Напомню, что ранее речь шла о двух подходах целенаправленного педагогического воздействия на детское сообщество. Первый – прямой подход с использованием силы и всех допустимых в обществе репрессивных механизмов. И второй – создание и внедрение в детское сообщество некоей иерархической структуры с искусственными целями и ценностями.
При первом подходе образному собирательному ребенку говорится: «Ты должен!». Если он не выполняет, его так или иначе осуждают, пытаются наказать. Если выполняет, так или иначе хвалят. И так – много раз, со всех сторон, ежедневно. Правда, с течением времени все более и более формально.
При втором подходе этому ребенку предоставляется возможность вступления в созданную иерархическую структуру. В ней он в большей или меньшей степени может удовлетворить свои потребности. Чем больше потребностей разных категорий он может внутри этой структуры удовлетворить, тем желаннее для него такая структура. Вспоминаем Зимичева: «Прочность этноса тем выше, чем больше целей жизнедеятельности учтено при его создании»[1].
Не имея оформленных государством сил и репрессивных рычагов, которые, например, имеются в современной школе (вызов родителей, двойка, экзамены, правила общения с учителем и т.д.), Макаренко оставалось только самое элементарное воздействие на детей – личное.
Добиваться личного влияния на детей Макаренко начал уговорами. В те моменты, когда его указания и просьбы совпадали с детскими целями, они кое-как подчинялись. Если же никакого соответствия не было, ожидать выполнения просьб не приходилось. Для примера возьмем случай с уборкой снега.
«В тот год рано начались снежные вьюги, и весь двор колонии был завален сугробами снега, а расчистить дорожки было некому. Я просил об этом воспитанников, но Задоров мне сказал:
— Дорожки расчистить можно, но только пусть зима кончится: а то мы расчистим, а снег опять нападет. Понимаете?
Он мило улыбнулся и отошел к товарищу, забыв о моем существовании».
Дальше Макаренко сам идет убирать снег. Во-первых, нужно. А во-вторых, при определенном развитии событий (если потом хотя бы не позволить «сесть себе на голову») такой поступок может выступить в качестве примера. Но события, конечно, развивались не так, как хотелось бы.
«Мы с Калиной Ивановичем уже оканчивали первую дорожку, когда на нее вышли Волохов и Таранец, направляясь, как всегда, в город.
— Вот хорошо! — сказал весело Таранец.
— Давно бы так, — поддержал Волохов.
Калина Иванович загородил им дорогу:
— То есть как это — «хорошо»? Ты, сволочь, отказался работать, так думаешь, я для тебя буду? Ты здесь не будешь ходить, паразит! Полезай в снег, а то я тебя лопатой…
Калина Иванович замахнулся лопатой, но через мгновение его лопата полетела далеко в сугроб, трубка — в другую сторону, и изумленный Калина Иванович мог только взглядом проводить юношей и издали слышать, как они ему крикнули:
— Придется самому за лопатой полазить!
Со смехом они ушли в город».
Перед нами не продуцирующий и даже не паразитирующий (см. предыдущую статью), а агрессивный детский коллектив («этнос»). Из описания (читай «Педагогическую поэму») очевидно, что имеются там и паразитирующие нотки. Но в целом он больше агрессивный. А это значит, что категории Истины, Красоты, Добра и Справедливости внутри этого коллектива очень специфичны и окрашивают поступок Макаренко в определенные тона. Для детей происшедшее правильно и справедливо, а, значит, хорошо. То, как происшедшее было оформлено на практике для них красиво и вызывает довольный смех. Все случившееся дня них – жизненная истина. Так и надо жить!
Долго Макаренко бился с этим «этносом». Пытался воздействовать на совесть тех членов коллектива, которые в его иерархии стояли наиболее близко к лидеру. Пытался обращаться к тем, кто получал наименьшее число благ и находился в самом низу. Пробовал предложить другие ценности, атакуя, таким образом, напрямую «рациональные» цели группы (Зимичев). Толку не было.
Но не было ли? Да, никакого осязаемого и видимого результата получено не было. Да, он был на гране, и ситуация толкала его к нервному срыву. Да только, во-первых, как станет понятно далее, нервный срыв в данном случае – это важная часть неосязаемого и пока неясного результата. А во-вторых, за все это время словами, но более своими поступками, своими мучениями, терзаниями и снесенными издевательствами Макаренко продемонстрировал детям личную культуру и мораль. И тут уместно вспомнить все о личности Антона Семеновича.
Что увидели дети? Увидели они так называемые «вечные ценности»: сострадание, желание помочь и указать Путь, любовь в широком смысле, готовность к самопожертвованию, стремление к коллективности или (по-русски) к соборности. Все это они увидели, повторяю, в душе Антона Семеновича.
Вот что по этому поводу утверждает Зимичев: «Если категория Истины ослабевает, может начаться процесс разложения этноса… Категория Истины дает жизнь зарождающемуся этносу, она же (в случае ее разрушения) предопределяет гибель этноса.
