дням прабабушка держала на дворе обеденный стол для бедных, сама готовила пищу, накрывала и угощала нищих и голодных со всей ближайшей округи Крюкова… В такой обстановке рос Антон».
Выводы.
Что мы имеем в итоге?
Над Макаренко издевались в детстве. Возможно, именно это направило внимание мальчика в сторону учебы. При этом в процессе обучения у него обнаружились значительные способности.
Издевательства «догнали» Макаренко и во взрослые годы. Но сумев вынести все тяготы, его личность не сломалась, стремление к продолжению обучения только возросло.
На собственном опыте Макаренко «от и до» познакомился с изнанкой жизни человеческих групп и, в особенности, групп детских. А познакомившись, смог сделать вывод о реальной роли именно этой «изнанки» (она же неформальные факторы), на практике направляющей жизнь детской группы, детского сообщества в определенную сторону.
Главное для нас заключается в том, что при всей своей укорененности в народную культуру, Антон Семенович, очевидно, имел сильный сдвиг в сторону сострадания обиженным, помощи слабым и справедливого устройства общественной жизни. Хотя бы в том сообществе, где мог это реализовать – в сообществе детей.
Вот как пишет он фактически сам о себе, описывая заведующего колонией имени Первого мая из повести «Флаги на башнях»:
«К счастью, Захаров обладал талантом, довольно распространённым на восточной равнине Европы, — талантом оптимизма, прекрасного порыва в будущее. В сущности, это даже и не талант. Это особое, чисто интеллектуальное богатство русского человека, человека со здоровой башкой и зорким глазом, умеющего различать ценности. До Октябрьской революции этим богатством души и веры спекулировали хозяева жизни, обращая веру в доверчивость, а оптимизм в беззаботность, расценивая эти качества как особые атрибуты замечательного «русского» прекраснодушия. И народная вера в разум, в цену ценностей, в истину и правду, в общем, была выведена за границы практической жизни, в область легенд, сказаний и анекдотов, приноровленных для развлечения. Оптимистической силе русского народа потом приделали тульской работы ярлычок и написали на нем с самоуничижительным юмором: «Авось, небось и как-нибудь». И осталось для оптимизма прилично нищенское место, над которым можно было и посмеяться с европейским высокомерием, и поплакать с русской тоской».
[1] Р.В. Соколов, Н.В. Соколова «Православные истоки педагогического опыта А.С. Макаренко: к 120-летию со дня рождения».
Все части по порядку:
"Противостояние детского и взрослого обществ".
"Передовая педагогическая техника".
"Промежуточные вехи в разговоре о воспитании".
"С каким обществом столкнулся Макаренко?"
"Как подчинить себе коллектив?"
"О том, как разрушить коллектив школьников".