Этнос невозможно ни создать, ни разрушить, манипулируя другими категориями или иррациональными целями, если в этом не участвует категория Истины»[2]. И раскрывая словами и поступками перед детьми свою мораль, Макаренко атаковал категорию Истины! Атаковал и предлагал новую, такую, которая дала бы им возможность более качественной реализации целей жизнедеятельности.
Все это, конечно, результат. Но результат такой, который проявится в реальности позднее. А пока этого было категорически недостаточно.
«Колония все больше и больше принимала характер «малины» — воровского притона, в отношениях воспитанников к воспитателям все больше определялся тон постоянного издевательства и хулиганства. При воспитательницах уже начали рассказывать похабные анекдоты, грубо требовали подачи обеда, швырялись тарелками в столовой, демонстративно играли финками и глумливо расспрашивали, сколько у кого есть добра…» – пишет Антон Семенович, вспоминая то время.
С точки зрения подхода Зимичева, дело обстояло следующим образом. Есть сформированный коллектив, внутри которого иррациональные цели его членов выражены в конкретных категориях Истины, Добра, Красоты и Справедливости. Появляется Макаренко. На него, сначала, смотрят, как на представителя иного коллектива, с другими значениями этих категорий. Но проходит время и становится ясно, что никакой другой «этнос» Макаренко не представляет. Ведь он сознательно отказывается выгонять из колонии, вызывать милицию или отправлять на комиссию. А раз так, то он является только лишь самостоятельным членом… сложившегося коллектива. Именно так. Среди прочего, у него единая с остальными «униформа».
«Униформа очень важна для любого этноса, она объединяет и организует его. Социально-биологическая природа этого очень сильна и действует почти одинаково как среди людей, так и в животном мире» – пишет Зимичев. А далее поясняет, что униформа — это далеко не всегда окрас шерсти или форма одежды. Униформой может быть манера поведения, специфические приветствия, даже уровень владения речью и способ выражаться и многое другое. Все то, что позволяет «сливаться с толпой».
Макаренко прекрасно слился с толпой. У него, как и у всех не было имущества, он так же ходил в рванье, употреблял общие слова и выражения.
Но сколько не демонстрировал свою мораль Макаренко, сколько не указывал членам коллектива на возможность жизни по иным правилам и нормам, идти за ним никто не хотел. Потому что внутри коллектива незыблемой оставалась категория Истины – «Кто силён, тот и прав». И прежде всего сам же Макаренко попадал от нее в полную зависимость. А попадая, он все больше укоренялся внутри наличествующего этноса, мечтая о создании нового, иного.
Поэтому, совершенно естественно, что настал тот момент, когда к «воспитателям» перестали выказывать хоть какое-либо уважение и стали обращаться с ними, как с натуральными членами коллектива. С такими, которые занимали одни из самых низких статусов в иерархической системе.
В этот момент и произошел нервный срыв.
«В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз.
Я вдруг увидел, что он страшно испугался. Бледный, с трясущимися руками, он поспешил надеть фуражку, потом снял ее и снова надел. Я, вероятно, еще бил бы его, но он тихо и со стоном прошептал:
— Простите, Антон Семенович…
Мой гнев был настолько дик и неумерен, что я чувствовал: скажи кто-нибудь слово против меня — я брошусь на всех, буду стремиться к убийству, к уничтожению этой своры бандитов. У меня в руках очутилась железная кочерга. Все пять воспитанников молча стояли у своих кроватей, Бурун что-то спешил поправить в костюме»[3].
После этого ребята выполнили приказ Макаренко и пошли рубить дрова, где, после работы…
«…Задоров вдруг разразился смехом:
— А здорово! Ха-ха-ха-ха!..
Приятно было видеть его смеющуюся румяную рожу, и я не мог не ответить ему улыбкой:
— Что — здорово? Работа?
— Работа само собой. Нет, а вот как вы меня съездили!
Задоров был большой и сильный юноша, и смеяться ему, конечно, было уместно. Я и то удивлялся, как я решился тронуть такого богатыря.
Он залился смехом и, продолжая хохотать, взял топор и направился к дереву:
— История, ха-ха-ха!»
Во-первых, сам Макаренко характеризовал это так: «Под взрывом я вовсе не понимаю такого положения, чтобы под человека подложить динамит, поджечь и самому удирать, не дожидаясь, пока человек взорвется.
Я имею в виду мгновенное воздействие, переворачивающее все желания человека, все его стремления.
Я так был изумлен внешним видом этих изменений, что впоследствии занялся вопросом методологии этих взрывов и эволюции в области искривленного характера и постепенно приходил все к большему убеждению, что метод взрывов — я не нахожу другого слова — может быть учтен педагогами как один из удачных. Может быть, найдут более удачное педагогическое слово для определения этого метода, я искал, но не нашел[4]».
Говоря это, Антон Семенович имел в виду воздействие на воспитанников. Но именно это произошло с ним в тот раз и заставило «причаститься» довлеющей над обществом категории Истины – «Кто сильнее, тот и прав». Конечно, этот вопрос очень глубок и его рассмотрение можно и нужно продолжить, касаясь многих аспектов, например, при помощи гегелевской диалектики рабства и господства. Но не сейчас. В данный момент нам достаточно понимания того, что произошло.
Во-вторых, уже укорененный в иерархическую структуру коллектива Макаренко одним рывком занял в ней одну из высочайших позиций, используя категорию Истины.
В-третьих, в дальнейшем он успешно использовал эту категорию ещё не раз, хотя и не так прямолинейно. Например, случай с Волоховым:
«— Не выводи меня из себя. Убери!
— А то что? Морду набьете? Права не имеете!..
Я взял его за воротник, приблизил к себе и зашипел в лицо совершенно искренно:
— Слушай! Последний раз предупреждаю: не морду набью, а изувечу! А потом ты на меня жалуйся, сяду в допр, это не твое дело!
Волохов вырвался из моих рук и сказал со слезами:
— Из-за такого пустяка в допр нечего садиться. Уберу, черт с вами!
Я на него загремел:
— Как ты разговариваешь?
— Да как же с вами разговаривать? Да ну вас к..!
— Что? Выругайся…
Он вдруг засмеялся и махнул рукой.
— Вот человек, смотри ты… Уберу, уберу, не кричите»!
Перед подведением итогов необходимо обратить внимание на еще один отрывок – разговор, который произошел с одной из воспитательниц после этого случая:
«— А вы знаете, что в этой истории самое печальное?
— Самое печальное?
— Да. Самое неприятное то, что ведь ребята о вашем подвиге рассказывают с упоением. Они в вас даже готовы влюбиться, и первый Задоров. Что это такое? Я не понимаю. Что это, привычка к рабству?».
Это не привычка к рабству, это отношение к внезапно доказавшему свое лидерство члену коллектива, остальные убеждения которого крайне совпадают с «целями жизнедеятельности» многих других, неспособных к самостоятельному изменению базовых констант «этноса». Это – надежда и почитание авансом. И это – практическое выражение принятых в этносе категорий Истины и Красоты.
Не соглашается с коллегой и сам Макаренко:
«Я подумал немного и сказал Екатерине Григорьевне:
— Нет, тут не в рабстве дело. Тут как-то иначе. Вы проанализируйте хорошенько: ведь Задоров сильнее меня, он мог бы меня искалечить одним ударом. А ведь он ничего не боится, не боятся и Бурун и другие. Во всей этой истории они не видят побоев, они видят только гнев, человеческий взрыв…» – а еще они видят в этом поступке проявление категории этноса «Красота».
«…они же прекрасно понимают, что я мог бы и не бить, мог бы возвратить Задорова, как неисправимого, в комиссию, мог причинить им много важных неприятностей. Но я этого не делаю, я пошел на опасный для себя, но человеческий, а не формальный поступок». Тут я позволю себе не согласиться с Мастером. Вернее, я соглашусь с логикой рассуждения, но вот вывод предложу иной: они еще раз на деле убедились, что Макаренко – свой. Потому что так и должен был поступить свой в данной ситуации. Чужой бы возвратил Задорова в комиссию.
«Тут сложнее. Кроме того, они видят, что мы много работаем для них. Все-таки они люди. Это важное обстоятельство» – добавляет Макаренко, а я опять его поправлю. Они видят мораль, культуру и ценности самого Антона Семеновича, доказавшего свою лидерскую состоятельность.
Выводы.
То, что сделал автор Педагогической поэмы в оперативной работе называется внедрением.
«Оперативное внедрение — это оперативно-розыскное мероприятие, основанное на конспиративном вводе штатного сотрудника оперативного подразделения… в криминально-криминогенную среду… в воздействии на лиц и ином конспиративном участии в решении… задач… Оперативное внедрение следует рассматривать… как промежуточный или конечный результат в виде закрепления на объекте внедрения» [5].
Макаренко внедрился в сформированный коллектив («этнос») с оформленными категориями Истины, Добра, Красоты и Справедливости.
После этого он продемонстрировал участникам коллектива свое негативное отношение к этим Категориям, получая симпатии низкостатусных членов и антипатии высокостатусных, находясь внизу иерархии.
На последнем этапе внедрения Антон Семенович (через «человеческий взрыв» и от безысходности) принял имеющиеся в коллективе категории. Приняв их, он совершил справедливый и красивый по меркам данного коллектива поступок, мгновенно «переместивший» его на верхние ступени иерархии.
Таким образом, после внедрения, Макаренко оказался в числе лидеров коллектива. Но в отличие от них он имел симпатии значительной части коллектива и по долгу служебного положения (и по призванию) заботился о нем.
[1] А.М. Зимичев «Психология политической борьбы».
[2] Там же.
[3] А.С. Макаренко. «Педагогическая поэма».
[4] А.С. Макаренко. Педагогические сочинения. «О моем опыте».
[5] «Оперативно-розыскная деятельность: Учебник. Редакция К.К. Горяинова, В.С. Овчинского, Г.К. Синилова, А.Ю. Шумилова
Все части по порядку:
"Противостояние детского и взрослого обществ".
"Передовая педагогическая техника".
"Промежуточные вехи в разговоре о воспитании".
"С каким обществом столкнулся Макаренко?"
"Как подчинить себе коллектив?"
"О том, как разрушить коллектив школьников".
